— Тебе легко болтать. А вот давай-ка поменяемся ролями. На Западе я тоже был бы куда смелее.

— Да, но сейчас мы оба находимся в Пеште, — продолжал острить Шалго.

— Ты спокоен, потому что знаешь: тебя оберегаю я.

Шавош решил положить конец их препирательству.

— Господа, я не вижу никакого смысла в вашем споре, — вмешался он. — На мой взгляд, полковник смелый человек. И работа его заслуживает только похвалы. К тому же, Шалго, насколько мне помнится, вы куда-то торопились.

Толстяка, как видно, задело за живое последнее замечание Шавоша, но он оставил его без внимания.

— Вы совершенно правы, зачем спорить? Давайте лучше обсудим, что же нам делать с Борши.

— Если вы не возражаете, — предложил Шавош, — мы и этот вопрос обсудим вдвоем с полковником.

Шалго тяжело поднялся и развел руками.

— Как вам будет угодно. — Подойдя к Каре, он положил руку ему на плечо. — Не сердись, Эрне. Я ведь не хотел тебя обидеть. Ну, до скорой встречи.

Кара усталым шагом возвратился из передней.

— Хороший человек Шалго, только уж очень любит подтрунивать надо мной, — сказал он. — А мне очень обидно. Не хочет он понять, насколько трудна и сложна моя работа.

Шавош сочувственно кивнул.

— Я понимаю вас, полковник. Шалго гениальный человек, но страшно невоспитанный! А вы давно с ним знакомы?

— О, еще со студенческой скамьи. Оскар уже тогда был со странностями… Так я вас слушаю, сэр. Но должен вас предупредить, что никаких подписок я давать не буду. Я действую согласно моей совести и убеждениям. На путь борьбы меня заставляют вступить идейные мотивы.

Шавош улыбнулся.

— Принимаю ваши условия, дорогой полковник! Дело не в бумаге, а в работе и ее результатах. Однако, прежде чем мы перейдем к делу, позвольте мне задать вам один вопрос, который интересует меня чисто по-человечески.

— Пожалуйста.

— Полковник, вы никогда не были коммунистом?

— Когда-то, еще в молодые годы, — после некоторого раздумья ответил Кара. — Отрицать не буду. Меня возмущала некоторая социальная несправедливость довоенного времени. Но постепенно я убедился, что несправедливость силой не устранишь. Только человечностью, неустанной просветительной работой можно достигнуть этого, потому что насилие, сэр, порождает только насилие и ненависть. Я осознал свои ошибки и сделал из них выводы. Не знаю, поняли ли вы меня.

— Я отлично понимаю вас, полковник.

— Ну, а теперь я взялся за дело, и у меня нет другого выхода. Победа или поражение!

— Мы победим! — убежденно воскликнул Шавош. — Мы должны победить. Ну так вот, дорогой друг, давайте же подумаем, что нам делать с Кальманом Борши. Для нас очень важно его завербовать. Что вы скажете относительно предложения Шалго?

— На мой взгляд, оно вполне приемлемо, но осуществить его можно только в том случае, если я смогу арестовать настоящего предателя.

— Я думаю, к этому нет препятствий.

— Нет, есть! — возразил Кара. — Ведь профессор Калди вчера вечером покончил с собой.

Шавош изумленно посмотрел на полковника.

— И это вы говорите мне только теперь?

— Потому что это касается только вас. Шалго совсем не нужно знать все, раз в дальнейшем указания будете давать мне вы.

Шавош был неприятно поражен известием.

— Итак, нам нужно доказать, что Кальман Борши не предатель; и в то же время настоящий виновник уже не может дать показаний. Бедный старик!

— Мне тоже жаль его.

— Посмотрим, однако, что же мы можем сделать. В общем-то решение довольно простое. Прежде чем Шалго покончит со Шликкеном, он должен вырвать у него признание. Кроме того, нужно принести в жертву также инженера Даницкого. Арестуйте его, и он в своих показаниях подтвердит все то, что я вам сейчас рассказал.

— Хорошо бы арестовать и Пете, — заметил Кара, — это сильно укрепило бы мои позиции.

— У меня нет никаких возражений.

— До сих пор мы сотрудничали с Шалго так: он называл мне своих наиболее ценных агентов, а я оберегал их. Но время от времени французы забрасывали сюда таких агентов, которых я мог арестовывать и таким образом оправдывать занимаемый мною пост. Иначе бы меня быстро сняли.

— Я думаю, этот путь правильный. А теперь послушайте меня, полковник. — И Шавош стал излагать Каре суть задания.

Шалго позвонил у двери квартиры профессора Калди. Ему отворила Юдит. Шалго представился девушке.

— Неужели я напугал вас, дорогая? — сказал он и шагнул через порог. — Слышал о вашей трагедии и прошу принять мои соболезнования.

Юдит все еще не могла прийти в себя от удивления. Она пошла вперед, Шалго, с трудом передвигаясь, последовал за ней. Наконец Юдит нарушила молчание; она сказала, что рано утром мать ее пришлось отправить в больницу, у нее произошел нервный шок. Отца тоже нет дома, а Кальман — тот со вчерашнего дня вообще исчез куда-то.

У Шалго очень сильно болела нога, и он попросил разрешения сесть.

— Вы извините меня, я в полной растерянности, — смущенно сказала Юдит. — Конечно, садитесь, пожалуйста. — Между тем она думала о том, что нужно как можно скорее известить о появлении Шалго майора Домбаи, и не знала, как это лучше сделать. Наконец она решила сказать Шалго, что ей нужно на минутку на кухню, где у нее на плите стоит кастрюля.

— Конечно, дорогая, идите. А я пока немного отдохну. Но если мой визит некстати, вы можете совершенно откровенно сказать мне об этом.

— Что вы, что вы! — запротестовала девушка и, виновато улыбнувшись, умчалась «на кухню». На самом деле она прошмыгнула в мастерскую отца и, подбежав к телефону, поспешно набрала номер Домбаи.

Домбаи оказался у себя.

— Шандор, — стараясь говорить как можно тише, сказала она. — Здесь Оскар Шалго.

— Где?

— У нас дома.

— Ты это серьезно?

— Да, сидит в гостиной. Что мне делать?

— Займи его разговорами, а я немедленно еду к тебе. Оставь отпертой дверь ателье, чтобы мне не пришлось звонить. Выполняй все, о чем он тебя попросит. Главное — не бойся и будь осторожна. Шаломон в какое время хотел приехать?

— В полпервого. Я уже приготовила корректуру. Передать ему?

— Конечно. Ведь они со стариком, по сути дела, закончили работу?

— Да, закончили. А может быть, лучше пока вообще воздержаться от издания? — усомнилась девушка.

— Но почему же? Договор ведь остается в силе? Англичанин намеревался улететь завтра утренним рейсом. Разве он не говорил вам?

— Говорил.

— Ну ладно, возвращайся к Шалго. А я сейчас приеду. И держи голову выше!

Юдит приветливо встретила Томаса Шаломона, но лицо ее было печально. Англичанин выразил ей свое глубокое соболезнование и сказал, что духовная жизнь Европы в связи со смертью профессора Калди понесла тяжелую утрату.

— Что-нибудь уже известно о причинах, побудивших его так поступить? — спросил Шаломон.

— Не очень много. Но к нам как раз приехал адвокат моего дяди — доктор Виктор Шюки. Он привез письмо, которое профессор передал ему на хранение за несколько дней до своей кончины.

Разговаривая, они вошли в гостиную.

— А полиция уже знает об этом письме? — повернувшись к Юдит, спросил англичанин.

— Нет и никогда не узнает, — ответила девушка, — потому что доктор Шюки сказал, что дядя настоятельно просил, чтобы содержание письма стало известно только членам нашей семьи. Когда вы уезжаете, господин Шаломон?

— Завтра утром.

— Доктор Шюки хотел бы обсудить с вами правовую сторону издания дядиной книги.

Шаломон улыбнулся.

— С радостью предоставлю себя в распоряжение господина адвоката.

— Прошу вас, проходите! — пригласила Юдит и направилась в сторону кабинета.

По лицу Шаломона промелькнула тень удивления, когда он увидел Шалго, поднявшегося ему навстречу.

— О, я счастлив познакомиться с вами. Доктор Шюки!

Англичанин тоже представился.

— Садитесь, господа, — предложила девушка.