– Э-э-э… – пробормотал он, – а правда, что ты этот? Ну как его? Король оборванцев Дарт Вейньет?

– Что-что? Король оборванцев? – Я с изумлением уставился на него. – Это еще что такое?

– Ну, так тебя прозвали, вас так прозвали, – поправился он, и совсем по-детски улыбнулся, даже не верилось, что этот великан только что отправил на тот свет больше десяти человек, действуя, как настоящий берсерк…

– Да, я – Дарт Вейньет, так что обращайся ко мне отныне милорд и исключительно на «вы». – Я улыбнулся толпе, обвел ее взглядом, потом резко убрал меч в ножны, отметив про себя, что так и не стер с него кровь, но в настоящей ситуации такой поступок выглядел бы несколько выспренно и, возможно, даже подорвал бы мой только начавший складываться среди жителей Стерпора авторитет – что это за отчаянный малый, если он тщательно протирает клинок, прежде чем убрать его в ножны.

Потом я сделал жест Варнану:

– А ну-ка подсади меня.

Великан снова, казалось, начал мучительно думать, где это он мог со мной познакомиться, если я сам принц, лишенный наследства Дарт Вейньет.

– Эй, – я окликнул его и ткнул в плечо, – ты послужишь короне или нет?

Тогда он подхватил меня на руки и почти зашвырнул на балкон второго этажа. Мне оставалось только перекинуть ногу через перила, и я оказался среди сушившегося здесь дамского белья огромного размера. Решительно отбросив панталоны, зацепившиеся за перо на шляпе, я громогласно крикнул с этой импровизированной трибуны:

– У меня предложение ко всем присутствующим. Кто-нибудь хочет жить в довольстве и счастье?

Над улицей повисла тягостная тишина. Должно быть, я переоценил деловой и интеллектуальный потенциал местных жителей. К тому же я несколько покривил душой. Если довольство я еще мог им обеспечить, то счастье может обещать только Бог или любимая женщина. Тем не менее я посчитал нужным продолжить свою мысль.

– Граждане Стерпора, я приехал сюда, чтобы заручиться поддержкой Алкеса Вейньета. Да, с помощью вашего короля я собирался забрать власть у предателя Преола, захватив земли Гадсмита. Я знаю, что люди там бедствуют, они живут очень плохо. Преол вовсе не тот король, который им нужен. А я знаю, что смог бы обеспечить процветание жителей Гадсмита, я дал бы достойную жизнь всем бывшим подданным Преола. Но теперь, после того как Алкес показал нам всем свое истинное лицо, я уверен, что поступлю правильно, если заберу и Стерпор. Знайте, что я это делаю лишь для того, чтобы жизнь здесь стала совсем иной – чтобы каждый получил возможность делать то, что он хочет, и быть тем, кем он захочет…

– Эй, а я хочу быть начальником королевской стражи! – крикнул кто-то из толпы.

– Начальник королевской стражи у меня уже есть, – я ткнул пальцем в Кара Варнана, и он мгновенно загордился, высоко задрал подбородок и ухмыльнулся во все лицо, – а вот остальные должности пока свободны. Но я говорю сейчас не об этом. Вы слышите меня, граждане Стерпора, если я стану королем, то у вас будет свобода и процветание. Свобода и процветание, если только вы вслушаетесь в мои слова и пойдете за мной…

Прости, папа, наверное, я оказался плохим сыном, но твоя последняя воля кажется мне весьма сомнительной. Сейчас перед лицом всех этих людей мое будущее вдруг нарисовалось со всей отчетливостью. Для меня стало очевидным, что я должен предпринять, чтобы обеспечить свое будущее. Боюсь, что твою последнюю волю придется пересмотреть.

Я и не заметил, как после моих речистых воззваний к действию улица быстро стала пустеть. Буквально несколько минут назад народ, привлеченный кровавым зрелищем, был воодушевлен и заинтригован, а теперь, едва я стал призывать к поддержке восстания, энтузиазм столичных жителей заметно схлынул…

А между тем я, увлекшись идеей своего скорого владычества над миром, все больше возвышал голос. Я ощущал, что поднимаюсь к самым вершинам ораторского искусства, что еще вот-вот – и превзойду придворного преподавателя ораторского искусства Альфонса Брехкуна. В определенный момент мне даже стало казаться, что я его уже превзошел: я вворачивал такие витиеватые обороты в свое выступление, что порой и сам не понимал, что, собственно, хотел сказать. Я применял самые изощренные фигуры речи для того, чтобы донести до народа смысл воззвания, и мне казалось, что слова мои льются свободно и гладко и являют собой не только глубинную суть вещей, но и поистине поэтическое звучание.

Сколько раз, используя словесное мастерство, я издевался над своими братьями, не обладавшими риторическим талантом. В ответ на их обыденные слова я начинал задвигать поистине колоссальную речугу. Они не сразу понимали, что я над ними издеваюсь. Когда же до них это, наконец, доходило, братья впадали в бешенство. Фокус словесной игры я проделывал регулярно…

Завершив с риторикой, я перешел к главной части своего выступления – ударился в обещания. Начав с малого и банального – я посулил народу хлеба и зрелищ, я затем совершенно увлекся и стал выкрикивать уже и вовсе немыслимые вещи, например, пообещал всем защиту от Общества темных заклинателей, существовавшего в Стерпоре ко всеобщему неудовольствию на вполне официальных началах, бесплатный эль по пятницам и субботам, а напоследок – эликсир вечной молодости, который якобы уже находится в разработке у известных мне ученых мужей. Осталось только освоить его массовое производство – и можно будет разливать эликсир всем моим подданным в то время, как они будут отдыхать от неограниченного употребления светлого эля. Разум мой блуждал где-то в небесах, я выписывал ладонью широкие круги, рассказывал о том, каким вижу будущее правление Дарта Вейньета (при этом я даже и не заметил, как стал говорить о себе в третьем лице) и какими мне представляются ближайшие перспективы развития Стерпора.

Мое увлечение собственным красноречием было столь велико, что я совершенно не следил за происходящим внизу. Вскоре, однако, даже для меня стало очевидным, что народу под балконом-трибуной становится все меньше и меньше. Люди слушали меня все менее внимательно, потом и вовсе откровенно заскучали, они прикладывали ладони к зевающим ртам и вдруг, словно вспоминая о чем-то, поспешно отворачивались, а затем как ни в чем не бывало отправлялись по своим делам.

Толстая баба, толкнувшая меня на выходе из проулка, подняла с мостовой корзину с бельем и помчалась куда-то вдоль улицы, пронзительно выкрикивая:

– Лай-е-ла, ты откудова идешь?! Лай-е-ла!!!

Ее крик был таким неожиданным и громогласным, что внезапно отрезвил меня. Я словно пришел в себя и больше не пребывал в плену наваждения. Встряхнув головой, я с изумлением уставился на быстро редеющую толпу.