– Что?
Лютава мысленно настроилась, стукнула в свое «навное окно», окликнула Лютомера. И ощутила ответ как удар: ярость, напряжение всех сил, тревога, острое ощущение опасности.
– Лошадь, быстрее! – хрипло выкрикнула она, мигом оледенев от ужаса.
Пока ей седлали лошадь, Овсяница сноровисто собрала в узелок полотняные полосы для перевязки и горшочек с мазью на том же медвежьем жиру с травками, которыми тут было принято лечить ранения.
– Еще бабка Лесава учила, хорошее зелье! – уверяла дочь и внучка медвежатников, вручая Лютаве узелок. – А еще хорошо слово сказать…
За узелок Лютава бегло поблагодарила, про слово не стала слушать: разнообразных заговоров она знала не меньше, чем самая старая бабка Медвежьего Бора. Ее душа стрелой летела вперед, к брату: если его нельзя перевозить, то дело плохо, но насколько? Если он сам пожелал, чтобы она приехала, значит, в сознании, да и вообще сын Велеса и оборотень – весьма живучее создание. Но все же и он не бессмертный, а в медвежьих объятиях, раз в них попав, никто не уцелеет. В мыслях царила путаница, и Лютава только погоняла коня, спеша вслед за Карсаком и Налимом, показывавшими дорогу.
Карсак первым придержал коня, соскочил на землю и показал куда-то на переплетение ветвей. Здесь начинался широкий овраг, на дне которого росли высокие деревья.
– Дальше нельзя верхом, это там, – забормотал Налим, тоже спешиваясь и придерживая стремя Лютавы. – Медведь был там, княжна.
Лютава сошла с коня, бросила повод Налиму и побежала вслед за Карсаком, который уже начал спускаться, оглядываясь и знаками призывая ее за собой.
Позади послышалось движение, и что-то подсказало ей, что это не Налим – тот должен был хотя бы привязать сначала лошадей. Лютава хотела обернуться, но не успела. Что-то темное вдруг накрыло ее голову, одновременно чья-то рука зажала рот, а еще несколько рук схватили ее запястья и стиснули, прижали одно к другому. Лютава дернулась, затрясла головой, ткань на горле стянули, и она душила, как петля, едва позволяя вдохнуть. До слуха едва долетали обрывистые выкрики чужих голосов. Руки и ноги скрутили крепкие веревки, на рот прямо поверх мешка наложили повязку и так сильно затянули, что Лютава не могла даже пошевелить головой.
Потом ее подняли и понесли. Но недолго – пленницу передали из одних рук в другие, еще подняли, положили на лошадь перед седлом. Было ужасно неудобно, но лошадь тут же пустили вскачь, настолько быстро, насколько это возможно на лесной тропе.
В темноте мешка, связанная и обездвиженная, Лютава плохо понимала, что с ней сейчас происходит. Она еще раз мысленно потянулась к Лютомеру и ощутила, что он совершенно доволен, только устал! Значит, с ним не произошло ничего плохого и хазары солгали ей, чтобы выманить из веси. Они не знали, что она имеет возможность издалека узнать, случилась ли беда с ее братом или нет, и может разоблачить их ложь, но обманщикам повезло. Ее мысленный призыв застал Лютомера, видимо, во время схватки со зверем – понятно, что им в тот миг владело чувство прямой опасности, заставлявшее напрягать все силы.
И вот ее нагло и подло украли, причем те самые хазары, которым они так старались помочь. И никто об этом не узнает – хазар считают уехавшими, ее саму считают отправившейся на помощь к брату. Сам Лютомер немедленно примется ее искать. Прямо сейчас, услышав ее мысленный призыв, и напрасно хазары думают, что с завязанным ртом она не может позвать на помощь. Но Лютомер не ясновидящий, и чтобы взять след, ему нужно вернуться на то место, где она была, то есть в Мыслятину весь. А насколько далеко охотники забрались от веси? Лютава не сомневалась, что раньше или позже ее брат догонит похитителей и мало им не покажется, но что с ней до тех пор успеют сделать?
Ее отчаянно трясло на лошади, лука седла впивалась куда только можно, она сползала и каждый миг ждала, что сорвется на полном скаку. Ветки хлестали по ногам и по голове через мешок, от тряски и духоты ее уже мутило, и она почти теряла сознание.
Лютава даже не сразу сообразила, когда скачка кончилась и ее сняли с лошади. Только отсутствие тряски и ощущение твердой земли внизу помогли ей несколько прийти в себя. Рядом раздавались голоса. Через мешок они звучали глухо, да и говорили только по-хазарски, но Лютава все же узнала голос Арсамана. Рядом восклицал что-то Немет, взывая к Аллаху, убеждал в чем-то, кажется, вразумлял и угрожал, но Арсаман отвечал ему твердо и повелительно.
Потом, довольно быстро, ее снова подняли и понесли, судя по плеску воды и покачиванию, на ладью. Мешка с головы так и не сняли. Лютава понимала почему: в ее колдовские способности хазары очень даже верили, а многие считают, что колдун не сможет колдовать, если лишить его возможности видеть, говорить и двигать руками.
Вот только они, выходцы из чужой земли, не знают разницы между колдунами и волхвами.
Потрясение, бешеная скачка, темнота и духота внутри мешка даже помогли Лютаве – дух сам собой почти раставался с телом, и шагнуть в Навный мир для него не стоило уже никакого труда.
– Я здесь, сестра моя, – ясно произнес знакомый низкий голос. – Догадалась бы сначала меня позвать, чем бежать, ничего бы не было. Ну, держись. Сейчас качать будет…
– Лютомер! – мысленно ответила Лютава. – Скажи ему, где я!
– Я предупрежу его, – пообещал голос хрустальной росы. – Я сейчас…
Арсаман, сидя со своей добычей на передней ладье, все время оглядывался назад. Оттуда ему должны были подать знак в случае погони – он нарочно посадил там трусливого старика Немета, зная, что уж тот глаз не спустит с реки и берегов за кормой.
На пленницу, лежавшую на дне ладьи, он тоже часто посматривал, но та вела себя тихо – не дергалась и не издавала никаких звуков.
– Ты была права, о высокородная хатун, – обратился к ней Арсаман, хотя и не рассчитывал, что она поймет. – Я недостоин того, чтобы взять тебя в жены. Поэтому я подарю тебя более достойному человеку – Бранемеру-беку. Иметь рабыню столь знатного происхождения почетно везде. После такого подарка он с удовольствием и вниманием преклонит слух ко всем моим словам. Даже с большим вниманием, чем если бы ты приехала туда как моя жена. Так что в конце концов все сложилось наилучшим образом. Аллах не забывает своих верных слуг и даже временные неудачи обращает к их конечной пользе.
– Но ты понимаешь, почтенный, что мы больше не сможем проехать этим путем? – спросил его Карсак. Повинуясь старшему, он выполнил свое задание, но все же был далеко не уверен, что это следовало делать. – Как же мы вернемся?
– Мы вернемся тем путем, которым ходили многие почтенные люди до нас. С Румейского моря можно попасть на Дон.
– Но никто из нас никогда не ходил этим путем.
– Значит, нам это еще предстоит. Главное, знать, куда нам нужно, а проводников всегда можно нанять. Да не дрожи ты, как заяц! – прикрикнул Арсаман на своего молодого товарища. – Я думаю, сейчас мы уже миновали землю угренского бека. Здесь мы ему же недоступны.
– Смотри, надвигается буря!
Даже гребцы на веслах, усердно помогавшие течению реки, поднимали головы и бросали тревожные взгляды на небо. Только что был ясный, почти безветренный осенний день – и вдруг откуда ни возьмись натянуло тучи, подул встречный ветер, мешая гребцам.
– Похоже, духи не знают, что здесь уже не земля угренского бека! – прокричал Карсак.
Арсаман потянулся за плащом из толстой шерсти, который купил в Ратиславле, – весьма подходящая одежда для такой холодной страны. Порывы ветра чуть не рвали башлык с головы, на реке поднялась волна. Гребцы с усилием налегали на весла, но едва могли одолеть противный ветер, так что, несмотря на все их труды, ладьи мало что не стояли на месте.
С других ладей слышались недоумевающие и испуганные выкрики. Небо стремительно темнело, как будто уже наступал вечер. Где-то высоко ударил первый гром, блеснула молния.
– Надо идти к берегу! Арсаман-бек, к берегу! – кричал со второй ладьи Тунюк. – В грозу нельзя быть на воде, это опасно!
