– Четыре штуки, – ответила Зайка, – вы хотите принять душ? Право же, сейчас не время.

– Давай, Олег, готовь промывание желудка, – спокойно велел эскулап.

– Зачем? – завопила Маня. – У дяди Саши эпилепсия, а на примере обезьяны я знаю, что лечить ее надо совсем иными методами!

Полковник, открывший было глаза, мигом закрыл их и издал такой жуткий звук, нечто среднее между стоном и воплем, что Хучик, до недавнего времени мирно спавший на диване, сел и завыл, словно волк на луну.

– Вона, – театральным шепотом просвистела Ирка, роняя кухонное полотенце, – вона как! Собаки всегда смерть чуют!

И она начала креститься.

– Очень уж ты умная, – недовольно скривился доктор, глядя на Маню, – все про обезьян и эпилепсию знаешь. Ну-ка, прочитай, что на упаковке написано.

Маруська схватила пачку.

– «Гидропирит, только для наружного применения».

– Сухая перекись водорода! – закричала Зайка. – Ну ни фига себе!

– Вот почему пена лезет, – подхватил Кешка, – а ты завела: эпилепсия, эпилепсия!

– И зачем вы ему дали внутрь средство, которым бабы волосы осветляют? – ехидно поинтересовался терапевт. – Конечно, насмерть отравить подобной штукой нельзя, но промывание желудка тоже неприятная вещь.

– Хотели полковника от кашля избавить, – пробормотала я.

– Как ты могла перепутать! – ринулась на меня Зайка.

Я развела руками:

– Случайно, упаковки похожи.

– С ума сойти, – не успокаивалась Ольга, – разве ты не прочитала название лекарства?

– Нет, – удрученно ответила я.

– Отвратительная безответственность, – кипела Зайка, глядя, как полковника ведут в ванную, – а если бы ты всунула ему цианистый калий, что тогда?

– У меня его нет, – пискнула я.

– Надеюсь, у матери в аптечке нет и стрихнина, – не упустил своего Кеша, – или яда, которым травят садовых грызунов.

– Отстаньте от мусечки, – встала на мою защиту Маня, – она же хотела как лучше.

– А получилось как всегда, – немедленно закончила Ольга.

– Уж ты бы молчала! – взвилась Маруська. – Кто зимой всучил Митиной вместо супрастина кошачий контрасекс?

Я попыталась не расхохотаться. Действительно, пару месяцев назад к нам пришла хозяйка соседнего коттеджа и попросила таблеточку от аллергии. Зайка, как всегда, торопившаяся на работу, выдала Лене Митиной средство, которым мы потчуем Фифину и Клеопатру, чтобы наши киски не носились по поселку в поисках кавалеров. Самое интересное, что Лена, проглотив лекарство, избавилась почти мгновенно от насморка, кашля и других признаков сенной лихорадки. Так что Заюшка не имеет никакого права сейчас демонстрировать благородное негодование.

– Но ведь Дегтярев перестал кашлять! – вырвалось у меня.

Зайка фыркнула и убежала, Маня понеслась за ней.

– Ну ты даешь, – протянул Кеша.

Боясь, что он сейчас начнет меня ругать, я решила быстро перевести разговор на другую тему и, повернувшись к незнакомому мужчине, сказала:

– Очень неловко получилось, но мне неизвестно ваше имя. Кстати, я – Даша.

Дядька, сидевший доселе тихо, словно мышка, если уместно сравнение стокилограммовой и двухметровой туши с мелким грызуном, ответил густым басом:

– Здрассти. Ковров. Григорий Ковров, можно просто Гриша.

И он протянул мне огромную, словно лопата, ладонь. Я осторожно пожала ее, и тут его слова окончательно дошли до моего мозга. Ковров!

– Погодите, – забубнила я, – так вы, того, штанишки в «Детском мире» сперли?

Гриша кивнул и уставился в пол.

– Ты, Григорий, – фальшиво бодрым тоном воскликнул Кеша, – иди с Ирой, она тебе комнату покажет!

Человек-гора молча повиновался. Когда он исчез в коридоре, Кеша повернулся ко мне:

– Ну, мать! Так нельзя!

– Как?

– «Штанишки сперли»!

– Но он же их украл или я не поняла чего?

– Каждый может ошибиться.

– Так ты говорил, что Ковров профессиональный вор.

– Он просто несчастный человек, который все время вляпывался в идиотские ситуации, – вздохнул Кеша. – Рос без родителей, в пятнадцать лет попал к уголовникам. В двадцать решил завязать, да опять в тюрьмищу загремел по глупости. Нанялся одному мужику вещи из грузовика в машину поднимать, да по ошибке прихватил портфель другого дядьки, который на лавке у подъезда сидел. Тот крик поднял, милицию вызвал, Гриша давай объяснять, что к чему, дескать, отнес в чужую квартиру. Только менты документы потребовали, а у парня в кармане не паспорт, а справка об освобождении. Отсидел ни за что, вышел, потолкался по разным местам, на работу нигде не берут, стал бомжевать и украл в магазине с голодухи два батона. Новый срок получил, отмотал, и тут опять случился грех: замерз, как цуцик, вот и стащил брюки. У бедняги никаких родственников, ни денег, ни жилья, ни работы, ни паспорта…

– А к нам ты его зачем приволок? – только и смогла вымолвить я.

– Мать! – укоризненно воскликнул Кеша. – Вот уж не ожидал от тебя такой жестокости! Вышел из зала суда, а Гриша в скверике, на скамейке сидит, ну я и спросил: «Чего тут мерзнешь?»

– Некуда идти, – пояснил отпущенный уголовник.

И Кеша привез мужика в Ложкино.

– Знаешь, – объяснял он мне сейчас, – Гриша походил на выброшенную собачку, маленькую, беспомощную, бестолковую. Такой одной не выжить.

Я покосилась на Кешу. Скорей уж Гриша с его ростом и весом напоминает бездомного слона.

– Он тут недолго поживет, – резюмировал Аркашка, – поговорю кое с кем во Владимире, его устроят на работу, дадут общежитие, ну надо же ему хоть какой-то шанс предоставить. Пусть пока Ивану помогает по хозяйству.

Я кивнула и пошла к себе. Только уголовника со стажем не хватает в нашем доме для полного счастья.

К визиту в офис компании «Кока-кола» я подготовилась самым тщательным образом, обвесилась драгоценностями и нацепила брючный костюм, купленный в Париже. До сих пор я его ни разу не надевала. Честно говоря, это Зайка заставила меня купить жутко дорогую шмотку, но сегодня следовало выглядеть дамой, которая не стесняется своего богатства, а кичится им.

Услыхав мой вопрос: «Где у вас тут нанимают продавцов для работы на улице?» – секьюрити покосился на мои бриллиантовые серьги и ответил:

– По коридору налево, последняя дверь.

Я нашла нужный кабинет, вошла внутрь и с радостью обнаружила там всего одну, очень серьезную девицу лет двадцати пяти.

– Чем могу вам помочь? – подчеркнуто вежливо осведомилась она. – Присаживайтесь.

Я плюхнулась на стул и прощебетала:

– Дорогая, это вы нанимаете тех, кто носится по улицам с лотками?

Девушка улыбнулась и кивнула:

– Да, меня зовут Виктория, только не говорите, что хотите работать у нас.

Я засмеялась:

– Нет, конечно.

– Тогда чем могу служить?

Я закатила глаза и зачирикала:

– Ах, милая Викочка, от вас зависит счастье моего бедного, несчастного сына.

– Не понимаю, – растерялась девушка.

– Сейчас объясню, – кивнула я и принялась излагать придуманную ночью историю.

Оно конечно, нехорошо хвастаться, но я дико богата. Денег в семье куры не клюют, имеем все: дом, машины, золото, бриллианты, едим на платине, ходим по серебру. Ясное дело, что для единственного сына я могу купить все. У мальчика пять машин, три квартиры, четыре высших образования…

На секунду я притормозила. Последнее заявление – это уже слишком, хватило бы и двух дипломов. Но Вика, не заметив несуразицы, слушала посетительницу, разинув рот.

– Но вот несчастье, – вздыхала я, – прямо горе. Мой Аркашенька семнадцатого июля купил у метро «Спортивная», у лоточницы, бутылочку этой гадкой, то есть, простите, душенька, вашей страшно вкусной тонизирующей кока-колы.

– И что? – спросила Вика, – отравился?

– В моральном смысле да! – воскликнула я. – Влюбился в девчонку, которая продала бутылочку. А она, хитрюга, не назвала ни имени, ни фамилии, исчезла в толпе. Теперь мой мальчик места себе не находит, плачет, отказывается принимать пищу…