– Представь, Нора, – продолжала Ребекка, – иду на днях в наш магазин и вижу Лампу.

Нора подняла брови.

– Тут теперь торгуют электроприборами?

Ребекка засмеялась:

– О нет, знакомься, Евлампия, дочь академика Романова, музыкант, арфистка, мы ее Лампой зовем.

– Здравствуйте, – прочирикала Нора и протянула мне тонкую руку с узкой ладонью, – очень приятно. Ваше лицо мне знакомо, наверное, видела вас по телевизору.

– Ну подумай, как интересно, – неслась дальше Ребекка, – мы не встречались со студенческих лет, я и не знала, что у Лампы тут дача. Словом, захожу за сигаретами, ба, Романова!

– И где ваш дом расположен? – поинтересовалась Нора.

– В старом поселке, на Фруктовой улице.

– Там огромные участки, – вздохнула Нора.

– Гигантские, – подтвердила я.

– Земля теперь капитал, – донеслось из угла.

– Знакомься, – продолжала Ребекка, – Аня, наша приятельница.

– Скорее родственница, – хмыкнула женщина, – причем близкая.

Я внимательно посмотрела на бывшую любовницу Славина. Худенькая, высокая, светловолосая, но с темными глазами, скорей всего, шевелюра просто крашеная. Академика, очевидно, тянуло на стройных дам, он не был любителем гигантских задниц и объемистых бедер.

В ту же секунду со двора донесся гудок.

– Это Николя, – обрадовалась Нора.

– Брат приехал, – пояснила Ребекка, – помнишь его?

Я старательно подыграла:

– Видела пару раз, ужасно давно, у тебя вроде три брата?

– Точно, – улыбнулась Ребекка.

В комнату вошел полный мужчина. Я видела Славина только на фото, но сразу поняла, что старший сын похож на отца чрезвычайно: то же круглое лицо, рот с опущенными вниз уголками, идеальной формы нос и довольно обширная лысина. К шестидесяти годам Николай, или, как зовет его Нора, Николя, потеряет остатки волос.

– Где ужин? Всем привет, – сказал вошедший.

– В такую погоду неохота думать о жратве, – резко парировала Аня.

– Ну это вам, хрупким дамам, – ухмыльнулся Николай, – а мне подавай мясо, желательно побольше, с жареной картошкой.

– Фу, – отозвалась Аня, – меня тошнит при одной мысли о говядине!

– Так тебя никто и не заставляет есть, – веселился Николай.

– Знакомься, Коленька, – прощебетала Ребекка, – одна из моих лучших подруг, Лампа.

– Очень приятно, Николай, – сказал мужчина и пожал мою руку.

Минут десять все говорили о жаре, потом перебрались на здоровье…

– Где Лика? – спросила неожиданно Нора. – Право, могла и спуститься, просто неприлично.

– Ей было с утра плохо, – тихо сказала Ребекка, – она после завтрака опять легла. Впрочем, я уходила на несколько часов и не видела, когда она вернулась. Она очень переживает!

– Наша чувствительная, – фыркнула Аня, – посмотрим, как скоро Лика вновь выскочит замуж, попомните мое слово, и года не пройдет. Не похожа она на безутешную вдову, совсем не похожа!

– Как тебе не стыдно, Нюша, – раздался тихий, но четкий голос из самого дальнего угла, где угадывались очертания кресла.

В гостиной горели только два торшера и бра над диваном, лицо и фигура женщины, укорявшей Аню, тонули в темноте.

– Ой, Тамара, не строй из себя святую, – отмахнулась Аня, – сразу было понятно, что наша Ликочка из зубастеньких. Глаза в пол, губки бантиком, а Славой вертела так, как нам и не снилось. Я-то ее давно раскусила.

– Прекрати, – продолжала Тамара, – противно слушать.

– Ничего, ничего, небось в последний раз вместе собрались, – сказала Аня.

– Почему в последний? – удивилась Нора.

– Потому что веселая вдова через полгода вступит в права наследства и продаст этот дом, – припечатала Аня, – и вообще, она нас всех терпеть не может, изображала гостеприимство только ради Славы. Вот, смотрите, сегодня даже не спустилась в гостиную, наверное, решила, что хватит ломать комедию.

– Лике плохо, – ледяным голосом заявила Ребекка, – она плакала всю ночь, утром давление за сто шестьдесят подскочило.

– Ну и что? – удивилась Нора. – Мы все страдаем, но не привлекаем к себе внимания. Истинная скорбь тиха и безгласна.

Закончив тираду, она быстрым движением поправила идеально уложенные волосы и глянула в большое зеркало, висевшее между буфетом и шкафом с посудой.

– Лике есть о чем плакать, – не успокаивалась Аня, – больше не получится по две шубы за сезон менять, придется старые донашивать. Хотя ей до конца жизни хватит.

– Да уж, – вздохнула Нора и быстро добавила: – Но дом мой, так обещал муж.

– Завещание-то еще не читали, – встряла Аня, – Слава небось всех не обидел…

Ребекка быстро попыталась перевести разговор в другое русло:

– Ужин подавать?

– А когда сообщат Славину последнюю волю? – не сдавалась Нора.

– Так, – громко сказал Николай, – автоответчик-то переполнен, вон красная лампа горит, разводите турусы на колесах, лучше бы прослушали, вдруг важное чего.

Он быстро подошел к телефону и нажал черную кнопочку. По комнате разнесся шорох, потом издалека послышался высокий, почти детский голос:

«Дорогие мои, простите, но жить с сознанием того, что являюсь убийцей, я не могла…»

– Что это? – в ужасе пробормотала Аня. – Что?

– Лика, – прошептала Ребекка, – Ликуша…

– Замолчите, – велел Николай.

Голос же тем временем продолжал. Девушка слегка задыхалась, повышала интонацию к концу фразы и буква «л» у нее иногда звучала, как «в».

«Вы знаете, как я любила Вячеслава Сергеевича, в нем сосредоточилась вся моя жизнь, все мое счастье. Но я всегда понимала, что когда-нибудь необыкновенной жизни с чудесным мужчиной придет конец. Одной женщине не под силу удержать ураган, и вы это знаете. Но я не предполагала, что финиш столь близок. Две недели тому назад Вячеслав Сергеевич объявил, что хочет развестись. Он встретил новую любовь – некую Лену Яковлеву из агентства «Рашен стар». В качестве отступного мне предлагался дом и пожизненное содержание. Скажу честно, мне всегда было непонятно, как вы, Нора, Аня, Тамара, Николай, Андрей, Сергей и Ребекка, дружите между собой и со мной… И оставаться брошенной женой я не хотела. Поэтому пять дней тому назад, четвертого июня, я наняла киллера, а седьмого числа он убил Вячеслава Сергеевича. Я решила: если не со мной, то ни с кем, никому больше мой муж не достанется, никогда! Но, убив Вячеслава Сергеевича, я внезапно поняла, что убила и себя. Жить больше не хочу и не могу, прощайте. Помолитесь за мою душу, хотя, говорят, самоубийц нельзя поминать. Простите, коли виновата в чем. Надеюсь, господь милостив и на том свете я встречу Вячеслава Сергеевича. Прощайте навсегда».

Все молчали, из автоответчика неслось шипение.

– Лика! – заорала вдруг Ребекка. – Ликуша!..

Она бросилась к двери, крича:

– Ликуша, подожди, Ликуша!

– Боже мой, – прошептала Аня, – это розыгрыш, да? Глупая шутка? У Лики крыша поехала от горя? Реактивный психоз, да?

– Ужасно! – нервно вскрикнула Нора, ломая руки. – Надо немедленно ее отыскать!

– Лики нет дома, – произнесла входящая в гостиную Ребекка, – нигде нет!

– Что делать? – тихо спросила Тамара.

– Надо подумать, – ответил Николай, вытащил из кармана сотовый телефон, но маленький аппаратик, едва оказавшись у него в руке, моментально затрещал.

– Да, – резко сказал он, – слушаю, Славин.

Его лицо побагровело от тщательно скрываемого волнения.

– Да, да, хорошо, да, да…

Мы во все глаза глядели на него. Наконец Николай отложил «Сименс».

– Что? – в голос вскрикнули Нора и Аня. – Что?

Николай потер рукой затылок.

– Говори, – велела Ребекка.

– Лика бросилась под поезд сегодня днем возле станции Солнечная, – пробормотал брат.

– Ой! – вскрикнула я. – Зеленые туфли и сумочка!

– Бросилась! – взвизгнула Аня. – Дура!

– Она убила Славу! – заорала Нора. – Стерва, дрянь, гадина!

Обе женщины зарыдали. Тамара и Ребекка принялись искать валокордин, коньяк и капли Зеленина. Николай растерянно сидел в кресле. Воспользовавшись суматохой, я тихо вышла в сад, села на велосипед и покатила на дачу. Вот и конец злополучной истории, все обычно – брошенная жена и киллер.