– Вы уверены?

– В чем? – спросила Марина. – В точности данных? Абсолютно. Подушкин Иван Павлович.

– Может, это не я?

– А кто?! – сердито воскликнула Арапова. – Ты знаешь в нашем окружении еще одного господина Подушкина?

– Нет, но, вероятно, в Москве живет мой тезка? В конце концов, не такая уж это и редкая фамилия…

На лице Марины появилось выражение презрения, потом отчаяния, она повернулась к Норе и горько воскликнула:

– Ну что я вам говорила? Они все трусы!

Элеонора стала перекладывать на столе бумажки. Сначала она зачем-то сложила все листы стопкой, потом принялась выстраивать в линию коробочки, стаканчики с ручками, пресс-папье, часы…

Глядя на то, как медленно и методично двигаются руки хозяйки, я понял, что она сильно нервничает и, очевидно, так же, как и я, не способна сейчас подобрать нужные слова. Наконец Нора откашлялась и забормотала, ее речь вновь повергла меня в удивление. Хозяйке всегда свойственно высказываться очень конкретно, основную часть глаголов Нора употребляет в повелительном наклонении, и владелица детективного агентства «Ниро» уверена в себе, часто безапелляционна, а порой откровенно жестока. Но сейчас я услышал необычные для Норы обороты:

– Видишь ли, Ванечка, как бы получше выразиться… Естественно, никоим образом я не могу, вернее, не имею права… То есть считаю неправильным… Нет, не так… Ты сам должен принять решение… Работа – одно, а подобная поездка… э… э… акт некоего героизма…

Марина подняла свои огромные, лихорадочно блестевшие глаза и, бесцеремонно перебив Нору, сказала:

– Короче говоря, сколько ты хочешь за то, что будешь сопровождать меня?

– Ничего, спасибо.

– Я дам любую сумму.

– Нет, нет.

– Денег не желаешь?

– Ни в коем случае, – отбивался я.

– Понятно, тогда предлагаю квартиру, – переменила тактику Марина, – в любом районе Москвы, полностью готовую к проживанию, с мебелью. Тебе останется лишь войти и поставить чайник, по рукам?

Я вздрогнул, Арапова попала в мое самое больное место, в мягкое, незащищенное брюшко Ивана Павловича. Я, по существу, бомж. Нет, я имею постоянную прописку в квартире, где провел детство, юность, часть зрелости и где сейчас обитает моя мать Николетта. Но если с Норой что-нибудь случится или она выгонит меня прочь, придется возвращаться к маменьке, а от осознания сей перспективы у вашего покорного слуги сразу начинают болеть зубы, открывается тахикардия, подскакивает давление… Личная жилплощадь, собственная берлога, где лежат любимые книги и царит нужный мне порядок, – несбыточная мечта. Заработков секретаря никогда не хватит на ее осуществление.

В чем, в чем, а в наблюдательности Марине было не отказать.

– Так как? – наседала она на меня. – Я готова немедленно дать команду риелторам.

На лице Норы мелькнуло странное выражение, некая смесь удивления с брезгливостью.

– Нет, – решительно отрезал я, – извините, но я не способен на подобный поступок, честно говоря, я боюсь за свою жизнь.

Нора крякнула, Марина кивнула.

– Хорошо, – неожиданно спокойно сказала она, – я и не надеялась на твое согласие, да и какое право я имею требовать от постороннего человека геройских поступков? Если честно, самой непонятно, отчего похитители выбрали мне в спутники Ивана Павловича. Хотя, думаю, они давно следили за нашей семьей, изучили ее окружение и отлично знают, что…

Арапова замолчала, но я мысленно закончил за нее недосказанную фразу: «…он трус и никогда не согласится на такую поездку». Да уж, преступники явно хорошие психологи, рассчитали точно, вроде соблюли условие, выдвинутое Мариной, но сделали так, чтобы оно было невыполнимо, причем не по их вине. Негодяи откуда-то знают меня и понимают: Иван Павлович не герой, а самый обычный среднестатистический мужчина. Знаете, мы все на самом деле трусы, только не каждый способен громко заявить об этом окружающим открыто, как я, честный человек, не способный лгать женщине!

Марина встала и, сгорбившись, пошла к двери.

– Ты куда? – шепотом окликнула ее Нора.

Арапова оглянулась, в ее глазах метался детский испуг и полная безнадежность.

– Странный вопрос, еду к Косте.

– Сейчас?!

– Да, мне велено явиться на станцию Пролетово, это в Подмосковье, там меня встретят.

– Отправишься одна?

Марина неожиданно улыбнулась.

– А кто мне поможет? В этой жизни каждый сам за себя, герои, способные защитить слабого и обиженного, остались в прошлом. На всякий случай прощайте.

– Погоди, погоди, – засуетилась Нора, – может, тебе денег дать?

– Спасибо, вполне своих хватит.

– Сейчас я велю Шурику отвезти тебя на станцию.

– Ни в коем случае, – отрезала Марина, – меня ждут на моей машине. Знаете, я сразу им сказала, что Ваня не согласится, и получила ответ: тогда приезжай одна – либо он, либо никто. Я к вам пришла… потому… потому, э, сама не знаю почему! Забудьте нашу встречу, считайте, что ее не было. Иван Павлович, извини меня.

– Что ты, – неожиданно тыкнул я Марине, – о чем речь!

– Не должна была я даже предлагать тебе такое.

– Ну… ерунда.

– Еще раз прости, я поступила крайне эгоистично.

– Да, да, – закивал я.

– Погоди, – воскликнула Нора, – а где Аня? Девочку ты куда подевала?

– Сказала ей, что на пару дней отправляюсь в больницу, к Косте, – равнодушным голосом пояснила Марина. – Велела дочери не высовываться, оставила с ней домработницу. Если мы с Костиком вернемся, заживем по-старому, денег я еще накоплю, а коли нас убьют после получения карточки… Ладно, не следует думать о плохом! Я вернусь! С сыном! Вас же прошу лишь об одном: извините за доставленное неудобство и никогда никому ни при каких обстоятельствах не рассказывайте о нашем разговоре. Могу я надеяться на ваше молчание?

Мы с Норой разом кивнули.

– Спасибо, – ровным, дикторским голосом докончила Марина, – я всегда знала, что вы благородные люди, не чета остальным. Прощайте.

Маленькая фигурка со слишком прямой, словно накрахмаленной, спиной и гордо вскинутой головой направилась к двери. На ярко блестящих, уложенных в дорогой парикмахерской волосах играли блики света от хрустальной люстры, украшавшей кабинет Норы. Мне стало не по себе, наверное, вот так, отчаянно выпрямившись, Жанна д'Арк поднималась на кучу хвороста, возле которой стоял палач с зажженным факелом. «Я всегда знала, что вы благородные люди, не чета остальным». Внезапно я словно раздвоился, одна моя половина вжалась в кресло, отчаянно повторяя: «Ничего, все в порядке, чеченцы честные люди, возьмут деньги и вернут Костю, они с Мариной приедут в Москву. Сиди, Ваня, не рыпайся». Но вторая половина вдруг умылась стыдом, покрылась потом и неожиданно произнесла:

– Я еду с тобой.

Марина замерла, потом обернулась, на ее личике Барби возникло такое выражение, словно она встретила инопланетянина.

– Что? Повтори!

Первая половина Ивана Павловича попыталась заткнуть рот второй, но потерпела неудачу: дрожа от страха, ощущая полнейший душевный дискомфорт и невероятное желание оказаться сейчас в ста километрах от кабинета Элеоноры, я с огромным трудом вымолвил еще раз:

– Еду с тобой.

– Ты хорошо подумал? – воскликнула Нора.

Я обернулся к хозяйке.

– Нет, если я стану размышлять на эту тему, то точно струшу. Лучше прыгнуть в ситуацию, как в реку, вниз головой, авось выплыву. Сколько у меня есть времени на сборы?

Марина глянула на часы.

– Семь минут, ничего брать с собой нельзя, и лучше переоденься.

Огромным усилием воли переставляя налившиеся свинцом ноги, я, тоже старательно выпрямившись, пошел в свою спальню.

– Блин, – ударил в спину голос Норы, – просто офигеть! Меньше всего я предполагала, что он окажется способен на такое!

Сначала мы ехали молча, Арапова гнала автомобиль с такой скоростью, что я, вжавшись в сиденье, старался не шевелиться. Стрелка спидометра как легла на цифру «180», так и осталась на ней. Хорошо еще, что шоссе оказалось широким и с относительно новым покрытием.