Потом она повернулась к Глафире.

– Я помню, что ты, моя радость, не любишь газированную!

– Еще тебе следует помнить, что меня надо встречать у «Мерседеса», – отрезала Глафира и пошла к лестнице. – Алену она повела! Кошку визгливую! Тумбу квадратную! Юбочку из плюша! Нашли звезду! Уржаться!

Катя бежала впереди нас, постоянно оглядывалась и с самой сладкой улыбкой на лице верещала:

– Глашечка, душечка, осторожнее, тут приступочка. Ленька! Принеси живо пепельницу, рысью, дурак! Глашечка, не споткнись.

Наконец мы добрались до двух совершенно одинаковых дверей.

– Надеюсь, меня разместят в зеленой гримерке? – голосом, не предвещающим ничего хорошего, протянула Глафира.

Катино лицо покрылось красными пятнами. Администратор вжала голову в плечи, и тут одна из дверей распахнулась и на пороге появилась стройная девушка с безупречной фигурой. Красивые длинные ноги были упакованы в белые лаковые сапоги-ботфорты, коротенькая юбочка подчеркивала осиную талию, блестящий топик открывал упругую, высокую грудь. Откинув прядь густых рыжих волос, девушка нежным голосом сказала:

– Добрый вечер.

– Алена! – взвизгнула Глафира. – Ты суперски смотришься! Рада тебя видеть.

– Мне приятно, что мы вместе работаем, – улыбнулась Алена.

Я страшно удивилась. Это Лапина? Надо же, какая молодая и очень худенькая. На экране телевизора певица кажется более полной и не такой красивой, но сейчас, стоя около нее нос к носу, я поняла, что Алена очень хороша собой. У нее большие, необычного разреза глаза, и потом, эта улыбка, то ли грустная, то ли слегка усталая, однако от нее певица сделалась еще краше. Интересно, я помню Лапину, а как меня зовут – нет!

– Ах, девочки, – засуетилась Катя, – жаль, я фотоаппарата не взяла! Наши звезды рядом!

– Твой новый диск – супер, – взвизгнула Глафира. – Особенно вот эта… трал… та-та-трам!

– Спасибо, – улыбнулась Алена, – ты тоже постоянно хиты выпускаешь. Свин умеет подыскать композитора. Извини, мне пора. Катя, пошли.

– Катя, – быстро попросила Глаша, – ну-ка проверь, все ли у меня в гримерке в порядке. А то в прошлый раз на столике таракан сидел!

Несчастная Катя растерялась. Казалось, видно, как в ее мозгу крутятся вопросы. Как поступить? Бежать, показывать дорогу Лапиной? Тогда Глафира распсихуется, сорвет выступление. Броситься в гримерку к Глафире? Тогда, не дай бог, Лапина обидится.

Мне стало жаль несчастную, ну и работа! Ей-богу, никаких денег не захочется.

Внезапно Алена улыбнулась.

– Вы, Катя, лучше помогите Глаше. Я-то опытная полковая лошадь, не первый день на сцене, меня тараканами не запугать, впрочем, мышами тоже, насмотрелась на гастролях. Клуб ваш я великолепно знаю, сама дорогу на сцену найду. Счастливо, Глаша, успеха.

Высокая, стройная фигура в белых ботфортах стала удаляться по коридору. Я посмотрела ей вслед. Один – ноль в пользу Лапиной. Мало того, что она хороша собой, так еще умна и отлично воспитана. Мигом, с улыбочкой поставила Глафиру на место. Настоящей звезде вовсе не требуется устраивать скандалы, чтобы подтвердить свой статус, всем и так понятно, «ху из ху»!

Красная от злости Глафира ворвалась в гримерку.

– Тоже мне, – гневно воскликнула она, – суперстар, блин! Растолстела, обабилась, жуткий вид! Песни – словно вой мартовской кошки, а туда же! Дома пора сидеть, картошку жарить! Звездища! Ну что встала, Танька, вынимай костюмы! А ты уматывай, мне переодеваться надо, краситься.

Последняя фраза относилась к Кате.

– Конечно, конечно, – заворковала та, – впрочем, Глашенька, ты такая красавица, что и грима не надо!

– Ступай, встречай других, подлиза, – капризным тоном сказала Глафира.

Катю вымело за дверь. Глафира села в кресло и другим, совершенно нормальным голосом произнесла:

– Гляди, чтобы сюда кто из журналюг не пролез с фотоаппаратом.

– Зачем ты так ее отругала, – не вытерпела я, – она же на работе! Некрасиво получилось.

Глаша хихикнула:

– Мне положено звездить. У меня имидж такой – девочка-крик. А еще я много пью, видишь?

Наманикюренный пальчик ткнул в бутылку «Хеннесси».

– Сейчас я ее наполовину оприходую, – развеселилась Глафира и, схватив коньяк, стала отвинчивать пробку.

– Ой, не надо, – испугалась я, – тебе же еще работать!

– Имей в виду, – заявила Глафира, – я дебоширка, пьяница, развратница, меняю мужиков каждый день, устраиваю погромы в клубах, хамлю газетчикам…

С этими словами она отхлебнула из горлышка, пополоскала рот, выплюнула коньяк в висевшую на стене раковину, потом вылила туда же примерно полбутылки и вздохнула:

– Пожалуй, хватит. Ну, похожа я на пьяницу?

– Зачем тебе ею прикидываться? – удивилась я, вынимая сценическую одежду.

– Имидж такой.

– Не очень-то приятный.

– Дурочка ты, – вздохнула Глафира, – я – бренд, а всякий бренд делается более ценным от частого упоминания. Надо, чтобы о тебе постоянно писали газеты, вот я и даю им повод.

– Но можно же привлечь к себе внимание творчеством! Постоянно петь новые песни!

Глаша замерла с разинутым ртом, собралась что-то сказать, но тут в комнату влетела тонкая вертлявая девица.

– Сюда нельзя! – замахала я руками.

– Это моя бэк-вокалистка, – остановила меня Глаша. – Нина, привет.

В гримерную стали без конца вваливаться люди, я кидалась к каждому, но потом перестала, потому что все они оказались свои. Мальчики-танцовщики, музыканты, девчонки из подпевки… Никто никого не стеснялся. Балетные бегали голыми и, матерясь, рылись в сумках, разыскивая белье. Подпевки, не смущаясь, разгуливали топлесс. Натягивая на себя расшитые блестками шортики, они со смаком обсуждали какую-то Лариску, спешно и весьма удачно вышедшую замуж. Никаких разговоров о высоком искусстве и предстоящем выступлении никто не вел.

Потом народ понесся на сцену, а я, устав от бесконечного застегивания крючков и завязывания тесемок, пошла в туалет, заперлась в кабинке, села на унитаз и пригорюнилась. Таня Рыкова. Отчего это имя и фамилия не вызывают у меня никаких эмоций? Кто я такая? Где жила? Кто мои родители? В памяти сплошной прочерк. И что странно – всякие бытовые привычки остались при мне. Я умею чистить ботинки, гладить юбки. Во всяком случае, только что я справилась с работой. Может, не слишком ловко, но при виде утюга я особо не удивилась. Правда, один из мальчишек обругал меня за то, что я не расправила складки на рубашке. Наверное, там, в другой жизни, я все же была не слишком умелой работницей, но ведь имела какие-то навыки и не забыла про них. Еще я совершенно адекватно веду себя в быту – чищу зубы, натягиваю колготки на ноги, а не на руки. Более того, я узнала Алену Лапину, помню, многократно видела ее раньше, только не вживую, конечно, а на экране телевизора. Но почему тогда я не могу вспомнить свое имя?

Слезы подступили к глазам. Быстро отмотав кусок туалетной бумаги, я поднесла его к лицу и услышала голос Кати:

– Алло, Леночка, слышишь меня, это мамочка. Как ты там? Ну не плачь, не надо! Детонька, не разрывай мне сердце. Тебе страшно? Хорошо, включи кассету, ну ту, про веселого поросенка. Нет, я не могу сейчас приехать, ты же знаешь, мамочка на работе. Ну кто же нам с тобой денежек даст? Мы же одни, куколка. Думаешь, мне тут хорошо? Ужасно, зайчик. Я тебе принесу что-то вкусное. Салат «Цезарь» и пирожные, куплю и положу в коробочки. Как всегда, в восемь утра… Я успею отвезти тебя в школу. У нас сегодня Алена Лапина. Да, она очень милая, подписала тебе свой диск. Алена любит детей, ее доченька тоже дома сидит и не плачет, знает, что мама с работы придет. Не хнычь, моя ласточка. Многие девочки ждут мам со службы. А еще Глафира. Нет, она противная, ужасно! Согласна с тобой: глупая, безголосая коза! Конечно, полный отстой, но народ-то на концерты ломится. Ну все, я побежала, не плачь, не рви мне сердце.

Голос смолк. Решив, что Катя ушла, я вышла из кабинки и тут же увидела администраторшу, нервно курившую у окошка. Взгляд Кати наткнулся на меня.