Сразу же выяснилось кое-что интересное. Во-первых, один из охранников бутика, расположенного напротив банка, сказал, что уже давно видел «Жигули» на этом месте. Более того, парень, решив проявить бдительность, сообщил в местное отделение милиции о том, что у дверей деньгохранилища припаркована бесхозная машина. Секьюрити поблагодарили и… никаких мер не приняли. Оставалось удивляться, отчего не насторожилась охрана банка, но, когда сотрудников местной службы безопасности допросили, они, не смущаясь, заявили:

– У нас своя стоянка, а на улице полно всяких машин кантуется, тут центр, кругом магазины, кафе… Мы что, должны на все автомобили кидаться? Да и прав таких у нас нет. Вот кабы на нашей парковке кто тачку забыл, мигом бы шум подняли.

Когда Дегтярев услыхал все это, шея у него стала пунцовой. Ведь мимо «Жигулей», объявленных в розыск, ежедневно проходили сотрудники правоохранительных органов, и ни одному из них не пришло в голову поинтересоваться, отчего тут, в центре Москвы, зарастает грязью автомобиль. Спешу напомнить вам, что крохотная Рыльская улица находится в двух шагах от широко известного дома номер тридцать восемь на Петровке.

– Никому ни до чего нет дела, – рычал Александр Михайлович.

В машине была сделана еще одна находка. На полу, возле педалей управления, валялись часы Олега. Календарь показывал тридцать первое число, маленькая стрелка замерла на цифре три, большая на двенадцати.

Страшно злой Дегтярев заставил своих коллег шевелиться. Было опрошено огромное количество народа. Рыльская улица небольшая, заставлена в основном доходными домами, построенными в начале XX века. Но сейчас на их первых этажах пооткрывались всякие торговые точки. Их оказалось более двадцати, однако никто из сотрудников не мог ничего сказать «по факту нахождения машины». Большинство, проносясь по улице к своему месту работы, просто не смотрело по сторонам. Олега никто не видел, а если и наткнулся глазами, то мгновенно забыл, что и неудивительно: ничего особенного во внешности Гладышева не было, просто хорошо одетый мужчина средних лет. Вот носи он на голове синий ирокез или выйди из автомобиля в шотландском килте, может, и задержал бы кто-то на нем свой взор. Хотя в наше время народ ничем не удивишь.

И вновь пришлось признать: человек исчез в центре бурного города без всякого следа, испарился, словно капля воды на горячей сковородке. Не удалось даже узнать, что он вообще делал на Рыльской улице. Гарик Сизов сказал, что отпустил своих служащих в час дня, все-таки Новый год. Народ выпил по бокалу шампанского и разбежался. Потом кутюрье поднапрягся и вспомнил, что Олег отказался пить «Вдову Клико», сказав:

– Мне надо за город ехать, друзей поздравить.

Следствие зашло в тупик, Дегтярев, любивший Олега, ходил мрачнее тучи, а для нас с Ленкой наступил новый виток развития событий, мы кинулись к гадалкам и экстрасенсам. Знакомые специалисты этого профиля оказались почти у всех приятелей, и каждый говорил: «О, это такая женщина! Мигом все увидит!» или «Только к этому дядьке, он просто уникальный специалист».

Может, так оно и было, но нам колдуны, биоэнергетики и ясновидящие не помогли. Мнения их оказались диаметрально противоположными. Одни, глядя на фото, сообщали: «Жив! Вернется через два года». А на наш вопрос: «Где он сейчас?», как правило, следовал маловразумительный ответ, что-то вроде: «Из-за большой концентрации энергетических сгустков не представляется возможным выделить ментальную сущность».

Одна бабка заявила, что Гладышев в Колумбии, другая посоветовала съездить на 175-й километр Минского шоссе.

– Увидите там избу, – вещала она, – в ней он, на кровати, без ума и сознания.

Естественно, мы помчались по указанному адресу, обнаружили, что со 150-го по 180-й километр магистрали тянется довольно густой лес, без всяких признаков жилья, и совершенно разбитые вернулись домой.

Потом мы еще многократно мотались в область, потому что другая половина «видевших сквозь стены» твердо уверяла: «Он погиб».

И называла четкий адрес могилы. Ну, допустим: деревня Скопино, за околицей у мусорной кучи, отсчитать семь шагов на запад, десять на север, копать на глубину метра.

Мы с Ленкой, как две дуры, прихватив саперные лопатки, ехали на поиски захоронения. Дальше начинался самый настоящий ужас. Мы находили нужные населенные пункты, шли за околицу, видели помойки, отмеряли шаги, рылись в тяжелой земле, хорошо хоть зима оказалась слякотной, и… всегда что-нибудь находили: полуразложившуюся кошку, собаку, козу… Для меня до сих пор остается тайной: может, экстрасенсы и впрямь что-то видят, просто не до конца! Ведь мертвые тела присутствовали в указанных точках. Или они просто дурят людям голову, а найденные умершие животные тут ни при чем. Совпадение? Полгода мы ездили туда-сюда, потом настал июнь, и Ленка сказала:

– Все. Он мертв, теперь ясно, что никогда не вернется. Я больше никуда не поеду.

Честно говоря, мой энтузиазм тоже иссяк, и поиски мы прекратили.

У Ленки, естественно, начались финансовые затруднения, нет, в журнале платили хорошие деньги, но она не привыкла считать расходы, жизнь с Олегом ее все-таки избаловала. Пару раз я пыталась всучить Гладышевой деньги, но она с улыбкой заявляла: «Нам вполне хватает».

Но беда редко приходит одна. В июле очередные жильцы, снимавшие гладышевскую дачу, напились и устроили пожар. Выгорело несколько домов, Ленка лишилась еще одного источника дохода и стала распродавать свои побрякушки, о чем мне не преминула сообщить с плохо скрываемым злорадством Нинка Расторгуева.

Я вновь попыталась сунуть Ленке денег и опять наткнулась на категорическое нежелание их принимать. Потом ее жизнь потихоньку стала налаживаться. Алешке она наняла няню и начала мотаться по командировкам, зарабатывала на жизнь. Об Олеге Ленка больше не заговаривала, казалось, она забывала мужа. Во всяком случае, пятнадцатого октября, когда мы отмечали ее день рождения, Нинка сказала мне:

– Вот и все, похоронен Олег прочно, скоро наша вдова замуж выскочит. Глянь, как отплясывает!

Я посмотрела на раскрасневшуюся Лену, танцевавшую с Дегтяревым, и промолчала. Расторгуевой бесполезно что-либо объяснять, Нинку всегда переполняет злоба. Но я-то знаю, что Ленка до сих пор надеется на встречу с Олегом. Дня за два до праздника она с тоской сказала мне:

– Уж лучше бы точно знать, что его убили, увидеть тело, оплакать, похоронить, а потом ходить на могилу. Хуже всего – неизвестность. Все кажется: а вдруг сейчас вернется, откроет дверь… Иногда я даже ночью просыпаюсь оттого, что слышу, как ключ в замке поворачивается…

Я только вздохнула, не приведи господь самой испытать такое! Хотя все мои бывшие мужья вроде живы, только о последнем, Генке, укатившем в Америку много лет назад, ничего не известно. Но мне, честно говоря, не слишком интересно, что с ним. Любовь прошла давным-давно.

Больше мы с Ленкой об Олеге не разговаривали, и вот теперь кто-то подложил ей в почтовый ящик двадцать тысяч баксов и записку, якобы написанную пропавшим мужем. А поскольку я неоднократно пыталась всучить Ленке деньги, она и решила, что сия идея пришла мне в голову.

В столовой Ленка села в огромное кожаное кресло и заклацала зубами.

– Лучше ляг на диван, – велела я.

Она молча повиновалась, я завалила ее пледами, налила рюмку коньяка, сбегала на кухню, велела Катерине быстро сделать что-нибудь горячее и вернулась в комнату.

Очевидно, спиртное подействовало, потому что Ленка слегка порозовела и сбросила пледы. Я села возле нее и голосом, которым хорошая медсестра разговаривает с больным, спросила:

– Ленуля, может, вспомнишь, как обнаружила эти деньги?

– Сначала мне понадобился хлеб, – машинально ответила она.

– И что?

– Спустилась вниз, увидела что-то в ящике.

– Ну?

– Открыла.

– И?

– Все! Решила сначала, что это рекламный буклет.

Приступ злобы начался у Елены дома, когда она, увидев деньги и распечатанные на принтере строки, решила, что автор затеи – я.