– Почему?

– У Сони аллергия, она в молодости очень переживала, мы делали маникюр, а ей нельзя было даже посмотреть на пузырек с лаком, сразу руки покрывались пятнами и чесались.

Я призадумался:

– Может, она купила накануне накладные ногти, решила пофорсить перед будущей невесткой.

– Ваня, – возмутилась Нора, – ты издеваешься, да? Ну-ка, вспомни Соню.

Пришлось мне согласиться с хозяйкой. Госпожа Чуева была вовсе не похожа на модную даму. С одной стороны, ей, скорей всего, было просто наплевать на то, что весь мир влез в широкие брюки, с другой – у нее элементарно нет денег. Соня носит те вещи, которые висят в шкафу лет десять. Не рваные, и ладно. Нет, она очень аккуратна, вся ее старомодная, весьма ветхая одежда чисто выстирана и тщательно отглажена. Вы, наверное, не раз встречали на улицах таких женщин, не слишком полных или худых, одетых в безликие юбки и кофты, волосы этих дам уложены на бигуди и начесаны, а туфли они предпочитают на толстом, практичном каблуке. Под стать костюму и сумка: нечто среднее между чемоданом, портфелем и хозяйственной торбой. В такую при случае влезут все необходимые вещи: телефонная книжка, тетрадь с лекциями, батон хлеба, пакет молока, гроздь бананов и упаковка памперсов для внуков. Впрочем, с другой стороны, может быть, госпожа Чуева и хотела бы хорошо и модно одеться, я не верю, что на свете найдется хоть одна женщина, совсем лишенная этого желания, но у нее не было таких возможностей. Все деньги Соня тратила на Николашу, вот ее сынок – завсегдатай элитных магазинов, на рынок парень никогда не пойдет. Не царское это дело.

Нора права. Увидеть Соню с накладными ногтями так же невероятно, как встретить на московских улицах медведя на коньках. Хотя, учитывая нынешнюю погоду, коньки просто необходимая вещь. Ладно, представим на секунду, что Соня лишилась разума и приобрела пластмассовые ногти. Но она бы ни за что не выбрала кроваво-красные, скорей уж нежно-розовые и бежевые…

Словно подслушав мои мысли, Нора сказала:

– Пурпурный маникюр давным-давно не в моде. Людей моего положения привлекают нейтральные цвета, молодежь предпочитает экстремальные варианты.

Я вспомнил хорошенькие ручки Риты, украшенные самым невероятным образом. Внучка Норы рисует на отполированных ноготках целые картины, а ноготь на указательном пальце у нее проколот, и в дырочку вставлен колокольчик.

– Теперь следующее, – продолжала Нора, – сначала…

Вдруг она замолчала и, пробормотав: «Лучше покажу», – покатила к двери.

– Вы куда? – удивился я.

– Хочу тебе кое-чего продемонстрировать, – загадочно ответила хозяйка, – никуда не уходи!

Я остался в кабинете и вновь начал бороться со сном. Часы показывали девять вечера, мой организм, измученный встречей Нового года и шатанием без машины по ледяным улицам, требовал отдыха.

– Ну как? – раздалось за спиной.

Я обернулся, и сон слетел с меня мигом. В инвалидном кресле сидела… Соня. Нет, Нора с лицом своей подруги.

– Ну как? – повторила очень довольная хозяйка.

– Потрясающе, – пробормотал я, – каким образом вы достигли подобного эффекта?

– Элементарно, Ватсон. Нахлобучила на голову парик, сверху нацепила шапку, выпустила челку до бровей, на нос водрузила жуткие очки, а родинку сделала из куска черного хлеба. Падает все время, зараза. Думаю, что та дрянь, которая затеяла эту историю, придумала нечто более удобное. Понимаешь, прикинуться Соней очень легко. Все внимание приковывается к этим кретинским очкам, седой челке и родинке. Люди просто не обращают внимания ни на что другое, ни на цвет глаз, ни на форму рта. Ленка купила мне парик у метро, вот с очками, правда, проблема, таких давно не выпускают. Поэтому я надела слегка другие.

– А фигура?

Нора хмыкнула:

– А вот это третье обстоятельство, которое окончательно убедило меня в том, что Соня тут ни при чем.

– Почему?

– Понимаешь, на ней была каракулевая шуба.

– Ну и что?

– Меховое манто скрадывает очертания фигуры, это не коротенькая кожаная курточка. Если на женщине мех, трудно сразу сообразить, что под ним: точеные формы или обрюзгший кусок мяса.

– Но у Сони не было ничего кожаного, – вклинился я в монолог, – сколько помню, она всегда носила эту шубу.

– Ты не дал мне договорить! – возмутилась Нора. – Именно так! Соня лет двадцать таскала каракуль, который, честно говоря, уже потерял приличный вид. Шубку она купила в тот период, когда пристроилась почасовиком в Академию МВД. Денег там платили с гулькин нос, зато прикрепили ее к распределителю. Помнишь, что это такое?

Я кивнул. Подобное не забывается. В годы тотального дефицита основной мечтой советского человека было попасть в закрытые для широких масс населения магазины, где на прилавках лежали вожделенные продукты и вещи.

– Соня тогда дешево пошила шубу, – продолжила Нора, – причем не черную, а коричневую, достаточно редкого цвета. Не поверишь, на улицах на нее пальцем показывали.

– В то время любая выбивающаяся из общего фона вещь вызывала неуемный восторг населения, но я никак не возьму в толк, при чем тут шуба?

– Иван Павлович, – сурово сказала Нора, – я ту шубенку знаю лучше, чем свои манто. Ну-ка, скажи, как описывали ее свидетельницы?

Я напрягся.

– Коричневая, каракулевая, длинная, широкая, с воротником из норки.

– Вот, – подскочила Нора, – вот оно!

– Что?

– У Сони никогда не было норки! Воротничок сделан из песца.

– Ну, эти меха похожи.

– Вовсе нет, – отрезала хозяйка, – впрочем, не спорю, вполне вероятно, что мужчина и перепутает песца с норкой, но женщина никогда. Уж поверь, любая девочка с ходу отличит одно от другого! Знаешь, как обстояло дело? Некто затеял маскарад и подставил Соню!

– Зачем?!

– А вот это мы и должны узнать, – отрезала Нора.

– По-моему, надо позвонить в милицию и изложить им свои соображения.

– Нет, сами станем искать того, кто устроил этот спектакль. Соня моя подруга, и я обязана ей помочь.

– Но…

– Ваня! – И Нора стукнула кулаком по подлокотнику кресла.

В то же мгновение сиденье, тихо поскрипывая, взметнулось вверх, и глаза хозяйки оказались на одном уровне с моими. Став инвалидом, Элеонора покупает себе самые современные модификации колясок. Последняя снабжена механизмом, который позволяет увечному человеку стать такого же роста, как и собеседник. Сиденье поднимается вверх. В этом есть смысл, очевидно, очень некомфортно разговаривать с людьми, когда они смотрят на тебя сверху вниз.

– Иван Павлович, – сурово отчеканила хозяйка, – изволь взять ноги в руки и отправиться к Николаю.

– Но уже начало одиннадцатого. – Я попробовал сопротивляться. – Наверное, парень спит, и потом, моя машина сломана…

– Дело не терпит отлагательств! – рявкнула Нора. – Соня небось сходит с ума в камере. Значит, разбудишь ее сыночка. А насчет автомобиля… Возьми мой «мерс».

– Ни за что, – испугался я, – я не умею управляться с иномаркой, тем более с «шестисотым». Да ваш шофер мне потом руки оторвет!

– Не бойся, – усмехнулась Нора, – Шурик в отпуске. Как-нибудь разберешься, что к чему. Действуй. Живо!

Я вздохнул. Элеонора умеет разговаривать с людьми таким тоном, что отказать ей просто невозможно. Наверное, поэтому она и заработала невероятные миллионы.

– Что мне спросить у Николая?

Нора улыбнулась:

– Запоминай, Ваняша.

Если кто-то будет уверять вас, что «Жигули» лучше «шестисотого», не верьте. Я с некоторым страхом сел за руль дорогой автомашины и оглядел педали с рулевым управлением. Кажется, ничего особенного. Вот только непонятно, что это за рычажки. Ясно, они включают кондиционер.

Тихо шурша шинами, «Мерседес», словно голодный тигр, понесся по дороге. Да уж, бывают машины, бывают очень хорошие машины, бывают потрясающие машины, а бывает «Мерседес». Даже радио тут звучало по-другому, чем в моей «восьмерке». Руль реагировал на легкое движение пальцев, педали ходили упруго, и никакой ручки переключения скоростей. Я впал почти в эйфорическое состояние, еле удерживаясь от желания понестись по проспекту с недозволенной скоростью. Вот уж не предполагал, что способен на такие эмоции, всегда считал себя глубоко равнодушным к технике человеком, а машину – просто средством передвижения.