Темная сторона его души ликовала – наступил час пробуждения.

Полночь.

Остывающая спальня.

Сквозь щели между шторами просачивается робкий свет.

Луна, маленькая, ослепительная и ледяная, висела высоко в небе, но не освещала большую кровать, на которой спал Стервятник. Впрочем, его состояние нельзя было назвать сном. Он был погружен в забытье, вызванное нервным истощением. Постоянное тревожное ожидание не позволяло ему заснуть по-настоящему; он довольствовался мелькающими в дремотных омутах кошмарами и зыбкими сочетаниями теней, которые таились в углах комнаты.

В доме все стихло. Хорошо обученные псы охраняли поместье от непрошеных гостей, но, как выяснилось, враг притаился внутри. Изрядно подвыпивший Густав и Эльда мирно отошли ко сну.

Детская находилась рядом со спальней Люгера. Таково было желание Сегейлы, и с ее отъездом ничего не изменилось. Люгер заглядывал к сыну незадолго до полуночи и видел, что Морт спокойно спит. На лице мальчика застыла безмятежная улыбка. Можно было подумать, что его сновидения приятны и легки, как теплый летний ветер.

Люгер мог только позавидовать ребенку. Сам он, пытаясь уснуть, будто погружался в багрово-черный туман… И все же он сделал еще одну попытку. Раздевшись, он лег, смежил отяжелевшие веки и ощутил под ними жжение – горели воспаленные глаза. Затем начались привычные кошмары: он повторял свой путь в подземельях Фруат-Гойма, однако с гораздо меньшим успехом, чем это было наяву.

Он не услышал, как часы пробили полночь, но что-то вырвало его из власти одного кошмара, чтобы сразу же ввергнуть в другой. И если прежний был почти безобиден, то новый приобретал черты непоправимой реальности.

Сначала Люгер почувствовал чье-то присутствие. С трудом открыл глаза – и тут его наконец настигло старое проклятие. Он понял это мгновенно, хотя многого нельзя было разглядеть при тусклом лунном свете. Во всяком случае, увиденного хватило Стервятнику, чтобы испытать весь ужас обреченности.

Люгер разинул рот в беззвучном крике.

У него осталась всего секунда, но за эту секунду он успел осознать, как именно ему предстоит умереть, и его воображение – будто посланец, принесенный в жертву, – проделало весь скорбный путь между жизнью и смертью.

Он увидел Морта, бесшумно подкравшегося к нему и уже поднявшего руки для удара. Мальчик держал отцовский стилет, и он наверняка не ошибся в выборе (а может быть, в нем проснулся инстинкт убийцы): вонзить такой клинок в незащищенное тело мог даже ребенок. Но при этом в облике Морта не осталось ничего детского. Неестественная бледность, ледяная отстраненность, по-звериному пустые, мерцающие отраженным светом глаза. И еще неописуемая улыбка…

Неотвратимость.

Люгер услышал, как Морт резко выдохнул сквозь стиснутые зубы, – и стилет устремился вниз, чтобы вонзиться в сердце Стервятника. Клинок сверкнул, как молния.

За это ничтожное мгновение Слот не успел даже шевельнуть рукой. Однако его смерть не назовешь быстрой и легкой. Мыслей не было, и свою чашу страданий он испил одним глотком – зато сразу до дна и безо всякой надежды на спасение.

Истина вспыхнула, как яростное солнце, опалила мозг, затем Стервятник рухнул в невыносимо жуткую пропасть мрака. Месть оборотней все же настигла его спустя несколько лет, и она оказалась предельно изощренной. Люгера убил его собственный сын, причем сделал это с улыбкой, от которой даже у стороннего наблюдателя зашевелились бы волосы на голове.

Однако свидетелей преступления в спальне не было – по крайней мере ЖИВЫХ свидетелей…

Боль.

Испепеляющая боль.

Боль настолько сильная, что после возможны только разрушение, распад, небытие….

Бесконечное голубое пространство на миг открылось перед Люгером. Океан нездешнего покоя. Опрокинутое небо запредельности… В этом небе, будто россыпь угасающих утренних звезд, возникло и тут же исчезло земмурское имя.

Люгер не осознавал, что опять прибегнул к помощи проклятых рыцарей; зато он помнил, что достиг возраста, в котором должен был умереть, – и все хироманты предсказывали ему гибель. Его наивная вера оказалась сильной и непоколебимой, а смерть действительно ждала рядом – но в последний момент кто-то захлопнул дверь, не давая ей войти, и не позволил Люгеру погрузиться во тьму вечности, избавляющую от страданий.

…Он лежал посреди пустыни, затянутой красным туманом.

Обитатель ада склонился над тем, кто едва не стал мертвецом, угодившим в самое подходящее для него место. Неподвижные глаза Стервятника были устремлены в небо. Сердце его не билось, и кровь застыла в жилах. Время текло мимо безбрежной рекой, а Люгер был островом, не подверженным этому течению.

Изъеденная оспой луна, висевшая над ним, вдруг приблизилась и оказалась лицом старого земмурского рыцаря. Осыпая Стервятника проклятиями, звучавшими как звериное рычание в звенящей тишине, рыцарь протянул руки к бездыханному телу…

Смерть по-прежнему ждала за тонкой дверью.

Но плоть еще не стала пеплом. И не было боли, которая могла бы напомнить о минувшей пытке…

Тлеющая жизнь. Пробуждение, похожее на новое рождение. Однако эти мгновения омрачены жестокой игрой неумолимой памяти…

Люгер пошевелился. Даже двигаясь, он не ощущал себя, словно был кукловодом и марионеткой одновременно. Он приподнял голову и увидел, как рыцарь медленно вытащил стилет из раны под его левым соском. Кровь на клинке сразу же почернела и осыпалась, будто пыль или зола. И вскоре стилет снова отливал опасным блеском. Стервятник слишком хорошо разбирался в оружии, чтобы поверить в свое возвращение из мертвых.

Тем не менее черный знахарь продолжал колдовать над его телом. В какой-то момент стилет превратился в обсидиановый нож, а в другой руке рыцаря появилось извивающееся серое существо со вспоротым брюхом и вскрытой грудной клеткой, внутри которой билось фиолетовое сердце.

И тут произошло нечто в высшей степени отвратительное. Соединение. Вторжение в средоточие жизни. И подмена…

Старый рыцарь положил агонизирующее существо на грудь Стервятника. Сначала тот почуял омерзительный запах, а затем, когда внезапно вернулась способность осязать, ощутил прикосновение чего-то липкого и холодного.

Старик перерезал артерии и вены, орудуя ножом с ловкостью хирурга… или мясника. Жидкий лед затопил внутренности Люгера, заодно наполнив его ужасом перед утратой человеческого естества. Стервятник нашел еще одну смерть в черных глубинах, но был возвращен и оттуда.

Так он получил новое сердце и новую кровь.

…Он испытывал ноющую боль. Что-то давило на него и мешало ему вдохнуть – до тех пор, пока рыцарь не извлек из его груди и не отбросил в сторону окровавленный предмет размером с кулак. Вой и хохот донеслись из красного тумана, словно целая свора голодных людоедов дождалась наконец обещанной награды.

– Теперь ты навеки наш, – прошептал рыцарь, наклонившись к самому уху Стервятника. Потом он сделал странную вещь – поцеловал Люгера в висок. Его губы оказались ледяными, а изо рта смердело, как и от самого существа, подарившего смертельно раненному человеку свою жизнь.

Слота передернуло от этого замогильного поцелуя, и на устах рыцаря появилась мстительная улыбка. Постепенно до Люгера дошло, что он видит перед собой бледное, преждевременно состарившееся под бременем проклятия лицо Морта – но улыбка осталась такой же, какой была в момент совершения отцеубийства…

Этого Стервятник уже не вынес. Чувствуя себя предателем всего рода человеческого, он обратился с невнятной мольбой к хозяину багровой вселенной – единственному, кто мог отсрочить расплату, – и тот отпустил своего нового раба.

Придя в себя, Стервятник понял, что лежит на кровати в темной спальне. Он ощущал спиной смятую влажную постель. Была глухая пора ночи. Луна серебрила лес за окнами. Часы пробили один раз.