Посидев немного в раздевалке – сам, без спросу – новоявленный герой приятно насладился отдыхом и тем, что навредил компании. Наказания не было. Понятно! Раз Снежана в шоке от ареста, то, конечно, ей не до каких-то тряпок с плинтусами, так, пожалуй, можно и не напрягаться. «Хоть не ползать на карачках», – решил Лёша. С этой сладкой мыслью он пошёл в зал, предвкушая, как красиво встанет возле тумбы и, быть может, раз-два в пять минут лишь станет отвлекаться на подносы. И всё, баста!

Он открыл дверь, вышел…

И чуть не упал.

За столиком, совсем рядом с тем местом, где сидел бандит, теперь расположился, – боже, нет, нет, это не оптический обман! – Артём. Товарищ по борьбе ел сэндвич, запивал, конечно, «Кока-колой», иногда таскал из красного картонного кармашка палочку картошки… и строчил себе чего-то. Алексей зачем-то вспомнил Ярослава Гашека, который писал «Швейка», сидя по пивным. Сергей, должно быть, всё же спрятал комп от своего соседа.

«Блин! Чёрт! Мать моя герилья! – понял Лёша. – Он меня сейчас увидит! Вот позору-то! Ага, социалист… ага, в «Мак-Пинке» столик протирает… ну-ну… так… обманул ячейку… коллаборационист несчастный! Да они меня убьют!».

Алёша мигом развернулся и опять скрылся в подсобке. Вышел он оттуда уже с жёсткой щёткой и мыльным раствором… для помывки плинтуса.

Так, по-пластунски, чередуя перебежки с приседаниями, как снайпер, надвинув кепку на лицо, моя плинтус, нужник, ножки стульев, низ прилавка, Алёша провел день. Вернее, его остаток. Почему нонконформист и контркультурщик пишет книгу здесь, в «Мак-Пинке», да ещё жрёт колу, было очень интересно. Даже подозрительно. Но страх попасться на глаза прогнал другие мысли.

Словом, в институт уполз Алёша полудохлым. Спину ломило, ноги затекли, хотелось спать. Ещё хотелось есть. Весь день Алёша думал о той сникерсовой мафии, что была им обезврежена. Под вечер до того надумался об этом, что вдруг понял: он смертельно хочет жареных орешков с шоколадом, карамелью и нугой. «Да ладно, – сам себе сказал Двуколкин. – Что там… Дни их сочтены. Артём пил колу, почему бы мне тогда не скушать «Сникерс»? Не я бы съел, так кто-нибудь другой… Делов-то…»

От конфеты мозг немного прояснился. На пути домой Алеша вспомнил, что сдал грязную фуфайку прачкам, не сняв бейджик. Значит, завтра снова где-то его брать!

«А впрочем… Что за глупости в сравнении с моим подвигом!».

Пока что он не знал, насколько этот день изменит его жизнь…

Потом Алёша много раз припоминал как шёл, ещё немного ощущая вкус и запах шоколада, к дому – то есть, к общежитию. Вспоминал как думал, ощущая холод ветра: мол, сейчас приду, расслаблюсь, отдохну… И то, как не без наслажденья отмечал все признаки того, что вот-вот дождь: «Меня он не настигнет, я почти пришёл». На лестнице между вторым и третьим он увидел Саню и сказал ему: «Привет». Тот вскинул руку и ударился об угол. Между третьим и четвёртым две девчонки в тренировочных штанах болтали о проблемах эрогенных зон в связи с новой концепцией фелляции и посторгазменного неккинга. Зачём Алёша их запомнил? Вероятно для того и потому, что этот диалог, и запах жареной картошки с кухни, и истошный крик «Козлы! Козлы!», и звук от шлёпок по полу – всё было для Двуколкина последним проявлением старой жизни. Той, в которой он являлся лишь студентом, лишь работником «Мак-Пинка», лишь идейным другом справедливого порядка… И не знал, к чему привёл его звонок.

Зайдя на свой этаж, прибыв к пятьсот тринадцатой, Алёша взялся за ручку двери, привычно зная, что ребята там. Но не открыл. Нажал сильнее – дверь не поддавалась. Только что он слышал звуки, говорящие о том, что в комнате есть люди, но теперь они исчезли. Может, показалось? Но ребята никуда не собирались. До Алёши долетел как будто чей-то вздох. Там воры? Не имея представления, что делать, он ударил в дверь ногой.

– Кто там? – спросил дрожащий голос.

Алексей с трудом признал Аркадия.

– Аркадий, это я, Двуколкин! – крикнул он.

Открывший дверь сосед был бледен, на вопросы «Почему закрылись?» и «Что тут такое?» не ответил, только знаком показал Двуколкину входить. Алёша с удивлением наблюдал, как друг опять старательно «застёгивает» дверь на все замки.

– Садись, – сказал Аркадий.

– Да что случи… – начал Алёша, поворачивая голову.

И тут застыл с открытым ртом.

На его койке сидел парень.

Модник и красавец.

ТОТ красавец!

Тот, что был с чеченом, арестованным сегодня.

Парень засмущался под пристальным и, видимо, немного сумасшедшим взглядом Лёши, встал с лежанки и спросил:

– Прости, я занял твоё место?

– Да сиди, сиди, Евгений, – отвечал Аркадий властно. – И ты тоже. Что застыл-то?

Лёша кое-как пришёл в себя. Ещё не понимая, что всё это может значить, но уже почуяв, что, наверно, ничего хорошего, он сел рядом с красавцем, сдерживая дрожь. Лишь тут он обнаружил, что все в сборе – Виктор, программист, писатель. Первый почему-то покраснел как рак, точнее, как футболка с «Гечеварой» или бантик на груди китайца. Кстати, а китаец-то исчез! Заместо его личности на стенке неожиданно светилась пустота. Окна, за которыми шёл дождь, зачем-то были плотно занавешены. Алёша как-то странно обнаружил, что в общаге холодно, уныло, неуютно, в щели дует. Потому, возможно, что у всех был такой вид, как будто им вот-вот объявят приговор суда.

Аркадий деловито встал посреди комнаты – и тут-то Лёша понял, что его друг – нечто большее, чем просто уважаемый другими чтец заумных книг…

Чем дальше продвигалась речь вождя, тем в больший ужас приходил Двуколкин, и тем крепче чувствовал, что путь вплоть до победного конца Народной Революции – единственный возможный для него, позорного отступника.

– Друзья, – начал Аркадий. – Впрочем, нет, наверно, именно сейчас мне нужно было бы сказать «товарищи». Товарищи! Особенно Алёша. Понимаю, что вам страшно, вам не всё понятно из того, что происходит. Кто-то знает больше, кто-то меньше. Изначально было принято решение, чтобы каждый обладал лишь частью информации. Но этот метод не помог. Мы провалились. Мы почти что провалились… Так что я решил ввести костяк в полный курс дела. То есть… в смысле, я надеюсь, что когда-нибудь мы будем костяком, основой большей, сильной группы. Ну, так вот, наш план…

– Потише! – бросил Виктор. – Тут за стенами всё слышно.

– Может, музыку включить?

Включили Ману Чао.

– К чёрту! – заорал Аркадий. – Вырубайте быстро нафиг! Ману Чао – антиглобалист, вы, что, забыли?!

Виктор покопался в музыкальных записях и выловил неведомо откуда старый диск Киркорова. Под песню «Пташечка моя» Аркадий, вождь ячейки, вдохновитель Революции, продолжил:

– Да, товарищи, наш план – ниспровержение Общества Спектакля, буржуазного порядка. Все мы знаем, что наш Одномерный Человек не может совершить тот подвиг, что когда-то совершили Ленин, Мао, Че Гевара… Революция по методу Французской нынче невозможна. Слишком плотно оплели нас сети Потребления, Спектакля и Манипуляций. Но есть выход! Мы ударим по Порядку его собственными методами!

Аркадий на секунду сделал паузу. Взглянул по сторонам и сел за стол, где находились странные продукты – прежде Лёша не видал, чтобы друзья их ели, – «Кока-кола», чипсы и картошка-фри брусочками, похожими на школьные мелки.

– Так вот, – продолжил вождь. – За океаном сапатисты уж второй десяток лет дерутся за освобождение индейцев из-под гнёта империализма. Колумбийская герилья длится дольше нашей с вами жизни, Гватемальская – со времени товарища Эрнесто. Но народ о них почти не знает или знает только ложь. Ведь главный принцип Общества Спектакля – если о событии не сказано по телеку, то значит, его не было. Ведь так?

Ребята закивали.

– Значит, если поступило сообщение о несостоявшемся событии – оно становится действительным, не так ли? Например, полёт американцев на Луну. Такой и будет наша Революция.