– Я не высокомерен, Кать, просто чушь это все. Женская слабость. Видеть все это и предполагать, что оно срежиссировано свыше, – это все равно что видеть мента на станции Столбовая и предполагать, что он выполняет задание с Альфы Козерога. Мы можем сами для себя придумывать иногда такие штуки. Чем я, собственно, и занимаюсь. Но все это не избавляет меня от необходимости иметь стартер такого типа. Если бы Бог был, я бы не играл.

– А. Это мы, значит, таким образом заполняем вакансию.

– Ну а что еще тут делать?

– И тем не менее на полпроцента я и сейчас еще допускаю, что существует Альфа Козерога.

– Альфа Козерога существует безусловно, – сказал Игорь.

– Ладно, я прогуляюсь до сортира.

На обратном пути она заметила разбитое окно кухни.

– Это чего ты вчера расхулиганился? Просто для убедительности?

– Да нет, – сказал он. – У меня замок не открылся. Калитка еще кое-как, и дом кое-как, а там совсем приржавело.

– Глупый. Ты что, не мог руку обмотать?

– Я и обмотал, когда бил. А когда стекла вынимал, слегка разрезался.

– Оно там и лежало?

– Ага. Под диваном.

– А раньше перевезти его в Москву ты не мог?

– На фиг оно мне было нужно. Дед охотился только здесь. Тут до заказника двадцать километров.

– Да ведь зимой любой бомж украдет!

– Ну и пусть бы украл. Я как-то не предполагал, что мне будет от него толк в жизни. Терпеть не могу всех этих дел с оружием, с милицией, с регистрацией… Где бы я его в Москве держал?

– Ты действительно думаешь, что эта штука сейчас тебе поможет?

– А как же, – сказал Игорь, и Катька заметила, что выражение его лица медленно меняется. Он сосредоточенно всматривался во что-то позади нее. – Прямо сейчас и поможет.

Она обернулась. С тыла участок был отделен от соседнего только неглубоким кюветом, и через этот кювет перепрыгнул невысокого роста крепкий мужичок в кепарике.

– Здорово, хозяева, – сказал он.

– А вот и второй, – сквозь зубы сказал Игорь. – Только не восточный. Катька, спокойно.

– Ты бы ружьишко опустил, – сказал мужичок. Он казался очень спокойным и хозяйственным.

– Да я так, уточек постреливаю, – сказал Игорь.

– А, уточки, – сказал мужик одобрительно. – Дело хорошее.

– Лети отсюда, уточка, – сказала Катька.

– А вы что, живете?

– Живем, живем.

– У соседей есть кто?

– Уже есть, – сказал Игорь.

– Ага. Ну, дело хорошее, – неопределенно повторил мужичок. – Вы это. Участок не продаете?

– Вчера уже один торговал, – сказал Игорь. – Не продаем, самим надо.

– Ага, ага. А то в Москве, знаете… Вы с Москвы сами-то?

– Да нет, местные.

– Ага, – обрадовался мужичок. – Шутим, да? Шутка – дело хорошее… Я думаю, пошумят и перестанут. А?

– А что, уже шумят? – спросила Катька.

– Да не то чтобы, – неопределенно ответил крепыш. – Но сейчас, наверное, лучше того… а? Ну, недалеко чтоб… но на время. А то черт его знает, вдруг правда.

– Что – правда?

– Ну, что он пишет-то. Что седьмого Москву взорвет.

– А сегодня какое? – рассеянно спросила Катька.

– Второе с утра было, – дружелюбно сказал мужичок.

– А, ну точно, мы же поехали первого… И что, все бегут?

– Да еще со вчера вроде бегут. У меня сосед в Сибирь хотел лететь, так уже и на самолет не попадешь. А у меня нигде никого, я сам в Митине живу. Мне не к кому. Думаю, где-нибудь пересижу, а там домой. К зиме-то. Мне главное, чтоб седьмое пересидеть. Потому что они ничего не сделают, конечно. Он если пишет, то, наверно, так и будет. А?

– Очень может быть, – сказал Игорь. – А чего тебя в Тарасовку понесло? Ближе ничего не было?

– Да занято все, ближе-то, – признался мужичок. – Я так подумал: подальше – поспокойней, – он сделал ударение на последнем слоге. – Я на машине, пока выпускают. А то говорят, скоро вон и машины перестанут выпускать с Москвы. Говорят, без паники, без паники. А чего без паники, все пешком пойдут. Кому ждать охота, правильно?

– А кавказцев что, не выселили? – спросила Катька.

– Выселили, а что толку. Всех не выселишь, правильно? Они же домой не поедут, чего им дома делать? Их там побили хорошо, ну и они наших побили. В Царицыне драка была, слыхали? Они собрались и скинам навесили.

– Ага, – сказал Игорь. – Ну ладно. Ты иди, поищи чего. А мы тут побудем.

– Ну да, – сказал он. – Не знаете, где тут хозяев нету?

– Походи, поищи. Может, найдешь. Только не свинячь сильно.

– Ладно, – сказал мужичок и ушел через соседний участок.

– Черт-те что, – выдохнул Игорь, снова усаживаясь на скамейку. – Упарился я с ним. И кавказцы бегут, и русские бегут. Чего делается-то?

– Да нормально, – сказала Катька. – Когда человек не может ничего изменить, он естественным образом бежит. Поскольку сделать ничего нельзя, скоро все забегают. Представляешь – кочевая страна. В городах страшно, в селах некомфортно. Так и ходят. Единственный оседлый народ, я думаю, будут цыгане, – нет?

– Ничего, – улыбнулся Игорь. – Занятно. Ты здорово насобачилась.

– Да я всегда умела.

– И что будет?

– А не знаю. Война, наверное. Когда люди забывают простые вещи – всегда война. Видишь, как они все про сорок первый год вспоминают. Разболтался народ, ты не находишь? Начинают мужьям изменять, журнал «Офис» выпускать. Надо как-то напомнить, ху из ху.

– Что, другого способа нет?

– Нет, солнышко. Такой народ, земляне. Извини, пожалуйста.

– И что ты думаешь делать дальше?

– А ты?

– Если честно, – он помолчал и поковырял бересту, – если честно, то единственный правильный вариант был бы забрать сюда твоего мужа и дочь. И вместе пересиживать седьмое.

– Отметается. Ты у меня идеалист, а дела пошли серьезные.

– Почему нет?

– Потому. Вариант не принимается.

– Тогда… – Ему на миг показалось, что он понял ее намек. – Тогда мы пересиживаем тут вдвоем, потому что это лучшее, что мы можем сейчас сделать. И если ты хочешь уйти, то лучше тебе, по-моему, не возвращаться.

Катька смотрела на него с нежной насмешкой, и он не узнавал Катьку. Она была старше, чем вчера, – и не на какую-то ночь, а на долгое путешествие, на несколько месяцев и пять сожженных планет.

– Вариант не принимается, – сказала она ласково и снисходительно.

– И какой вариант принимается? Мы берем стартер и возвращаемся в Москву, откуда все бегут?

– Не совсем, – сказала она загадочно.

– А как?

– А пожрать у нас нет ничего?

– Бутерброды, – сказал он. – Но все-таки?

Он всегда лидировал в этой игре, и ему непривычна была роль ведомого. Она что-то решила, он понятия не имел – что именно, и угадать впервые не мог.

– Чудесно, – сказала Катька, когда он принес три бутерброда, двухслойных, с сыром и докторской колбасой. – Очень ты заботлив, и очень меня это умиляет.

– Ты, мать, будто прощаешься.

– Не без того.

Он насторожился.

– В чем дело?

– Дело в том, – сказала Катька, с удовольствием жуя, – что у второй двери пламя заговорило, а у третьей умерло. За третьей дверью было знаешь что? Ничего особенного. Серенький такой рассвет, второе ноября, обычное утро. Солнышко за тучами ползает… двумя клопами…

– Что еще за глупости?

– Ничего не глупости, это очень хорошие альфовские стихи. Я их буду помнить вечно.

– Я тебя чем-то обидел?

– Дурак, – нежно сказала Катька. – Круглый дурак. Бывает круглый, а еще бывает длинный. Ты длинный, этот тип отличается от круглого приятной разомкнутостью. Круглый сосредоточен на себе, замкнут, а длинный устремлен в будущее.

– Не понял, – сказал Игорь.

– Я вижу, что не понял.

– Ну ладно, хватит этих загадок, Кать. Я ничем не заслужил, по-моему.

– Да ничем, конечно, – сказала она горестно, беспомощно и без тени прежней снисходительности. – Оба мы с тобой заслужили. Мне, думаешь, легко?

– А что случилось-то?

– Случилось то, что я возвращаюсь в Москву и начинаю жить нормальной жизнью с нашим мужем и моей дочерью. Спасибо, по сожженным планетам я с тобой уже полетала, уверяю тебя, что дальше их будет только больше. Я устала эмигрировать из огня да в полымя, Игорь. Можешь сформулировать, что я отказываюсь быть собой, если тебе так больше нравится. Но я так устроена, Игорь: ты эвакуатор, а я детонатор. Если я и дальше буду собой, то есть с тобой, – я так и буду кружить по выжженным полям.