Лынгун скромно закивал.

– Ты понимаешь? – спросил Игорь. – Они его просто отбраковали. Гения, который перевернул все наши критерии. Он мог спасти всех этих детей, один. Но они бросили его.

– А как бы он их спас?

– Господи, увез бы на своей лейке.

– А где она?

– Я не знаю, где он ее держал. Ыускун? – обратился Игорь к Лынгуну.

– Сырдык. Аус кырт.

– А дубу дубу рас?

– Буртахтан.

– Она была у них в подсобке, в детдоме, – перевел Игорь.

– Игорь! – простонала Катька. – Что же мы ее не взяли! Мы могли бы спасти еще двадцать человек!

– Вряд ли, – сказал Игорь. – Ее же надо активизировать.

– Так он и активизировал бы!

– Ну, теперь поздно. И знаешь, Катя, – сказал он непривычно резко, – я все чаще думаю, что не стоило. Кого спасли, того спасли, а остальным, значит, не надо. Кракатук не фраер.

– Но дети-то чем виноваты?!

– Это они его не пускали в автобус, – сказал Игорь. – И воспитатели, и они. Они очень мучили его, Кать.

– Что же он нам не сказал! Как он мог… нарисовал бы хоть…

– Ладно, – сказал Игорь и посмотрел на часы. – Вообще пора. Отойди, я ее вынесу. Хотя вообще-то хорошо бы, если бы кто-то из мужчин помог. Она уже очень тяжелая и с каждой секундой тяжелеет.

– Ну давай, – просто сказал дядя Боря.

– Это дядя Боря, мастер на все руки, – сказала Катька. Она все еще не могла прийти в себя. Если бы она не схватила в охапку Лынгуна, он бы нашел способ догнать детдомовских и всех их вывезти на Альфу… Конечно, они сами оттолкнули его, но какой спрос с детей, да еще детдомовских! Кто имеет право их судить! Теперь они ехали неведомо куда по Брянской области на своем автобусе, а лейка так и сгниет в подсобке под Брянском! Ведь эта лейка может выдержать двадцать человек – неужели на Земле не найдется столько достойных? И какая это глупость, что действия эвакуаторов на земле так плохо скоординированы, – они даже не знают друг о друге! Конечно, это тонкий ход – посылать дауна для отбора милосердных… Но что этот даун даже не говорит по-русски… Могли бы дать ему хоть переводчика!

– Да не угрызайся, Кать, – сказал Игорь, как всегда, обо всем догадавшись. – Он в принципе понимает язык, а что не говорит, так ведь эвакуатор, по-хорошему, и не должен говорить. В идеале надо отбирать тех, кто и так понимает.

– Это очень жестоко, Игорь! Очень жестоко!

– У вас тут все жестоко, Катя. Посмотришь – и того жалко, и этого. Всех надо брать. А они убийцы, понимаешь? Они беспомощного больного ребенка не пустили в автобус. И виноваты в этом все, без разбору.

– Среди них тоже есть больные, Игорь.

– Ну, может, и спасутся, – сказал Игорь. – Повезли же их куда-то…

– Турук, – подал голос Лынгун. – Куругач.

– Что он сказал? – вскинулась Катька.

– Он сказал, что вряд ли спасутся, – объяснил Игорь, потупившись.

– Да, кстати, – вспомнила Катька. – Он-то знает, что у вас там объявлена тревога?

– Ды, – кивнул Лынгун. Он, кажется, действительно все понимал.

– А почему – не знает?

– Ны, – покачал головой вундеркинд.

– Черт возьми, – неожиданно заорал наш муж Сереженька с такой злобой, что Подуша немедленно разревелась. – Что тут вообще происходит?

– Спокойно, Сережа, – тихо ответил Игорь. – Происходит эвакуация.

– Куда?

– На другую планету.

– А меня кто-нибудь спросил?! – взвыл Сереженька. – Меня предупредил кто-нибудь?

– Ты что, не сказала ему? – не понял Игорь.

– Я сказала, что мы просто уезжаем и что все объясню потом.

– Слышь, Сереж, – вступил дядя Боря. – Тут дело такое. Мы на планету летим, хорошую. Здесь просто опасно, мы там пересидим и потом вернемся. Если захотим.

– Да я, может, против! – кричал Сережа. – Что за шарлатанство! Какая еще другая планета, я совершенно не хочу, чтобы мой ребенок рос где ни попадя!

– Ну, захочешь – вернешься, – пообещал дядя Боря. – Я тебе точно говорю. Но пока – не надо, пока надо пересидеть, понял? Мы там перезимуем, а когда здесь все уляжется, сюда.

– Да не хочу я никуда! Катерина, как ты смела мне врать!

– Слушай, – зло и решительно сказала Катька. – Не хочешь – оставайся. Ребенка я тебе не отдам, так и знай. А истерики в другом месте будешь устраивать. Понял?

Он отошел, что-то мрачно бормоча.

– Давай, дядя Боря, – сказала Катька. – Помоги Игорю с ракетой, пора уже.

– Какая система-то? – спросил дядя Боря.

– Да лейка, – пояснил Игорь.

– Как фотоаппарат, что ль?

– Близко к тому.

Они с трудом выволокли лейку вдвоем – два здоровых мужика, профессиональные механики, привычные к любым тяжестям. От лейки шло тусклое красноватое свечение. Она нагревалась – медленно и уверенно, как рефлектор.

– Ну что, если все в сборе, я активизирую, – сказал Игорь, обращаясь главным образом к дяде Боре.

– Если готово, то давай, – кивнул тот, как равный партнер.

– Отойдите все на три метра, – скомандовал Игорь.

– Игорь! – вспомнила Катька. – А что сосед? Ты дядю Колю не возьмешь?

– Я ему предлагал, – сказал Игорь. – В принципе места нет, но я предупредил – на случай, если ты не вернешься. Я бы сам остался, а его с семьей отправил. Но он же куркуль, ты знаешь. Говорит, не могу. Тут дом, десять лет строил.

– Он что, не понимает… насколько все…

– Ничего не понимает. Парник, говорит, помидорки…

Игорь усмехнулся.

– Ладно, отошли все.

Катька подхватила на руки Подушу и оттащила ее на три метра. Бабушка и Майнат нехотя последовали ее примеру.

– Мама, – сказала Подуша. – Еечка взойветца?

– Нет, что ты, – успокоила ее Катька. – Она немножко вырастет, мы в нее залезем и полетим.

– В еечке?

– Да. Помнишь, я тебе сказку читала? Гномики плавали в башмаке. А мы полетим в леечке.

– Гляди ты, все правда, – тихо сказала бабушка. – Вот не думала, что на старости на Марс полечу.

– Не на Марс, бабушка. Гораздо дальше.

Игорь подошел к лейке, нагнулся над ней, подергал за ручку, словно проверяя, крепка ли, – отошел на три шага и щелкнул пальцами, высоко подняв руки.

В ту же секунду лейка начала расти. Она росла очень быстро, вширь и ввысь, раскаляясь и приобретая особенный металлический блеск. Катька уже ничему не удивлялась. Она с самого начала знала, что эвакуатор не врет, но одно дело – видеть летающую лейку воочию, и совсем другое – слушать рассказ эвакуатора в кафе «Дракон» (бедное кафе «Дракон»! Кто-то уцелел из его постоянных посетителей с их огромными лапищами, в которых так жалко смотрелись палочки, из его худеньких китаянок, которые на самом деле московские кореянки, из двух его гардеробщиков, работавших посменно и уже приветствовавших Катьку с Игорем, как родных!). Не сказать, чтобы Катьке было страшно. Скорее ей было странно. Бывает такое чувство, когда вдруг убеждаешься в правоте самых смелых своих догадок, в которые ты и верить не смел: скажем, ты всегда догадывалась, что есть Бог, но одно дело догадываться, а другое дело лично объяснять ему, что и почему ты здесь натворила. Вот такое же чувство, поняла Катька, будет у меня и после смерти. Я же все понимала, а жила и действовала применительно к земной подлости. Надо было жить так, как будто загробная жизнь будет обязательно, да ведь она и не может не быть, – а я столько раз струсила, спасовала, боялась черт-те кого, вроде Дубова… Что за жестокая вещь – это вечное колебание. Надо раз навсегда решить и делать, как кружащийся мальчик. Все, с этого дня живу как надо. Особенно если уж мне дан такой знак.

Знак в самом деле становился все весомей: лейка росла, росла и вот уже доросла до крыши каменного дома дяди Коли. Ее было бы не обхватить уже всемером. Сделавшись четырехметровой, она начала остывать и приобрела свой обычный серо-стальной цвет, но по-прежнему блестела, отражая сырую ночь вокруг и их страшно вытянувшиеся лица. Наш муж в ужасе что-то бормотал, бабушка крестилась, спокойна была только чеченка Майнат. Вероятно, в фильтрационных лагерях она видела и не такое.