– А здесь не может быть какой-нибудь трагической ошибки? – спросила Марина.

– Вот это я и имел в виду... – осклабился капитан.

– Что именно?

– У вас плохо получается играть простушку. Вы знаете, что надо играть, но не всегда знаете, как. Скажу вам по совести, вы мне нравитесь. С тех самых пор, когда мы с вами встретились там, в поместье этого болвана, не устаю любоваться. В вас нет ни капельки пресловутых женских слабостей. Вас всю ночь трахали эти скоты, будущее туманно, помощи ждать неоткуда – но, едва мы появились, вы стали абсолютно спокойной, и это не заторможенность, а хладнокровие. Вы великолепно держались, пока мы работали в доме, вы и ухом не повели, когда я вышвырнул за борт этого мерзавца... Что подразумевает сильный характер и, полагаю, ум...

– Я просто таю от ваших комплиментов, – сказала Марина.

– Вот это я и имел в виду, – усмехнулся он. – Хладнокровие, моментальная адаптация к любой ситуации... Отлично держитесь. Значит, сообразите, что настало время, когда нет смысла ломать комедию. Или вам непременно нужно, чтобы я долго и скучно рассказывал обо всем, что вы делали в столице? Нудно описывал ваши поездки, встречи, визиты? Я могу, конечно, но зачем? Или вы все же предпочитаете соблюдать дурацкие формальности? И желаете услышать от меня, как вы шли по следам Тимофея Сабашникова, как сняли Женю, как отыскали заведение Гукасяна?

Марина раздумывала. Ей не хотелось терять время. Она ничего еще не успела сделать в этом городе, представления не имела, где Рита, где Бородин...

– Допустим, – сказала она. – Просто допустим, что в ваших словах есть... какая-то реалистическая основа. И что с того? Вы-то сами на кого работаете?

– На себя. По-моему, наилучшая жизненная позиция. Когда над тобой нет никакого босса, когда твои цели – только твои цели...

– Понятно, – сказала Марина. – В Наполеоны тянете?

– А почему бы и нет? – пожал он плечами. – Что в этом плохого?

– Плохого, может, и ничего, но чересчур уж неподъемная цель! Желающих много, а в Наполеоны пробивается один из миллиона.

– Я знаю, – серьезно сказал капитан. – Потому и затеял этот разговор. Понимаете ли, у ситуации, когда ты работаешь сам на себя, есть не только плюсы. Минусов тоже хватает. Не стану подробно останавливаться на всех. Будем говорить о том, что в данный момент важнее других. Так вот, Наполеону – тому, настоящему, я имею в виду – было гораздо проще. В его времена одиночка мог достигнуть немалых высот, полагаясь лишь на свою шпагу и мозги. В нашем столетии все обстоит чуточку сложнее. Без поддержки каких-либо влиятельных сил нечего и пытаться. Обязательно нужно к кому-то примыкать. Но ведь не придешь к таким людям и не спросишь: «Вам не нужен толковый и честолюбивый парень, который хочет стать Наполеоном?» Верно?

– Пожалуй, – сказала Марина.

– Вот видите... И вдруг, совершенно неожиданно, возникает ситуация, которую просто грех не использовать. Давайте не будем ходить вокруг да около. Я хочу, чтобы меня взяли в игру. В качестве не самой главной фигуры, конечно, но я и не пешка, если рассудить...

– И как вы это себе представляете? – спросила Марина.

– А вот это уже деловой разговор, – он придвинул ногой кресло и сел напротив. – Итак, обозначим доску и расстановку фигур. Мне уже известно, что я наблюдаю со стороны некий грандиозный сговор. Не знаю всех деталей, многого не знаю, но главное ясно: на наших с вами глазах разворачивается серьезный и разветвленный заговор, в котором участвуют не только обнаглевшие личные полицейские крупных концернов вроде Бородина, но и, несомненно, ваши государственные чиновники. Коли уж дошло до того, что на территории нашей страны был перехвачен принадлежащий разведывательному управлению самолет, похищен секретнейший контейнер госдепартамента, причем осуществили это не какие-то немытые туземные террористы, а секретные гости... Серьезный должен быть заговор. Самое время вломиться в игру. Я располагаю здесь кое-какими возможностями и мог бы быть вам полезен – на взаимовыгодной основе...

– Возможно, – сказала Марина. – Но я не уполномочена решать такие вопросы.

– А я и не собираюсь вести через вас переговоры. Я вообще не намерен их вести. Я же сказал – я собираюсь вломиться в игру.

– То есть?

– Для начала мне придется вас, уж простите, перевербовать, – сказал капитан. – Не сверкайте на меня возмущенным взором! Я не хочу сказать, будто попытаюсь заставить вас работать на какую-то другую разведку или страну. Никаких государственных измен и тому подобных ужасов, никакого предательства с вашей стороны... Под перевербовкой я понимаю в данном случае нечто совершенно иное. Просто вы расскажете мне все, что я хочу знать. Лично мне, и только мне. Дадите достаточно козырей, чтобы я мог договариваться с вашими шефами на равных. Назовем вещи своими именами: вы должны выложить мне столько, чтобы совершенно добровольно молчать об этом потом всю оставшуюся жизнь, иначе ваши шефы, если до них все дойдет, сотрут вас в порошок. Понимаете? С обычной, классической перевербовкой это имеет мало общего, не так ли? Я просто хочу себя обезопасить.

– И я, получается, окажусь у вас в руках? – сказала Марина.

– Вот именно, – непринужденно улыбаясь, кивнул капитан. – Что поделать, такова жизнь. Я вам обещаю не злоупотреблять своей властью. Собственно говоря, вы мне нужны до определенного времени, а потом мы мирно разойдемся и забудем о существовании друг друга. Но такова игра, ничего не поделаешь. Чтобы набрать козыри, я просто обязан вытряхнуть из вас достаточно информации. Лишь тогда можно быть уверенным в вашей лояльности и молчании. Ничего личного, как говорится. И ничего враждебного.

– Я ведь могу и не согласиться. Вы правы, это не совсем обычная перевербовка, но все равно, меня по головке не погладят, вы правы...

– Никто не узнает.

– Вы не тот человек, у которого я хотела бы оказаться в руках, – сказала Марина. – Считайте это комплиментом, если хотите. Быть у вас в руках – чересчур рискованно...

– А у вас есть выбор? – невозмутимо пожал плечами капитан. – Простите за банальность, но вы уже в моих руках, нравится вам это или нет. Потому что вы погибли. Вас просто нет на свете. Ваши следы обрываются в усадьбе этого скота, именовавшего себя атаманом. Местные видели, как вас туда уводили. Они при всей своей тупости сумеют вас описать, когда начнется следствие, опознать вас по фотографиям... Но никто не заметил, как вы оттуда уходили. Там все сгорело к чертовой матери, если вы не знали. И все, кто там был, скоропостижно скончались. Черт его знает, отчего так произошло!

– Ага, – сказала Марина. – То-то, когда мы уходили, кое-кто из ваших людей остался...

– Вот именно. Нас вообще никто не видел. Нас там и не было никогда. Понимаете? Нас там не было, а вы погибли вместе со всеми. Быть может, после долгой и кропотливой работы вас все же не опознают среди обгоревших трупов, но что это меняет? Я все равно вне подозрения. Выбора у вас нет. У вас есть всего два варианта. Либо бы будете работать со мной добровольно, либо я все равно получу от вас нужную информацию, но в ход пойдут методы, о которых больно говорить. И последствия для вас будут самые печальные, я же не смогу вернуть вас вашим боссам после... вдумчивого допроса. Или вы думаете, что я настолько добрый и гуманный? И не рискну обойтись с вами без всякого почтения?

– Ну что вы, – сказала Марина. – Я о вас самого лучшего мнения... Вы десятерым таким, как я, пальчики отстрижете садовыми ножницами. Иначе какой из вас Наполеон?

– Я рад, что вы относитесь ко мне серьезно, – сказал капитан без улыбки. – Конечно, мне будет неприятно, когда с вами начнут... энергично работать, но тут уж ничего не поделаешь. Ставки чересчур высокие.

– Единственный шанс в жизни?

– Не иронизируйте. Очень вероятно, что второго такого шанса не представится.

– Логично... А можно поинтересоваться? Меня оттрахают, перед тем как начнут загонять иголки под ногти, и я бесповоротно потеряю товарный вид?