И тут она увидела дымки. На юго-востоке – не менее дюжины. На лесной пожар это не походило нисколько. Дымки тянулись к небу отдельно друг от друга и все время, пока она за ними наблюдала, не расширились и не распространились. Была в них некая регулярность, свойственная той самой искусственной среде, в которую она прямо-таки жаждала попасть. Каждый привязан к определенному месту, тянется в небо, не меняя внешнего вида, объема...
Конечно, это мог оказаться и лагерь террористов. Но дымы все же поднимались в противоположной стороне, в направлении, где пролегала железная дорога. Придется рискнуть...
Она слезла с дерева – вся в смоле и пыли, грязная, как черт. Подобрала автомат, поставила его на предохранитель, повесила на плечо и решительно углубилась в чащобу, взяв направление туда, где видела дымы.
По ее расчетам, до них было километров десять. Примерно так и оказалось. Часа через два пути – ее часы работали даже после всех прыжков, курбетов и пируэтов – она услышала размеренное железное бряканье. Дернув плечом, сбросила в руки автомат, перевела предохранитель на одиночную стрельбу, присела за колючий куст.
Черно-белые невысокие животные бродили меж деревьев, именно от них и исходило бряканье. На шее у каждого висела ржавая металлическая коробочка. Марина не сразу вспомнила, что это коровы. Травоядные млекопитающие. От них каким-то образом получают молоко. При них вроде бы должен ошиваться этот, как его... ага, пастух.
Но, как она ни присматривалась, человек так и не появился. Экзотические коровы бродили совершенно самостоятельно, хватая мордой траву, брякая коробочками. Марину они видели, но не обращали на нее никакого внимания. Рога у них были жуткие, однако держались эти твари мирно. И Марина тоже перестала сосредоточиваться на них и пошла в прежнем направлении. Скоро послышались те самые, долгожданные в данных условиях, техногенные звуки: лязг железа, человеческие голоса, ленивый собачий лай. Стук лошадиных копыт и странный ритмичный грохот, словно сплетенные воедино...
Она увидела источник этих звуков. Невысокая лошаденка тащила грубый деревянный экипаж прямоугольной формы на шатких, скрипучих колесах – чисто деревянных, без покрышек и камер. Экипаж на подобных колесах должно было немилосердно трясти, но управлявший им бородатый человек в какой-то странной одежде явно не испытывал ни малейших неудобств. Он развалился на устилавшем дно экипажа слое сухой травы и мурлыкал нечто, напоминавшее ритмом песенку.
Экипаж проехал мимо и скрылся из виду. Все это ничуть не походило на лагерь экстремистов, но Марина двигалась дальше по-прежнему осторожно.
Скоро она вышла на опушку. Прячась за крайними деревьями, долго наблюдала за невиданным зрелищем. Несомненно, это и была пресловутая деревня. Правда, Марина и в благополучном детстве ни разу не бывала в тогдашних деревнях, так что не могла сравнивать увиденное теперь с прошлым.
На обширном, расчищенном от деревьев пространстве она насчитала не менее двадцати домов – не объединенных в улицы строгим городским порядком, а стоявших довольно далеко друг от друга. Странные строения из потемневших бревен и таких же досок, крыши крыты совсем черными дощечками, а некоторые – охапками желтой сухой травы. Над крышами поднимаются кирпичные невысокие башенки, из которых идет дым... Ах, так это трубы! Она видела похожие в Англии. Точно, дымовые трубы, первобытность какая, романтика, блядь, хоть ложкой ее хлебай...
Вокруг домов – невысокие заборчики из переплетенных прутьев, и там, внутри, что-то растет, очень уж одинаковое, правильными рядами, на одинаковых земляных возвышеньицах, очень низких. Она присмотрелась и в гуще зеленых листьев увидела несомненный огурец. А, так это огород...
Кое-где появлялись люди, мужчины и женщины. Мужчины поголовно бородатые, в просторных длинных рубашках, подпоясанных узкими ремешками, в мешковатых штанах, неглаженых, без «стрелки», как на городских брюках. Кто в сапогах, кто босиком. Женщины – в уродливых платьях одинаково серого цвета, больше похожих на подпоясанные мешки с прорезями для головы и рук. Они либо переходили из одного дома в другой, либо странно манипулировали на огородах с непонятными сельскохозяйственными орудиями. У крайнего дома полуголые дети играли со щенком.
Марина перешла на другое место – метров на триста правее, все так же прячась за деревьями. Не следовало торопиться, нужно сначала осмотреться, как следует...
Еще пару раз изменив дислокацию, она наблюдала за деревней в общей сложности не менее двух часов. И за все это время ни разу не увидела кого-то, хотя бы отдаленно похожего обликом на террориста. Только эти мужчины и женщины с их странными занятиями, визгливые полуголые дети, валявшиеся кое-где свиньи, коровы, пасущаяся лошадь. Ни единой машины. Ни разу не донеслось звука телевизора или радиоприемника. Ни единого провода и электрического фонаря. Пожалуй, тут нет ни телефона, ни доступа в Паутину... Но ведь должно же в деревне быть какое-то начальство! В любой стране во все времена в деревнях имелась власть. Вдруг у руководителя да отыщется мобильник?
В конце концов, Марина решилась. Все наблюдения говорили в пользу миролюбия деревни. Нужно идти…
Будем рассуждать логично, сказала себе Марина. Когда-то здесь была Россия. И даже относительно недавно, всего двенадцать лет назад. Многие должны это время помнить. А значит, здесь умеют говорить по-русски, не мог же язык столь радикально измениться всего за дюжину лет! Значит, можно договориться...
Знать бы только их традиции... Она лихорадочно перебирала в памяти все, что ей когда-то попадалось на глаза в архивах конторы об этих самых деревнях.
Примитивная жизнь. Натуральное хозяйство. Откровенная деградация. Все это – шаблонные фразы, не способные ей помочь в данной конкретной ситуации. Черт побери, насколько она помнила, у крестьян в глухих деревнях всегда есть какие-то обычаи, которые следует соблюдать. Как-то по особенному полагается друг друга приветствовать, что ли… И многое делать именно так, а не иначе, а то к тебе преисполнятся недоброжелательности, откровенной враждебности. У них должны быть какие-то специфические табу, у этой долбаной деревенщины, это в любой работе по этнографии написано... Припомнить бы еще примеры!
Ну, ладно… Обмозгуем. Людоедства у них точно нет – до такого не дошло даже в диких осколках России. Иначе об этом упоминалось бы в архивах. И рабства у них вроде бы нет. Это гораздо южнее, где возле китайской границы обитают какие-то племена узкоглазых и черноволосых, с распадом страны восстановившие свои вовсе уж древние уклады... Не средневековье, в конце концов. Вряд ли у них положено убивать случайно забредшего путника. И о такой гнусной традиции архивы не промолчали бы... Деньги у нее при себе есть, добрых две сотни синих баксов... Вот только будут ли их воспринимать жители деревни, как деньги? Во многих учебниках подчеркивается, что во времена революций, распада, деградации, всеобщего одичания бумажные деньги исчезают из обращения моментально, остаются лишь те, что из драгоценных металлов... Стоп, стоп! В этой стране вообще нет собственных денег, она пользуется исключительно американскими долларами и прочей твердой валютой... Ну, в крайнем случае, можно им предложить часы или расплатиться натурой за то, что какой-нибудь абориген отвезет на своем странном экипаже в более цивилизованные места... Только выбрать помоложе, похожего на человека...
Как бы там ни было, а сидеть за деревом бессмысленно. Пора что-то предпринимать...
Марина спрятала автомат в глубину куста, присыпала его сухой хвоей, проверила, на месте ли нож в сапожке. Вздохнув полной грудью, пригладила волосы, вышла из леса и неторопливо направилась к ближайшему строению.
Первыми ее увидели игравшие со щенком дети. И моментально кинулись в дом, громко плача и что-то крича. Щенок проворно юркнул под дом. Хорошенькое начало, подумала Марина сердито и остановилась у покосившегося забора.
Неторопливо вышла женщина в длинном сером платье и тщательно завязанном платке – самого неопределенного возраста, то ли совсем старуха, то ли не старше Марины. Присмотревшись к ее платью, Марина стала подозревать, что видит ту самую экзотическую ткань, что в учебниках истории именовалась «домотканой материей».
