– Не будет, – задумчиво сказала Вера, – я его, кажется, убила. Бутылкой по голове шарахнула, когда он эту девочку второй раз пытался придушить.

– Как это – второй раз? – ошарашенно спросил Федор.

– Неважно. Но теперь, если девочка умрет и меня повяжут за убийство этого ублюдка, – никто никогда не поверит, что я сделала это, чтобы спасти ей жизнь.

– Почему тебя обязательно должны повязать? Даже если кто-то видел, как ты его по башке бутылкой ударила, то видел и то, что ударила ты его не просто так!

– В том-то все и дело, что никто ничего не видел, кроме этой девочки.

– Тогда я вообще не понимаю, почему ты так разнервничалась?

– Я его так сильно шарахнула, что бутылка от удара разбилась, а на осколках – мои отпечатки пальцев! Ментам особого труда не составит выяснить по картотеке, кому эти отпечатки принадлежат и, соответственно, кто убийца. А найти меня – вообще не проблема. В округе каждая собака знает, где обитает Верка по прозвищу Кошелка.

– Да, плохо дело. Но ты твердо уверена, что убила его? Может, еще оклемается? Хотя и это тоже плохо. Ну ты и вляпалась, подруга! Ладно, не унывай, что-нибудь придумаем, – заботливо сказал Федор, въезжая в ворота муниципальной больницы.

Вера вздохнула с облегчением. Осталось сдать девушку в приемное отделение, и за ее жизнь она будет относительно спокойна. Однако Федор на большой скорости просквозил мимо нужного входа и припарковал машину возле унылого кирпичного здания с массивной железной дверью.

– Ты что, офанарел?! – завопила Вера, с ужасом косясь на прикрученную к двери табличку с надписью «Морг». – Совсем мозги свои пропил?! Куда ты нас привез?!

– Да не ори ты. Друг у меня тут работает.

– И что?! Ты, между делом, решил его навестить, кретин безмозглый! Девочке врач нужен – срочно!

– Он и есть врач! А ты прекрати обзываться и сама мозгами своими пошевели. Нельзя девчонку в больницу сейчас везти. Если ты «мусорщика» не убила, то он, как только очухается, первым делом будет ее искать. И где, ты думаешь, он будет ее искать? В ближайшей больнице, естественно. Здесь же вы будете в безопасности. Пахомыч человек хороший, в помощи не откажет, приютит. У него и переночевать можно, и помыться. А я поеду обратно и постараюсь все выведать. Где, ты говоришь, его бутылкой-то прихлопнула?

– Недалеко от фонтана. Там есть еще дерево такое кривое… ну, у которого ты мне, когда ухаживать за мной начал, стихи свои читал.

– Понял. Очень романтично однако. Ну и корова ты, Вера, все-таки! Не могла другого места для расправы над «мусорщиком» подыскать, – недовольно пробурчал поэт и вышел из машины.

Пять минут спустя Федор, уладив все дела, вернулся, открыл дверь машины, за которой сидела бледная Вера, и галантно протянул руку, чтобы помочь ей выйти.

– Выходи, душа моя. Нам повезло – Пахомыч сегодня дежурит и с радостью примет вас к себе на ночлег.

– Не пойду, – тихо прошептала Вера побелевшими губами. – Я покойников боюсь – не пойду, даже не уговаривай.

– Вылезай и прекрати дурью маяться, – раздраженно сказал Федор. – Ну как девочка в самом деле! Надо не покойников бояться, а живых людей. Неужели ты до сих пор этого не поняла?

Вера неохотно подчинилась. Они вытащили девушку из машины, подхватили ее за руки и за ноги и понесли на осмотр. Федор был абсолютно прав. Живые были гораздо страшнее мертвых. Сколько раз непутевая жизнь Веры подвергалась опасности, сколько раз ее судьба ломалась из-за этих живых. Сколько раз били, просто так, ради того, чтобы развлечься, и на память об этих развлечениях у нее остались раны, которые со временем затянулись на теле, но так и остались кровоточить в ее измотанной душе…

– Живая, – авторитетно заметил патологоанатом после тщательного осмотра девушки и задумчиво добавил: – Пока.

– Что значит «пока»? – испуганно спросила Вера.

– Все мы не вечны, – философски изрек Пахомыч и потрусил к раковине мыть руки. Выключив воду, патологоанатом обернулся вполоборота и, хихикнув, спросил: – Что, в штаны наложили со страху? Не дрейфь, Веруня, поживет твоя помоечная девица еще лет сорок-пятьдесят, если впредь станет вести себя осмотрительнее и не будет шляться по лесопарковой зоне по ночам. Синяки на шее пройдут недельки через две, связки в относительном порядке. Сейчас она в глубоком обмороке, потому что перенесла сильный шок, но в скором времени очнется. Я бы мог сейчас ее в чувство привести, но, к сожалению, нашатырь кончился. Народ сейчас больно впечатлительный пошел, чуть что – сразу сознание теряет…

– Слава богу! – с облегчением вздохнула Вера и так обрадовалась, что даже на некоторое время забыла, где находится.

– План действий такой, – продолжил Пахомыч. – Ты, Федор, езжай на разведку. А ты, Вера, вези девушку в помывочную, помой ее и одежду простирни, а то от нее воняет, как от трупа, который провалялся без дела на жаре пару недель. Сама тоже ополоснись – мне и без вас тут «приятных» запахов хватает.

Пахомыч выдал Вере пару чистых простыней и мыло, проводил до нужной двери и тактично удалился, оставив полуживую от страха Веру и полумертвую от шока девушку одних в слабоосвещенном, пропахшем хлоркой кафельном помещении.

Стараясь не думать о том, что в данном помещении совершают свое последнее купание покойники, Вера привела себя в порядок, тщательно простирнула свою одежду и нерешительно посмотрела на все так же пребывающую без сознания девушку. Поколебавшись минуту, Верочка сняла с несчастной пропахшую помойкой одежду, отрегулировала воду в шланге и осторожно направила струю на тело девушки. Та вздрогнула, открыла глаза и села на каталке, удивленно оглядываясь по сторонам.

– Где я? – испуганно спросила она, остановив свои огромные зеленые глаза на раздетой догола Вере, которая продолжала стоять со шлангом в руке.

– В морге, – растерянно выдавила из себя Верочка… Девушка вскрикнула, закатила глаза и вновь потеряла сознание. – Какая же я идиотка, – вынесла себе вердикт женщина, помыла девушку, замотала ее в простыню, закуталась сама и выкатила каталку в коридор.

Спустя несколько минут Пахомыч, управившись со своими обязанностями, заваривал свежий ароматный чай и ловко стругал бутерброды с колбасой и сыром.

– Интересный какой у тебя нож. Я такой в первый раз вижу, – сглотнув слюну, сказала Вера, наблюдая за действиями Пахомыча.

– Ну ты даешь, Верунь! – недоверчиво воскликнул патологоанатом. – Ты что, скальпеля никогда не видела?

– Скальпеля? – переспросила Вера. – Это который хирурги во время операций используют?

– Да, хирурги во время операций, а я – во время вскрытия, – уточнил Пахомыч и спросил: – Тебе с чем бутерброд – с сыром или колбасой?

– Я, пожалуй, просто чайку выпью. Есть что-то совсем не хочется, – пролепетала Вера, отчетливо представив, что перед тем как нарезать колбасу, Пахомыч этим же скальпелем вскрыл несколько трупов.

– Ну, чаю, так чаю, – улыбнулся патологоанатом. – Предложить чего покрепче, извини, не могу, по причине временной антиалкогольной блокады. Год уже как завязал. Я, знаешь ли, хирургом раньше был высококлассным, специализировался по кровеносным сосудам – это когда у кого что случайно оторвется, пришивал обратно. Ценили меня, уважали… Потом несчастье случилось… Ехал я с дачи. Поздно уже было, туман, а на дорогу вдруг лось из леса выбежал! Я вдарил по тормозам, руль – в сторону, и я в дерево вмазался со всей дури! Все внутренние органы в порядке, а рука – вот… Сухожилие повредил. Сама понимаешь, что такое руки для хирурга. Так я в морге и оказался. Обслуживаю теперь покойников. Сначала страшно и противно было, а водки выпьешь или спиртику медицинского – и вроде отпускает. Потом к покойникам привык и к бутылке тоже. Пил страшно и допился до того, что у меня глюки начались. Что, мол, покойники, которым я вскрытие делаю, плачут в холодильнике от боли и обиды… Представь, сижу я один в морге, а они плачут и плачут, плачут и плачут! Сначала плачут, а потом стонут…