Терпение Барышева лопнуло окончательно после постыдной осечки в постели с очередной мимолетной подружкой. В самый разгар любовной прелюдии в гостиничном номере, где происходило свидание, раздался ехидный смешок дочери. Степан ошалело вскочил, судорожно наматывая на бедра простыню, но никого, кроме любовницы, в номере не оказалось. Барышев решил, что он свихнулся, тяжело опустился на кровать и вдруг снова услышал ехидный смешок – звук шел из его портфеля. Оказалось, что паршивка засунула туда какое-то хитрое электронное устройство с записью своего смеха, которое включилось в самый неподходящий момент.

Домой Степан вернулся в состоянии озверения и ворвался в комнату дочери с решительным намерением ее придушить. Лизы, к счастью, дома не было, поэтому весь свой гнев Барышев обрушил на шкаф, звезданув по нему несколько раз ногой. Дверцы открылись, на пол с верхней полки свалилась картонная коробка, по полу рассыпались Лизины фотографии и… – Барышев обомлел – отксерокопированные листы отчетов детективов о смерти Лютфи! Лиза знала всю правду о матери, и, судя по пожелтевшему цвету бумаги, давно. Шок был таким сильным, что от потрясения Степан едва устоял на ногах. Оказалось, он ошибался в мотивах поведения дочери! Не из-за матери она пыталась расстроить его личную жизнь, а из-за себя любимой. Лизавета, не похожая на мать внешне, унаследовала характер жены, точнее, самую отвратительную ее черту – патологическую ревность, и дико ревновала Степу ко всем, кому он уделял внимание, не желая ни с кем его делить. Все ее требования найти мать, упреки, придирки были рычагом манипуляции, на который она умело давила.

На автопилоте Степан привел комнату в порядок, спустился в гараж, сел в машину и рванул к сестре в Питер – ему необходимо было остыть. Решение, как поступить, он принял уже на подъезде к городу на Неве: порвать со всеми любовницами и посвятить Лизе всю свою оставшуюся жизнь. Если бы он знал, какие коррективы в его планы внесет поездка в Питер, то никогда бы не сел в тот вечер за руль. Барышев неожиданно познакомился с одной женщиной и без памяти влюбился. Влюбился так, что перестал представлять без нее свою жизнь. Только с ней он видел будущее и не мог позволить себе потерять ее из-за глупых выходок дочери. Все изменилось.

В Москву Степа вернулся спокойным, с четким пониманием того, что делать дальше.

Барышев замолчал, устало откинулся на подушки и закрыл глаза. Лицо его было бледным и спокойным. В какой-то момент Ивану Аркадьевичу даже показалось, что Степан уснул.

– Вы хотите, чтобы я занял Лизу в своей картине? Правильно я понимаю? – сухо спросил режиссер, когда пауза затянулась настолько, что молчать стало просто неприлично. – При всем к вам уважении, Степан, я этого делать не буду. Я работаю только с профессиональными актрисами. – Варламов терпеть не мог подобных просьб, поэтому решил не тянуть с отказом.

Барышев открыл глаза, посмотрел на Ивана Аркадьевича и улыбнулся – как-то нехорошо улыбнулся, и у режиссера стало неспокойно на душе. Во взгляде Степана не было обиды, в нем угадывалась холодная уверенность, что Иван Аркадьевич отсюда никуда не уйдет, пока они не договорятся.

– Да, для Лизы вы – кумир. Она вас боготворит и все ваши фильмы смотрит. Это она меня уговорила два года тому назад помещение вам дать под съемки. Мне это на хрен, если честно, не нужно было. И деньги я на этом потерял. А когда увидел, что за мозгодурство вы сняли… – Взгляд предпринимателя очерствел. – Ошибаетесь, Иван Аркадьевич, просить снять Лизу в ваших картинах я не собирался, хотя моя девочка только об этом и мечтает. О другой услуге речь: я знаю, что вы не просто режиссер, но еще и талантливый сценарист. Напишите сценарий, который избавит меня от дочери.

– Вы меня ни с кем не перепутали? – спросил режиссер, холодно блеснув глазами. – Наймите киллера, дешевле выйдет.

– Не разочаровывайте меня, Иван Аркадьевич. Зачем все так буквально понимать? Лизу я очень люблю, и киллер мне не нужен. Мне вы нужны, а я нужен вам. Я прекрасно знаю, в какие игры вы любите играть. Реалити-шоу с участием Лерочки Берушиной и Алевтины Сорокиной я смотрел не отрываясь. Вы там чудесно сыграли роль свадебного агента.[1]

– Наш разговор окончен, господин Барышев. – Варламов поднялся, в бешенстве сжав кулаки. Степан его разозлил, напомнив о прошлом. Напрасно он это сделал.

– Что же, окончен так окончен. Мое дело предложить. Всего хорошего, Иван Аркадьевич. Передавайте привет Алечке. Кстати, ваша приемная дочь до сих пор не в курсе тех событий? Думаю, ей полезно будет узнать, как вы ее использовали в своих играх.

Варламов некоторое время напряженно смотрел на Барышева, затем неожиданно расхохотался и сел. Подозвал официантку, заказал себе коньяк. Два года тому назад он шантажом втянул в грязную игру известного олигарха и его дочь, чтобы отомстить за смерть любимой женщины. Теперь бизнесмен Степан Барышев пытается проделать подобное с ним, только мотив у него иной. Забавно! Иван Аркадьевич насмешливо посмотрел на Барышева.

– Ваша жена никуда не сбегала с рыночным торговцем, так ведь, Степан? Это вы приложили руку к ее исчезновению, – сказал режиссер. Степан в лице не изменился, лишь беспокойные жесты выдавали его волнение. Варламов продолжил: – Поэтому вы искать жену не стали, знали, что это бесполезно. И вопросов дочери о ее матери пугались. Избаловали девочку до крайности, пытаясь загладить вину перед ней и свою совесть успокоить. Совесть вас мучает по сей день, и чем старше вы становитесь, тем сильнее она терзает вас. Тяжело с таким грузом жить, да, голубчик? По молодости лет кажется, что время сотрет воспоминания о грехах. Ан нет, подлая совесть лишь на время затихает, а ближе к старости снова начинает вопить. Особенно по ночам. Покойная малышка Лютфи к вам во сне приходит, укоряет. Просыпаетесь вы в холодном поту каждый раз, и страшно вам одному пробуждаться. А тут еще дочь постоянно о грехах напоминает, не дает забыть, и в личную жизнь лезет. И никак вы не можете это прекратить! Единственный выход – от дочери избавиться. Убрать ее с глаз – как раздражающий фактор. Да, Степан?

– Дьявол! Вы дьявол, Варламов! Верно мне про вас рассказывали! Все верно! – прошептал Барышев, отодвигаясь от режиссера подальше. – Вы ничего, слышите, ничего не сможете доказать! Я не убивал Лютфи. Я… просто договорился, чтобы ее увезли. Увезли подальше от Москвы. Вот и все! Я не знал, что все так выйдет. Не знал! Всю жизнь теперь за это плачу, кровью!

– Успокойтесь, я вам не исповедник и грехи отпускать не собираюсь, – сухо сказал Иван Аркадьевич. – Смерть вашей жены пусть на вашей совести останется. Все перед Богом ответ будем держать.

– Как вы узнали? – спросил Барышев, продолжая смотреть на режиссера с ужасом.

– Вы сами обо всем мне рассказали. Чистая психология, и никакой мистики. С самого начала я уловил в вашей истории логическую неувязку. Дело в том, господин Барышев, что собаки не сбегают от своих хозяев. Впредь не советую морочить мне мозги! Тем более выставлять условия. Не люблю я этого. А теперь вернемся к нашему делу. Вы хотите, чтобы я переписал вашу с Лизой жизнь? Ну что же, давайте поиграем…

– На бабочку похожа, – прошептал оперативник Вениамин Трофимов.

– Снимите ее кто-нибудь оттуда! Снимите ее немедленно! Господи, ужас-то какой! Вот ужас. – Следователь Елена Петровна Зотова приложила ладонь ко лбу и закрыла глаза. Постояла минутку, пытаясь справиться с охватившим ее волнением.

Зрелище, которое предстало перед глазами, когда опергруппа спустилась в погреб старого деревенского дома в Подмосковье, не могло никого оставить равнодушным: распятая на кресте юная девушка, длинные темные волосы, яркий, похожий на тунику шелковый халатик, обруч из колючей проволоки на голове, лицо в кровоподтеках, металлические штыри вбиты в руки и в ноги, локти зафиксированы черными эластичными чулками. Скорее всего, убийца снял их с несчастной. На полу, словно пятна крови, валялись остроносые красные туфельки на шпильке. Тело пока не тронуло трупное разложение, и в первое мгновение Зотовой показалось, что девушка жива, оттого и сердце сразу заныло, и зазнобило от ужаса. Даже двое забулдыг-строителей, приглашенных в качестве понятых, кажется, протрезвели. Они молча жались к бетонной стене и с вытянутыми синими физиономиями таращились на распятие. Мурашек добавили и мрачное освещение погреба, и животные вопли хозяйки дома. Именно она обнаружила труп и позвонила в милицию. Сотрудники внутренних дел, прибыв на место, оценили обстановку и сразу связались со столичной прокуратурой, сообщив, что они столкнулись с преступлением на религиозной или национальной почве. Молодцы, ушлые ребятки, подсуетились, чтобы дело по подследственности передать. С хозяйкой тоже подсобили: пожилая женщина, когда приехали сотрудники правопорядка, пребывала в состоянии прострации, они дали ей нюхнуть нашатыря и влили в несчастную лошадиную дозу успокоительного. Лекарство подействовало на женщину странным образом: расслабило вместо нервной системы голосовые связки. Лучше бы уж хозяйка по-прежнему в трансе находилась, а не голосила на весь дом, раздраженно подумала Зотова. Хорошо, что удалось от нее добиться членораздельных свидетельских показаний. Прежде чем впасть в истерическое состояние, свидетельница поведала, что три недели тому назад этот дом она сдала в аренду по объявлению, которое разместила в газете «Из рук в руки». На объявление долго никто не откликался, она уже и надежду потеряла, но вдруг позвонила дама, проявившая живой интерес. Женщина назвалась Аленой. Договорились о встрече на месте, в деревне. Клиентка подъехала на такси. Выглядела она солидно, как актриса, одета была дорого: деловой костюм, плащ, сапожки на каблуках, шляпка, солнечные очки. Хозяйка даже немного растерялась, в толк не могла взять, зачем этой богатой дамочке понадобилась ее развалина без отопления и горячей воды, да еще с видом на кладбище. Клиентка уловила ее неуверенность и прозрачно намекнула, что дом она хочет снять для амурных свиданий с весьма известным человеком. Сама она тоже человек публичный, поэтому желает арендовать домик подальше от посторонних глаз и не хочет афишировать свое имя. Намек свой Алена подкрепила обещанием заплатить за три месяца вперед. Хозяйка сразу согласилась, ключи отдала со спокойной душой, но через три недели вдруг заволновалась и решила заехать, проверить, все ли в порядке. К тому же у нее намечался юбилей, а в погребе остались фирменные домашние заготовки, не покупать же к празднику заводскую кислятину! Чтобы ненароком не смутить своим визитом любовников, женщина приехала ближе к полудню, когда таинственные постояльцы, по ее разумению, должны были находиться на работе. На всякий случай постучалась. Никто не отозвался, она открыла дверь своим ключом, вошла. В доме было чисто, все вещи стояли на местах, она успокоилась, даже стыдно как-то стало, возникло ощущение, словно она в чужую жизнь заглянула без спросу. Дом-то вроде и ее был, но в данный момент он принадлежал другому человеку. Однако от идеи прихватить с собой пару банок закуски женщина не отказалась и спустилась в погреб.