– Нет, мам, у нас такого не было, у нас все спокойно.

Она печально улыбнулась.

– То-то мы каждый вечер стрельбу слышим.

Она стала собираться в душ, нашла в шкафу свежее полотенце, длинный халат.

– Ну, ведь это мы же стреляем. А они – просто насекомые. Ладно, у нас там – пустяки. У вас-то что? Что в городе слышно?

– Из годных к строевой остались только девушки, – сказала мама. – И еще идут упорные разговоры, что будут рыть рвы, как во время войны.

– Рвы? – тупо спросил Ростик. – Зачем рвы? У них же нет танков, а ров они просто перелезут.

– Сам знаешь, какие у нас начальники, – и мама ушла купаться.

Ростик переоделся в штатское и вышел, чтобы посидеть на лавочке и посмотреть на Октябрьскую. На лавочке уже сидел Ким. В штатском. Он был вымыт, даже блестел, наверное, как и Ростик. И весь светился добродушием. Словно когда-то в детстве, он спросил:

– Что делать будем?

У Ростика уже давно, еще с того момента, когда им сообщили об увольнительной, засела одна мысль. Теперь он ее озвучил:

– Знаешь, мне хочется сходить в обсерваторию.

– Зачем? – удивился Ким.

– Мы ведь так ничего и не знаем – где оказались и почему? Может, они что-нибудь новенькое выяснили?

Ким посидел, подумал, посмотрел на облака над головой, которые уже скоро должны были погаснуть, и кивнул.

– Пошли. Может, на велах?

Подкачав свои несравненные «Украины», друзья поехали знакомой дорогой. У ограды обсерватории их вдруг остановили. Это был обыкновенный пост, вот только стояли на нем девчонки. Все в форме, бледненькие, чумазенькие, с карабинами. Командовала у них довольно пожилая девица, прямо тетка тридцатилетняя, с косой во всю спину, торчащей из-под пилотки, как змея. Она спросила документы.

– Девушка, – растерянно ответил Ким, – у меня не то что документов нет, но даже и фамилия нерусская.

Шутка оказалась неудачной, девица разозлилась, решив, что над ней смеются.

– Всякие сосунки… – начала было она, но вмешался Ростик.

– У нас увольнительная, мы с позиций и правил новых не знаем. О том, что у вас ввели документы, нам просто не сообщили.

– Увольнительная? – переспросила тетка с косой. – Так вы с передовой? А где ваше оружие?

Эх, будь они знакомы, все стало бы проще. Но так получилось, что ни одну из постовых ребята не знали, а выяснять общих знакомых показалось слишком долго. Поэтому Ростик просто ответил:

– Дома осталось. Зачем оно в городе?

– Подозрительно это, – сказала командир. – Да и молоды вы очень…

Ким, который действительно выглядел чрезвычайно по-мальчишески, еще и из-за своего небольшого росточка, вздумал обидеться.

– На передовую посылать – не молоды, да? А как к друзьям пройти…

Ростик толкнул его в бок кулаком, но девица уже все поняла.

– Вы в обсерваторию?

– К Перегуде, – добавил Ростик, надеясь, что постовая не станет спрашивать имя-отчество директора, которое он, конечно же, забыл.

– Сейчас спрошу, – веско сказала девица. Она вернулась на пост, выложенный мешками с песком, покрутила ручку полевого телефона, отвернулась от ребят и стала что-то докладывать в трубку. Потом прокричала: – Как ваши фамилии?

Ким назвался за обоих. Ребята уже примирились, что придется поворачивать, как вдруг девица махнула рукой своим подчиненным и звонко крикнула:

– Пропустить.

Ростик с Кимом удивились, но проехали. Оставив велосипеды, как и месяца полтора назад, в тот день, когда только-только свершился Перенос, они прошли знакомой дорогой по пустынным коридорам к директору. Как и тогда, Перегуда был в синем халате и у него уже сидели гости.

На этот раз они увидели довольно молодого парня, которого, как оказалось, Ким отдаленно знал. На всякий случай он все-таки представился.

– Грузинов, можно просто Поликарп.

– Поликарп у нас инженер с вагоноремонтного. Но сейчас, пожалуй, решает совсем невагоноремонтные задачи, – по-хозяйски заговорил Перегуда. – А это, позвольте представить вам, профессор Рымолов, Андрей Арсеньевич.

И Перегуда указал на худого, рано поседевшего человека с узким носом, ясными серыми глазами и тонкими, словно у музыканта, пальцами.

– Ага, вас как-то поминал Дондик, – сказал Ким. – Говорил, вы отсидент за системологию науки не по Марксу.

Рымолов с Перегудой переглянулись. Потом вдруг Рымолов улыбнулся. И у Ростика потеплело на душе, такой мягкой и знакомой показалась ему эта улыбка. Так же улыбался отец.

– А я о вас тоже слышал. Во-первых, хорошо знаю вашего отца, – он повернулся к Ростику, – Гринева. А во-вторых, Дондик в своем отчете упомянул, что вы отказались не распространять информацию о поездке в город зеленокожих и червеобразных.

– Так вы его тоже знаете? – спросил Ким.

– Что значит тоже, он осуществляет за мной, так сказать, надзор. Я ведь существую, знаете ли, с поражением в правах… Ну, да это детали.

– Давайте выпьем чаю, – предложил Перегуда. – У меня есть немного еще с Земли, настоящего. И варенье найдется.

За чаем Перегуда и Рымолов принялись расспрашивать ребят о путешествии в город. И задавали вопросы до тех пор, пока, увлекшись, оба служивых не рассказали все, что видели, и даже кое-что из того, что думали по поводу увиденного. Оба ученых слушали внимательно. А Поликарп даже рот раскрыл от изумления. Закончив рассказ и посидев для приличия пару минут в тишине, Ростик в свою очередь спросил:

– А тут какие новости?

– Что вас интересует? – спросил Перегуда.

– Вы определили, где мы оказались? – подался вперед Ким. – И как это произошло? И что нам теперь делать?

– Ого, сколько вопросов? – рассмеялся Рымолов. Потом подумал, допил чай. – Понимаете, мы думаем, считаем, наблюдаем.

– Пока главным образом – наблюдаем, – вмешался Перегуда.

– Да, пожалуй, именно так. Но общей картины еще не представляем себе. И потому, вы уж нас извините, пока об этом ничего сказать не можем. Знаете, преждевременные заявления…

– Понятно, – кивнул Ким и даже чашку отставил со звоном. – Рука Дондика, подписка и все такое.

Ученые переглянулись.

– Это не совсем рука Дондика, – сказал Рымолов, который вообще в этой паре был главным. – Просто нам в самом деле нужно как следует пораскинуть мозгами… Вы ведь спрашиваете о выводах, а их пока нет. Или очень мало, настолько мало, что и говорить не о чем.

– Нам бы хоть что-нибудь, – сказал Ростик. – Гипотезы, идеи, соображения, факты. Мы ведь вам что-то принесли, почему бы вам не ответить любезностью на нашу, так сказать, вежливость.

– Обрати внимание, Боря, как этот молодой человек аргументирует. У него врожденный дар дипломата, – улыбнулся Рымолов. Потом он повернулся к Ростику. – И все-таки, любые разговоры на эту тему, любые ответы на вопросы, которые вы нам задаете, пока преждевременны. Правда, у нас есть надежда получить кое-что довольно быстро, но это зависит…

С этими словами довольно церемонный Рымолов указал ладонью на Поликарпа, о котором все, кажется, на время забыли. Вагоноремонтный инженер покраснел лбом, а потом быстро заговорил:

– Дело в том, что у меня есть распоряжение подготовить для полетов над Полдневьем пару самолетов…

– Что? – спросил Ким. – Как вы сказали?

– Что сказал? – переспросил Поликарп, у него была очень быстрая речь, и это мешало его понимать.

– Полет над чем?

– Полдневьем, – произнес Рымолов. – Вы не замечали? Солнце тут, или то, что заменяет теперь наше родное светило, все время находится над головой, словно мы все время живем в полдень. И никогда – в другое время суток. Вот и появилось это словцо – Полдневье, как сокращение от определения – Мир Вечного Полдня. – Он помолчал, потом уже тише добавил: – Это и есть наш новый мир.

– Теперь понятно, – кивнул Ростик. Он еще бы выпил чаю, но стеснялся попросить. Зато наложил себе еще одну розетку яблочного варенья и с удовольствием принялся поедать его, разрезая стальной ложечкой полупрозрачные, аккуратные дольки засахаренной «коричной», а потом еще и темноватой твердой «китайки».