Она видела, что по мере того, как она дипломатично сочиняла эту маленькую ложь, Наполеон расслабил сжатые челюсти, и его ледяной взгляд смягчился. Непринужденным жестом он стряхнул с полы своего серого сюртука прилипший сухой лист.

– Пустяк! – бросил он. – Не о чем говорить, и вообще пора возвращаться! Я уже устал от этой неудачной охоты! Собирайте ваших псарей и собак, д’Аннекур, мы едем в замок. Что касается вас, сударыня, следуйте за нами: мне надо с вами поговорить, но вы пойдете в Английский сад. Рустан вас проводит…

– Простите, сир, но я не одна в этом лесу. Моя подруга…

В серо-голубых глазах Наполеона загорелся огонек, но на этот раз не гнева, а скорее насмешки.

– Хорошо! Найдите свою подругу, сударыня, и отправляйтесь. Оказывается, существуют люди, от которых не так просто избавиться! – добавил он шутливым тоном, давая понять Марианне, что он знает, о какой подруге идет речь.

Она низко поклонилась, затем с любезной помощью генерала Нансути, предложившего руку, чтобы опереться о нее кончиком ботинка, она взлетела в седло с легкостью, которая вызвала сдержанную улыбку у гусарского офицера… Он слишком хорошо знал верховую езду, чтобы поверить в льстивую ложь Марианны. Если кто-то и упал, то только не эта безупречная амазонка… но, зная свет, Нансути так и ограничился улыбкой.

Марианне понадобилось несколько секунд, чтобы найти Фортюнэ и торопливо рассказать ей о том, что произошло, и о неожиданной удаче, вселившей в нее новую надежду.

– Главное то, что он тебя примет! – сказала радостно г-жа Гамелен. – Ты проведешь, без сомнения, очень неприятные четверть часа, но он выслушает тебя, и в этом все! Теперь ты можешь выиграть партию.

Не задерживаясь, обе женщины устремились вслед за Императором. На первом скрещении дорог они под высокой сосной нашли ожидавшего их, неподвижного, как конная статуя, Рустана. Он сделал знак следовать за ним и пришпорил лошадь, направляясь к замку окольным путем, чтобы не смешаться с возвращавшимися придворными.

Спустя полчаса, миновав Английский сад, Марианна вошла во дворец Фонтенбло. На первом этаже Рустан, после того как оставил Фортюнэ в небольшом салоне, открыл перед Марианной дверь большой, выходящей в сад комнаты, поклонился и рукой показал ей на кресло. Еще один раз она оказалась в кабинете Наполеона. Это был уже четвертый, с которым она теперь знакомилась, но, несмотря на убранство Людовика XVI и некоторую мебель Империи, комната благодаря разбросанным в обычном беспорядке бумагам, картам, красным сафьяновым портфелям и личным вещам сразу показалась ей знакомой. Как и в Тюильри, Сен-Клу и Трианоне, табакерка была открыта, гусиное перо брошено как попало, большая карта развернута, и шляпа ютилась на столике. Это ее ободрило, и, с ощущением, что она у себя, настолько могучая индивидуальность Императора везде способствовала созданию присущей только ему атмосферы, она с большей уверенностью стала ждать того, что должно было произойти.

Все следовало по привычному церемониалу: быстрые шаги по плиткам галереи, хлопнувшая дверь, стремительный проход с заложенными за спину руками по комнате до большого рабочего стола, быстрый оценивающий взгляд на придворный реверанс и, наконец, сразу переход к делу.

– Итак, сударыня? Какая крайняя необходимость заставила вас пренебречь моим приказом и явиться докучать мне даже здесь?

Агрессивный тон, умышленно оскорбительный, в обычное время вызвал бы у Марианны реакцию такого же порядка. Но она понимала, что для спасения Язона ей надо растоптать свою гордость, притвориться смиренной и униженной, особенно перед монархом, который только что из-за нее был повергнут на землю.

– Сир, – ласково упрекнула она, – впервые Ваше Величество изволили мне сказать, что я докучаю вам. Неужели вы забыли, что я ваша верная и покорная подданная?

– Верная – я надеюсь, но покорная – ни в коем случае! Вы настоящая смутьянка, сударыня, и если бы я не отдал строгий приказ, вы бы истребили всю мою Великую армию. Когда ради вас не дерутся на дуэли, то из-за вас убивают!..

– Это неправда! – вскричала Марианна, охваченная негодованием более сильным, чем ее решение быть покорной. – Никогда никто не убивал из-за меня, и те, кто это утверждает…

– Не так уж и ошибаются, ибо, если даже допустить, что ни одно преступление не было совершено в вашу честь, я надеюсь, вы не осмелитесь отрицать, что за одну ночь два человека бросили вызов друг другу, а двое других дрались из-за вас.

– Не двое других, сир, а один: один и тот же человек стал причиной двух дуэлей.

Наполеон похлопал ладонью по столу.

– Не пытайтесь ввести меня в заблуждение, сударыня! Я не люблю этого! Одно несомненно: мои жандармы застали двух дуэлянтов на месте преступления у вас… Один бежал, другой не смог. С каких пор вы стали любовницей Фурнье-Сарловеза?

– Я не любовница его, сир, – с отвращением сказала Марианна, – и никогда ею не была! И Ваше Величество это отлично знает, раз вам известно об очень крепких узах, связывающих его с госпожой Гамелен, моей подругой… Впрочем, я умоляю Ваше Величество оставить в покое это незначительное дело. Ведь я пришла совершенно не ради него.

– Но именно о нем мне хочется говорить, ибо я хочу разобраться в нем до конца. В тюрьме генерал Фурнье все время отказывается объясниться начистоту, отстаивая глупую версию, что там было… дружеское состязание с приятелем-иностранцем. Как в это можно поверить, когда Чернышов, получив приказ от князя Куракина срочно выехать с пакетом к царю, вынужден был отказаться от дуэли с этим проклятым Бофором! Не совсем подходящий момент учиться фехтованию!

Итак, ворвавшиеся в ее сад той ночью жандармы опознали русского курьера, и рыцарский жест Фурнье оказался напрасным? Она подняла голову.

– Значит, Ваше Величество знает, что речь шла о графе Чернышове?

Наполеон адресовал ей насмешливую улыбку, в которой молодой женщине почудилась дьявольская жестокость.

– Я сомневался в этом, но теперь, сударыня, вы внесли полную ясность!

– Сир! – возмутилась Марианна. – Обмануть, чтобы узнать правду, – недостойно!

– Это мне, сударыня, судить, что достойно, а что недостойно! И прошу вас понизить тон, если хотите, чтобы я выслушал вас до конца! Теперь, – добавил он после короткого молчания, во время которого он вглядывался в покрасневшее лицо молодой женщины, – теперь я жду вашего подробного и правдивого рассказа о том, что произошло у вас той ночью! Вы слышите: я хочу знать правду, всю правду! И не вздумайте лгать, ибо я вас слишком хорошо знаю, чтобы сейчас же то не почувствовать.

Марианну охватило смятение перед открывшейся перспективой. Рассказать, что произошло в ее комнате? Представить перед этим человеком, который был у нее самым пылким возлюбленным, сцену унизительного насилия, учиненного Чернышовым? Такое испытание казалось ей выше ее сил. Но Наполеон уже вышел из-за стола вперед и оперся о него со скрещенными на груди руками, устремив на молодую женщину повелительный взгляд.

– Итак, сударыня, я жду!..

Внезапная идея пришла Марианне в голову. Он хотел знать «все», что произошло у нее той ночью? Но тогда это неожиданная и желанная возможность рассказать ему сначала о гнусном шантаже, явившемся прелюдией к дьявольской комбинации, жертвой которой стал Язон! При этих условиях какое значение имели ее стыдливость и самолюбие… Она смело подняла голову и гордо взглянула в глаза Наполеону.

– Вы хотите знать все, сир? Я скажу вам все и клянусь памятью моей матери, что это будет только правда.

И Марианна начала рассказ. Сначала с трудом, стараясь найти слова простые и убедительные. Но мало-помалу ее увлекла собственная драма. Ужас той июльской ночи снова завладел ею, торопя слова, отягчая их грузом тоски и стыда. Она поведала все: о сделке с Кранмером, его ложных признаниях, испытанном за жизнь Язона страхе, затем вторжении русского, пьяного до потери человеческого облика, изнасиловании и пытке, которой он ее подверг, наконец, почти сверхъестественном вмешательстве Фурнье, дуэли, появлении жандармов и оказанной генералом своему противнику помощи в бегстве, чтобы избежать нежелательных дипломатических осложнений. Император ни единого раза не прервал ее, но по мере развития рассказа она видела, как сжимаются его челюсти, а серо-голубые глаза принимают зловещий оттенок стали.