– Подумаешь! Зато одним проклятым французом стало меньше! Теперь поезжайте! Трое наших будут сопровождать вас, и мы снова встретимся уже там! Но… осмелюсь вам подсказать, что лучше сделать, чтобы вашу спутницу не могли заметить! И если вы позволите…

Снова Марианну схватили, закатали во что-то теплое и шероховатое, пахнущее лошадью, очевидно, попону, и без церемоний положили на пол кареты.

– Я хотела сделать это перед приездом.

– Вы слишком добры! Неужели вам нравится эта шлюха, укравшая у вас мужа?

– Как вы хорошо понимаете меня, милый дон Алонзо! – проворковала Пилар таким ангельским голосом, что у Марианны появилось неистовое желание укусить ее. – Спасибо! Тысячу раз спасибо! Благодаря вам это путешествие будет очень приятным… для меня по крайней мере!

Лежавшая на полу кареты и не имевшая возможности пошевелиться, пленница сейчас же поняла, каким испытанием будет для нее ощущать ноги врага на своей груди. Но чтобы не доставить ей лишнее удовольствие, она удержала рвущийся из горла вопль возмущения. «Ты мне заплатишь за это! – поклялась она про себя. – Ты мне стократ заплатишь за это и за все остальное! Подлая ослица! Когда ты попадешься мне в руки, я тебе покажу, на что я способна, я тоже!.. Грязная убийца!.. Вшивая сука!..»

Продолжение ругательств, которыми в бессильной ярости Марианна осыпала Пилар, было гораздо менее изысканным. Все они были позаимствованы из лексикона старого Добса, селтоновского конюшего, который научил Марианну держаться в седле. Она, впрочем, не особенно понимала смысл произносимых слов, но получала своеобразное облегчение, ибо ей казалось, что никакое ругательство не может быть достаточно грязным для женщины, которая хладнокровно позволила убить безвинного кучера фиакра, не говоря уже об упорстве, с каким она толкала Язона в руки палача.

Измученная от толчков и полузадушенная Марианна чувствовала, что лошади идут рысью. Одно время ощущалась тряска по мостовым, затем ей показалось, что они проехали одну из парижских застав, потому что она услышала звяканье оружия и отрывистые команды. Но карета не замедлила ход, а даже наоборот, кучер пустил лошадей в галоп по довольно ровной дороге, где ухабы встречались редко.

Марианна услышала, как Пилар с облегчением вздохнула, затем ощутила, что лицо ее освободилось от покрывала, а глаза от повязки.

– Я не хочу, чтобы вы умерли от удушья, – с оскорбительной заботливостью сказала сеньора. – Это было бы слишком быстро!.. Впрочем, вы можете попытаться заснуть, моя дорогая. Нам ехать еще добрых два часа.

Испанка поставила ноги на прежнее место, но Марианне с трудом удалось повернуться так, чтобы не видеть ее самодовольное лицо. Так она могла спокойно думать.

Два часа? За это время таким ходом можно проехать около семи лье, но это расстояние ничего ей не говорило, ибо она не знала, через какие ворота они покинули Париж. Тем не менее теперь стало ясно, что если ей удастся бежать, придется украсть лошадь или… идти пешком, что, впрочем, не особенно ее пугало. Ради Язона она готова без единой жалобы пройти пешком хоть от Марселя.

Чтобы не тратить понапрасну энергию, Марианна старалась расслабиться, хотя это было и трудно в ее неудобном положении. Ей пришли в голову советы старого Добса, может быть, потому, что она его только что вспоминала.

«Расслабьтесь, мисс Марианна. Это один из лучших секретов фехтовальщиков и стрелков. Успокаиваются нервы, поддерживается хладнокровие. Надо научить ваши мускулы отдыхать».

Добрый старик обучал ее, как расслабить руки, ноги, как углубленно дышать, и, несмотря на узы, Марианна старалась применить на практике свои давние уроки. В то же время она пыталась ни о чем не думать, особенно о пережитых в Лафорс восхитительных минутах, действовавших возбуждающе. И это удалось ей настолько хорошо, что в конце концов она заснула глубоким сном.

Она проснулась оттого, что ей снова закрыли глаза и накинули попону на лицо. Почти сразу же послышался скрип решетки и снова звяканье оружия, словно они оказались перед сторожевой охраной. Затем карета покатилась по чему-то мягкому и ровному, по посыпанным песком аллеям парка, может быть… В своей плотной упаковке Марианна больше ничего не слышала и отчаянно ловила воздух… К счастью, карета наконец остановилась.

Молодая женщина подумала, что ее развяжут, вынут кляп и снимут повязку с глаз, но ничего этого не сделали. Две пары рук вытащили ее из кареты. Послышался плеск, лязг цепи, затем глухой удар, как бывает, когда лодка ударяется о причал. Под ногами тех, кто ее нес, заскрипели доски, и она ощутила легкое покачивание суденышка, на дно которого ее положили. Без сомнения, ее собираются перевезти через реку, если только… У нее промелькнула мысль, заставившая ее содрогнуться, но она тут же отбросила ее. После похищения Пилар повторяла ей, что ее не убьют, теперь, по крайней мере, потому что она должна подольше мучиться!

Кто-то сел на весла, и лодка поплыла. С напряженным вниманием Марианна прислушивалась к каждому шуму, но, кроме легкого плеска весел и сильного дыхания гребца, она услышала только далекий крик совы.

Лодка мягко уткнулась в берег и остановилась. Снова чьи-то руки подхватили Марианну, но на этот раз, чтобы без церемоний забросить ее за спину, словно мешок с мукой.

От человека, который ее нес, отчаянно несло конюшней и малоприятным запахом прогорклого масла. Марианна не успела докончить свои исследования, потому что он стал взбираться по лестнице, вернее всего, по стремянке, судя по скрипу и покачиванию, и этот подъем показался ей вечностью, пока они не оказались на ровной поверхности. В то же время запах соломы и сена проник в ее ноздри, побеждая запахи мужчины, который грубо бросил ее на что-то мягкое, очевидно сено. И сразу связывавшие Марианну веревки были развязаны. Кляп исчез, равно как и повязка с глаз.

При свете потайного фонаря, который держал один из мужчин, Марианна увидела стоящего перед ней растрепанного, дышащего, как морж, гиганта, который, по всей видимости, и нес ее. Другой мужчина был по-прежнему в большой шляпе, плаще и черной маске. Наконец через узкое отверстие, похоже, образованное двумя сорванными досками, вошла Пилар. Этот чердак, как представила себе Марианна, находился над сараем или хлебным амбаром.

– Здесь ваше место! – сказал мужчина. – И вам будет не так уж плохо. Тут, по крайней мере, сухо, а сено мягче тюремных досок!

– Может быть, мне следует вас поблагодарить? – бросила Марианна, с трудом удерживая ярость. – Я всегда любила запах свежескошенного сена, но все-таки я хотела бы узнать, сколько времени вы намереваетесь продержать меня здесь?

Мужчина хотел ответить, когда Пилар потянула его назад и сделала знак молчать.

– Вы уже знаете: я хочу предотвратить ваше вмешательство в действия правосудия. Вы останетесь здесь, пока не вынесут приговор и… не приведут его в исполнение!..

– И вы считаете себя женщиной? – вскричала пленница, неспособная больше сдерживать негодование. – Вы смеете называть себя «его» женой, тогда как вы просто вульгарная убийца, лгунья и полубезумная фанатичка! Так вы платите Язону за сделанное вам добро? Ведь я знаю, почему он женился на вас: он хотел спасти вам жизнь, находившуюся под угрозой ввиду проамериканских симпатий вашего покойного отца!

– Симпатии отца не совпадали с моими. Я предпочла связать свою судьбу с моими соотечественниками. Я вовсе не нуждалась, чтобы ради этого Бофор женился на мне!

– Тогда почему вы вышли за него замуж? Признайтесь, если у вас хватит смелости! Что, не смеете? Тогда я сама скажу: вы вынудили его жениться на вас, представившись несчастной преследуемой, вы умоляли его о помощи, потому что это был для вас единственный шанс овладеть им! Вы были без ума от него, не так ли? Но вы прекрасно знали, что он вас не любил!

Ногой в остроносой туфле Пилар больно ударила в бок Марианну. Чуть присев от боли, она мгновенно изготовилась для прыжка на обидчицу, но ее на лету перехватили руки двух мужчин, бросившихся вперед. Пилар усмехнулась.