Сама история Эдгара По становится метафорой аналитического процесса. Лакан устанавливает соответствия между инстанциями субъекта и позициями, занимаемыми персонажами в рассказе: между позицией слепого и реальным, между позицией поглощенного увиденным и воображаемым, между позицией «похитителя» и символическим. Кроме того, эти позиции – еще и позиции субъективации. Так министр, смещаясь с одной позиции на другую, продвигается от нарцис-сической стадии дальше в зависимости от своего видения расположения остальных позиций в отношении письма, означающего.

В процессе анализа бессознательные представления, означающие настаивают на том, чтобы быть высказанными и услышанными, не будучи при этом связанными с принципом удовольствия/неудовольствия. Цель психоанализа состоит в том, чтобы помочь субъекту осознать динамику этих переходов с одной позиции на другую и закрепиться в третьей позиции. В анализе необходимо найти это письмо, эту букву, букву закона, или, по крайней мере, вычислить траекторию ее движения, что позволило бы выследить, какое место занимает субъект в порядке символического. Откуда и мысль Лакана: письмо всегда приходит по назначению, ведь адресат его – Другой. Более того, письмо не просто принадлежит порядку символического. Оно пересекает пределы инстанций субъекта. Оно связывает символическое, реальное, воображаемое. Оно организует топику Лакана.

Топика – модель психического аппарата. В 1899 году в 7 главе «Толкования сновидений» Зигмунд Фрейд описывает свою первую топику, которая включает три системы

– бессознательное, предсознательное, сознательное. В 1923 году в книге «Я и оно» он конструирует вторую топику, дополняющую первую: я, оно, сверх-я. 8 июля 1953 года Жак Лакан говорит о трех порядках психического

– символическом, воображаемом и реальном. Так он вводит в психоанализ третью топику. Эта модель психического аппарата человека дополняет топики Фрейда. Как обычно, Лакан утверждает, что свою модель он находит у Фрейда.

Было бы неправильно говорить о хронологической последовательности развития трех инстанций у субъекта. Появление одной инстанции возможно только вместе с появлением другой и за ее счет. И все же, обсуждение топики обычно начинается с воображаемого, поскольку оно связано со стадией зеркала. Воображаемое как производное этой стадии оказывается местом собственного я, заблуждения, очарования, соблазнения, иллюзии. Однако воображаемое не сводится к иллюзорному. Если воображаемое необходимо, то иллюзорное воспринимается как нечто излишнее. В то же время воображаемое создает фундаментальные иллюзии целостности, синтеза, автономии.

Парадокс состоит в том, что воображаемое не возникает вне символического. Стадия зеркала предполагает приписывание воображаемого собственного образа символическому порядку дискурса. Этот процесс происходит, например, следующим образом: мать с ребенком говорит перед зеркалом: «Какой ты красавец, Федя! Глазки у тебя дедушкины, ушки – папины, а носик – мамин». Ребенок привязывается к собственному образу именем собственным, а части тела заимствуются в языке у других.

В течение многих лет, с начала 1950-х до середины 1960-х годов Лакан описывает на своих семинарах взаимоотношения символического и воображаемого. Он показывает: воображаемое всегда уже структурировано символическим; поэтому Лакан иногда говорит о «воображаемой матрице». Если воображаемое характеризуется дуальными отношениями, основанными на связях собственного я с образом, отражением, другим, то символическое описывается тройственными отношениями: я – другой – Другой. Кроме того, если воображаемое в этих отношениях отмечено зримым отчуждением, символическое вводит отчуждение от себя в означающем.

Говоря о символическом, следует подчеркнуть противоположность «символа» у Юнга и Лакана. Символ Лакана – означающее, не связанное постоянными узами с означаемым, в то время как в традиции Юнга символ – трансцендентный устойчивый знак. Символическое Лакана не совпадает с языком вообще. Символическое соотносится с пространством означающих, в то время как область означаемых и означения принадлежит, по крайней мере отчасти, порядку воображаемого. Лакан приходит к символическому, исходя из «символической функции», структурирующей отношения родства, Клода Леви-Строса и теории обмена даров Марселя Мосса. Поскольку основная форма обмена в человеческом сообществе – обмен словами, использование дара речи, поскольку закон и структура немыслимы вне языка, то символическое обладает лингвистическим измерением.

Символическое предшествует появлению на свет субъекта. Субъект рождается в символическое. Несмотря на то, что символическое как порядок языка предшествует появлению воображаемого, несмотря на то, что оно появляется на стадии зеркала вместе с воображаемым, в строгом смысле слова субъект входит в символическое в эдипову стадию. Вхождение в собственно человеческий регистр связано с Эдипом, Законом, Другим, Кастрацией, Отцом, Именем Отца. Открытие символического порядка, по Лакану, как раз и составляет главное открытие Фрейда.

Функция отца, как показал Фрейд в книге «Человек Моисей и монотеистическая религия», заключается в том, чтобы разорвать симбиотические, биологические, аффективные узы и ввести ребенка в область социального, законного, в царство представлений, суждений, памяти. Чтобы подчеркнуть абстрактный характер происходящего, чтобы исключить путаницу между функцией отца и биологическим отцом, Лакан говорит об Имени-Отца. Имя не реально.

В 1930-е годы Жорж Батай открывает Лакану новые перспективы прочтения Ницше и де Сада. По сути дела

Лакан выводит понятие «реальное» из гетерологии Батая, в которой речь идет неассимилируемом, отбросах, остатках, о том, что всегда оказывается за пределом человеческого знания. Лакан осмысляет реальное как остаток, а потом и как невозможное. Реальное – своего рода несимволизируемый остаток, то, что остается невысказываемым. Реальное невозможно. Его невозможно вообразить. Его невозможно символизировать. Реальное травматично.

Реальное отнюдь не предшествует символическому, а появляется вместе с ним. Процесс символизации предполагает и появление, и исчезновение реального. Символ создает объект и затмевает его. Символическое это царство отсутствия, нехватки, смерти. Лакан говорит: влечение смерти – лишь маска символического порядка. Реальное не описывается каким-либо оппозициями. В реальном нет отсутствия, – говорит Лакан. Реальное всегда на своем месте. Реальное – по ту сторону символического. Реальное упорно возвращается на то-же-самое место, то место, в которое субъекта ведут его мысли, но при этом встречи с чем-то не происходит.

Если символическое – цепочки дифференцированных, дискретных означающих, то реальное недифференци-ровано. Реальное – не реальность. Реальность конструируется за счет воображаемых иллюзией и структур символического. И все же встреча с реальным возможна: нечто, не включенное в символическую структуру, при психозах может вернуться в галлюцинации.

Помимо реального, символического, воображаемого, Лакан различает в психическом аппарате идеалы. Две идеальные инстанции. Два идеала.

С символическим и воображаемым порядками структуры субъекта связаны еще две инстанции, два идеала: я-идеал и идеал-я. Фрейд вводит эти понятия и пользуется ими как синонимичными. Понятия идеалов – идеал-я [Idealich] и я-идеал [Ichideal] – впервые появляются в небольшой, но принципиальной статье 1914 года «К введению в нарциссизм». Идеализация другого – способ сохранения нарциссической идеализации себя, форма самосохранения. Фрейд пишет: идеал человека – лишь замена утраченного нарциссизма детства, когда ребенок видел идеал в себе самом. В книгах начала 1920-х годов «Массовая психология и анализ человеческого я», «Я и Оно» Фрейд, используя понятие идеала, развивает психоаналитическую теорию субъекта, рождающегося в результате двустороннего процесса идеализации/ идентификации. Идеал-я объясняет феномены полной подконтрольности при гипнозе, подверженности любовным чарам, подчинения лидеру. Процесс идеализации объясняет построение социальной массы. При этом между понятиями я-идеал, идеал-я, сверх-я Фрейд не проводит четкого различия.