– Остановите коня! – вскрикнула Лиза, но Лоток не останавливался. – Поводья, поводья натяните!

«Ах да, поводья!»

Женя вскинула руки с зажатыми в них поводьями, и Лоток, как ни странно, послушался, приостановил свой всполошенный бег.

Лиза подскакала, встревоженно заглянула Евгении в лицо.

– Ой, да ведь нельзя палочку над конем заносить, – сокрушенно сказала она. – Похлестывайте по бокам, и все. Я не успела предупредить, вы уж извините. Испугались?

– Нет, – сказала Женя и удивилась, поняв, что это правда. – Но мне все время казалось, что при следующем скачке я не вернусь обратно в седло.

– Привыкнете, – улыбнулась Лиза, наклоняясь к ней. – Только вы поводья так не распускайте, перехватите, они слабо натянуты.

Она провела худым смуглым пальцем по Жениной руке, и та близко увидела ее четкий профиль с длинной серебряной серьгой.

И невольно отпрянула.

Лиза бросила быстрый взгляд исподлобья и тут же выпрямилась, отстранилась:

– Вот так и держите кулачок, стаканчиком. И опустите руки на край седла, удобнее будет.

Она кивнула и, не оглядываясь, повела своего гнедого в галоп по кругу. Изящная фигура, крепкая посадка, черная волна волос летит за плечами – амазонка, ну истинная амазонка.

Вот именно!

Итак, Лизу смело можно вычеркивать из списка гипотетических климовских подружек. То есть он может сколько угодно на нее заглядываться, но его шансы ниже нуля. Эта серьга в правом ухе, серьга в виде двустороннего топорика… Вчера Женя ее просто не заметила, не то сразу отставила бы Лизину кандидатуру. Ведь это не простая серьга – это изображение лабирис, «подруги лабирис», двусторонней секиры амазонок. Вернейший атрибут лесби. Вот так номер!

Женя покачала головой, но тотчас приняла самый беззаботный вид. Не надо обижать Лизу придурковато-изумленным выражением лица. Она безошибочно оценила реакцию Жени на поглаживание руки, на эту серьгу. Каждому свое!

Сегодня было не так одуряюще жарко, как вчера, и народу в манеже все прибавлялось. С трибун наблюдали десятка два зрителей. А Климов все не появлялся. Балтимора, любителя лягаться, тоже не было видно: его, наверное, оставляют для постоянного клиента.

– Алиса, скажи там, чтобы ворота закрыли, – приказала Света, водившая на корде игривую кобылку. – Уже восьмой час, вряд ли кого-то сможем принять. Пока почистят, пока оседлают, времени покататься не останется.

– Я схожу, – предложила, легко спешившись, Маша. – Мне как раз позвонить нужно.

Женя задумчиво проводила ее взглядом. А если Маша побежала звонить Климову? Скажем, забеспокоилась, что его нет. Это никак не сочетается с результатами вчерашней слежки, однако мало ли что было вчера. Ведь Маша – единственная из тренеров, с кем у Климова что-то может быть.

Итак, не пойти ли незаметно за ней, не послушать ли, что за разговор произойдет? Тем более что оплаченное время уже истекло. А вдруг Климов прямо сейчас появится?

Внезапно раздался окрик:

– Лоток! Ваше время вышло. Будете доплачивать? – Суровая Света спохватилась!

Лоток, даже поименованный на «вы», такого желания не выразил. А Женя посмотрела на часы. До закрытия манежа полчаса, вряд ли Климов придет. И ворота заперты. Пожалуй, сейчас лучше все-таки добежать до каптерки и попытаться услышать, с кем будет беседовать Маша.

– Нет, на сегодня хватит, – ответила она, с интересом поглядывая на правое Светино ухо. Никаких серег. А все-таки Женя не может теперь избавиться от известной подозрительности. – Коня отвести в денник?

– Нет, я сама покатаюсь, – с удовольствием сказала Света. – Пусть Лоточек немного попрыгает, а то он второй вечер как неживой.

Это была рассчитанная плюха в адрес неуклюжей всадницы, но Евгения стерпела ее почти с удовольствием: женщины и должны не любить женщин, так задумано природой.

– Эй! – окликнула Света уже с седла. – А поощрить Лотка?

И правда! Женя растерянно оглядела барьер, ограждающий манеж, ища сумку. Там яблоко. Лотка обязательно нужно угостить – и в знак признательности, и закрепляя все те же положительные эмоции.

– Наверное, вы сумку около денника оставили, – подсказала догадливая Алиса. – Идите через боковую дверь, здесь до конюшни рукой подать.

Эх, жаль, каптерка совсем в другой стороне! Но делать нечего: если она не угостит Лотка, то упадет в глазах тренеров ниже низшего. А ее рейтинг здесь и так почти на нуле. Значит, в первую очередь – Лоток.

Она вбежала в конюшню и сразу услышала сердитое ржание. Один из коней, наверное, негодует, что его не вывели покататься. Может быть, Балтимор переживает, что Климов не пришел? Ого, как злобно ржет, чуть ли не рычит. У коней, оказывается, тоже бывает неважное настроение.

А вот и сумка – лежит себе под охапкой сена. Женя наклонилась – и чуть не упала от неожиданности, так загрохотали конские копыта по металлической стенке денника. Да это Балтимор неистовствует!

– Ты что, сдурел? – прикрикнула она строго и погрозила оскаленной морде, приткнувшейся к сетке.

С конем что-то неладно. С чего это он выкатывает налитые кровью глаза и хватает желтыми зубами сетку? И морда в пене. Не взбесился ли? А какую пыль копытищами поднял! Так и садит ногами – не дай бог сейчас оказаться позади него.

– Балтимор, Балтик, – сладким голосом запела Женя, пытаясь успокоить коня. – Чего ты так разоряешься?

Странно, что никто не идет на шум. Хотя в манеже ничего не слышно, а каптерка далеко. А уборщики, эти бомжи, о которых говорила Алиса? Правда что бомжи – их нет и следа.

– Балт, Балтик! – Женя вытащила из сумки яблоко. – Хочешь?

Бросила яблоко на пол и слегка нажала сверху подошвой, чтобы разломилось. Коням трудно жевать твердое и круглое, это она усвоила со вчерашнего дня. Тем более что у Лотка во рту трензеля. Ему достанется половина. А второй, может быть, удастся утихомирить Балтимора? Как бы чего-нибудь не повредил себе от злости!

Евгения опасливо протянула к сетке руку с расплющенным яблоком. Балтимор перестал ржать и раздул ноздри.

– Ах, молодец! – обрадовалась Женя – и замерла, услышав слабый стон, долетевший из денника.

Подскочила к дверце.

– О господи!

В углу, на полу, под самой стенкой, скорчилась человеческая фигура. Синяя рубашка, бриджи… Климов!

Лежит, прикрывая голову рукой. Неужели Балтимор достал-таки копытом?

– Климов! – крикнула Женя и рванула дверцу денника. Две мысли ударили враз: что это может быть опасно, если Балтимор вздумает перенести на нее свою ярость, и что дверца почему-то не открывается.

Дернула еще раз. Ох, да это ведь щеколда упала!

Женя с усилием подняла ее, и дверца сразу распахнулась. Балтимор ринулся к выходу. Да и черт с ним, пусть бежит. Куда он денется? Через забор не перескочит, а устанет, так успокоится. Не то наверняка забьет бесчувственного Климова до смерти, да и Жене перепадет. Беспомощность жертвы, говорят, пьянит не только хищников, а Балтимор далеко не овечка.

Женя отскочила под защиту дверцы и, подхватив валявшуюся на полу метлу, выставила ее вперед, будто вилы. Довольно хилое оружие!

К счастью, дуэль не состоялась: Балтимор вымахнул из денника и поскакал по длинному коридору конюшни, задрав хвост и яростно мотая головой.

«Господи, что же я натворила! – От ужаса Евгению даже шатнуло. – А вдруг он взбесился и на кого-нибудь нападет?»

Но сейчас главное – Климов.

Вбежала в стойло, приподняла обмякшее тело. Да, без сознания, но вполне жив. И даже приходит в себя. Попробовала протащить его по полу и охнула: какой тяжелый!

– Климов, да Климов же! – От волнения Женя забыла имя собственного клиента. – Вы можете встать? Очнитесь!

Климов с трудом приподнял веки.

– От… кройте… – слабо шевельнулись губы. – Выпустите…

– Все уже открыто! – Женя продолжала тянуть что было сил. – Вставайте скорее! Надо выйти из денника!

Она сама не понимала, почему так спешит. Наоборот, теперь, когда ошалелый конь удрал, в деннике было совершенно безопасно. И если запереться, то Балтимор, вздумай он, к примеру, вернуться, уже не зайдет. А тем временем и помощь подоспеет.