Благодаря внимательным наблюдателям все во дворце знали число любовных поединков между Людовиком XV и его супругой, проведенных ночью на королевском ложе. Многие дамы с задумчивым видом качали головами, явно завидуя молодой королеве.

Король и в самом деле был очарован прелестями Марии, королева же отвечала ему великой страстью.

«Никто никогда не любил так, как я люблю Людовика», – писала Мария отцу.

Забросив государственные дела, Людовик бездельничал, охотился и доставлял удовольствие королеве, которая десять раз сделала его счастливым отцом.

Тут бы и сказке конец – счастливый, разумеется… Но нет…

Спустя много лет королева испытала вполне понятную усталость.

– Что это за жизнь! – пожаловалась она однажды своим фрейлинам. – Все время спать с королем, быть брюхатой и рожать!

Узнав об этом, король обиделся, но все еще продолжал вести добродетельную жизнь, пока на горизонте не появилась прелестная Незнакомка…

– Обещаю сделать все, что в моих силах, для нашего общего счастья, – сказала отцу Мария-Луиза 13 марта 1810 года, прощаясь с семьей и садясь в карету, которая должна была увезти ее во Францию.

Два дня назад, 11 марта, в Вене, в соборе святого Стефана, состоялась церемония бракосочетания, на которой отсутствующего Наполеона представляли маршал Бертье и эрцгерцог Карл. Итак, восемнадцатилетняя дочь австрийского императора Франца I стала женой человека, которого она ненавидела всей душой…

Пока восемьдесят три кареты неспешно везли Марию-Луизу и ее свиту во Францию, Наполеон сходил с ума от нетерпения. Он напоминал маленького мальчика, который надеется получить великолепный рождественский подарок… и никак не может дождаться Рождества. Да, Бонапарт действительно недавно грубо заявил: «Я беру в жены чрево…», и все же он ждал свою невесту со смешанным чувством беспокойства, любопытства и возбуждения.

Дело в том, что французский император, находившийся в зените могущества и славы, с некоторых пор был одержим манией упрочения династии. Он хотел жениться на принцессе крови и иметь от нее наследника, который состоял бы в родстве со всеми королевскими фамилиями Европы. Неудивительно, что, ожидая прибытия Марии-Луизы, Наполеон сгорал от нетерпения.

Узнав о том, что австрийская принцесса покинула Вену, он с трудом сдержался, чтобы не выехать ей навстречу. Каждый день он слал своей невесте нежные письма и подарки и каждый день вызывал к себе вернувшихся в Париж офицеров и взволнованно спрашивал:

– Как вы нашли эрцгерцогиню Марию-Луизу? Только ничего от меня не скрывайте!

– Сир, она очень хороша, – говорил очередной адъютант Бертье, только что прибывший из Вены.

– Очень хороша… – повторял Наполеон и недовольно хмурился. – Это мне ни о чем не говорит… Какого она роста?

– Сир, она… она подобна королеве Голландии, – отвечал курьер.

– Ах так! Вот это хорошо. А волосы… Какие у нее волосы? – спрашивал император.

– Светлые, сир. Она блондинка. Почти как королева Голландии, – отвечал гонец.

– А цвет лица? – не унимался Наполеон.

– Лицо у нее свежее, и кожа белая, как у королевы Голландии…

– Значит, – со вздохом подытоживал Бонапарт, – она похожа на королеву Голландии?

– Нет, сир, вовсе нет, – возражал адъютант. – И все же я говорю вам чистую правду…

Отпустив наконец молодого офицера, которого он расспрашивал, Наполеон покачал головой и пожаловался Талейрану, свидетелю этой сцены:

– Я тянул из них каждое слово, словно клещами, и уже начинаю беспокоиться, не уродина ли моя жена. Ведь ни один из тех молодых людей, которые уже ее видели, не назвал Марию-Луизу красивой. Ну что ж! – вздохнул император. – Пусть она окажется просто доброй и нарожает мне здоровых мальчишек, и я буду любить ее, словно она настоящая красавица…

Однако и на следующий день он не удержался от любопытства и, сопровождая свои вопросы выразительными жестами, поинтересовался:

– А есть ли у нее это? И это? А это? Отвечай же, черт бы тебя побрал!

Несчастные адъютанты, смущаясь и краснея, постарались представить императору округлые формы его невесты и сильно возбудили нескромные желания Наполеона. Ему очень захотелось поскорее самому взглянуть на принцессу. Но вдруг он подбежал к зеркалу и, посмотрев на свое отражение, забеспокоился: а понравится ли он, Бонапарт, австрийской принцессе?

Этот вопрос привел его в такое смятение, что в течение последующих недель он делал все возможное, чтобы выглядеть моложе своих сорока лет: стягивал живот, пудрился, душился, наряжался… И еще он бросил курить, заказал себе расшитый узорами костюм и даже начал напевать модные куплеты.

Двадцатого марта, перед тем как выехать из Парижа в Компьень, где должна была остановиться принцесса, Наполеон написал Марии-Луизе очередное письмо:

«Мадам, я получил Ваш портрет. Императрица Австрии соблаговолила прислать его мне. В чертах Ваших я разглядел прекрасную душу, которую восхваляют все, кто знает и любит Вас. И это оправдывает мои ожидания, которые я возлагаю на Ваше Величество. Надеюсь, Вы полюбите Вашего супруга, ибо он прежде всего желает Вашего счастья, права же его будут основаны исключительно на Вашем доверии и чувствах Вашего сердца. Полагаю, Вы уже совсем близко, и я жду Вас с нетерпением…»

Но это было не просто нетерпение, а настоящая лихорадка. Он все чаще рассматривал портрет Марии-Луизы, сравнивал его с выгравированным на медали изображением Габсбургов и восторженно восклицал:

– Ну да, эта выпяченная губа – признак царствующего австрийского дома!

Фамильная черта Габсбургов, которую он надеялся увидеть и у своих потомков, как бы приближала Наполеона к Людовику XVI, которого он мечтал считать своим «дядюшкой». О да, французский император был человеком тщеславным! И все же он не находил Марию-Луизу красивой и потому говорил о ее «прекрасной душе», не слишком доверяя портретистам, льстившим своим высокородным заказчикам. С каждым днем он чувствовал себя все менее уверенно и, ожидая невесту, искал повод полюбить эту незнакомку. Вот Жозефину, это воплощение элегантности, он любил по-настоящему… А какой окажется Мария-Луиза?..

От волнения он не находил себе места и то и дело отправлялся взглянуть на покои, приготовленные для новой императрицы, где в шкафах уже ждали ее платья, белье и обувь, сшитые по меркам, присланным из Вены.

– Посмотрите! – сказал Наполеон своему камердинеру Констану, взяв в руки одну из шестидесяти пар расшитых шелком туфель и весьма ловко жонглируя ими. – Вы когда-нибудь видели женщину, у которой ножка была бы меньше?

Желая понравиться Марии-Луизе, Бонапарт суетился, волновался, следил за тем, как обставляются ее апартаменты, самолично указывал, куда поставить мебель, и выбирал обивку для диванов и кресел…

Император забросил государственные дела… Он не скрывал своего возбуждения и шел на все ради того, чтобы угодить эрцгерцогине, которую, заметим, он пока еще и в глаза не видел.

Беря в жены уроженку Вены, он решил заняться танцами, дабы очаровать Марию-Луизу умением вальсировать. Научить его танцевать он попросил Гортензию, дочь Жозефины, и молодая женщина очень старалась… однако результат оказался плачевным.

– Я слишком стар, – пожаловался император, но тут же сам нашел слова утешения: – Но не в танцах же дело. Совсем в другом мне следует блистать…

Мария-Луиза и предположить не могла, что ожидание встречи с ней приведет Наполеона в такое волнение. Несмотря на ежедневные знаки внимания со стороны своего суженого, она печально смотрела в окно кареты на сменяющиеся пейзажи. Со слезами рассталась она со своей австрийской свитой, которую сменили двадцать пять придворных дам во главе с очаровательной Каролиной Бонапарт, сестрой Наполеона, которая, впрочем, даже не потрудилась скрыть своей неприязни.

Переезжая по понтонному мосту через Рейн, Мария-Луиза разрыдалась.