«Вдруг» не сбылось: в дверь, к счастью, никто не вошел. Я вполне успокоилась и легла спать, практически уверенная, что пребуду в одиночестве до самой Москвы. Но, судя по всему, мой сосед появился именно в Ильине.

Я спала без задних ног. В принципе сон у меня очень чуткий, в поезде тем более, а здесь я что-то вырубилась накрепко. Я не помню, как в мое купе вошел попутчик. Тем более не помню, чтобы…

В каком-то моем романе, уж и забыла, как он назывался, был некий персонаж, потерявший при аварии память. Но ведь со мной не произошло за истекшие три часа никакой аварии! Разве что с полки я упала… да и то вряд ли. Нет у меня такой привычки – падать с полки в купе. Да еще с нижней. Точно так же нет привычки пить что ни попадя и вступать с кем ни попадя в беспорядочные половые связи.

Ну ладно, насчет случайных связей я не стану бить себя в грудь: нет, ничего не было и никогда не будет. Однако всех своих любовников, как мимолетных, так и долгоиграющих, я помню отлично. И напиваться до отключки мне в жизни не приходилось! Я вообще не люблю алкоголь. Ну, разве что немножко кампари с апельсиновым соком или мартини – с манговым. Или самую капельку «Бейлиса» со льдом… Чуть-чуть, для придания жизни некоторой пикантности. Но не до потери же пульса! И уж всяко я не стала бы пить вино с названием, оскорбляющим творчество моего любимого писателя, – «Ночь нежна»!

Я отчетливо помню, что выпила только стакан минеральной воды под названием «Саровская». Вон из той бутылки… А кстати, где бутылка? Ее почему-то нет. Нету также пластиковой коробки с жутким продуктовым набором: сухим печеньем, йогуртом, пережившим срок своего хранения раза в три, заплесневелой булочкой в полиэтилене и такой жирной колбасой, что при одном взгляде на нее у меня обостряется хронический холецистит. Ничего этого я есть, конечно, не стала, выпила только воды… и что? И отключилась? До такой степени, что…

Я взглядываю на противоположную полку. То, что там лежит, я прикрыла простыней. Не столько потому, что это труп, сколько потому, что он голый, да еще украшенный изделием номер два. Бывала я в моргах, бывала на авариях, видела мертвых людей! Само по себе такое соседство меня не слишком напрягает. Видимо, оттого, что во мне сейчас какие-то нормальные реакции притуплены – от шока, да и туман в голове не рассеялся. Но стоит представить, что я с ним… а потом его… как меня начинает бить истерика. А истерики сейчас я себе позволить никак не могу. Поэтому и накинула простыночку на голого мужчину, на прощанье еще раз глянув на него и в очередной раз покачав головой: не могло этого быть. Не могло – и все тут!

Но если я не убивала голого мужика, значит, это сделал кто-то другой. А меня просто подставил… Очень ловко, умело и продуманно.

Но кто в это поверит?

Кто поверит в безумную инсценировку, созданную только ради того, чтобы подвести меня под статью? Для чего? Кому и когда я перешла дорогу? Я далеко не Моцарт, а еще пара-тройка детективщиц, живущих в Нижнем Новгороде, даже оптом не тянут на Сальери. Творческая зависть как мотив жуткого спектакля отпадает в полуфинале. Наследства от меня никто не ждет, да и не накопила я за жизнь никаких богатств, кроме весьма простенькой квартиры. При том, что «сталинки» теперь практически не котируются (слишком много «элиток» понастроили!), больших денег за нее не возьмешь. Да и кто будет брать? Михаил? Но мы с ним так и не были зарегистрированы. Когда меня посадят (с конфискацией имущества), квартира, скорей всего, отойдет в так называемый «выморочный фонд» – в распоряжение домоуправления. Но чтобы вообразить, что кто-то из работников нашего ЖЭКа способен убить и подставить меня ради квартиры, надо обладать слишком изощренным воображением. У детективщицы Дмитриевой такого нету.

Может быть, мне мстит Михаил? Мужики злопамятны, это правда. Но Михаил?.. Нет, не стану отрицать, что он способен на месть или на подлость. После того, как он меня бросил год назад, я открыла, что он способен на многое. Честно говоря, тогда я чуть не умерла с горя не столько потому, что он так поступил, а потому, что так поступил именно он. Думаю, он даже мог бы убить, к примеру, меня или своего смертельного врага. Конечно, можно допустить, что этот несчастный, которого я прикрыла простынкой, – смертельный враг Михаила. Вот мой бывший муж и прикончил его – буквально, а заодно меня – фигурально.

Чушь полная. Версий, подобных по глупости этой, я могу накидать сколько угодно – все же какая-никакая, а детективщица.

А ведь знаешь что, дорогая? Сейчас речь идет не столько о том, чтобы объяснить ситуацию, сколько о том, как из нее выпутаться.

Если ты твердо уверена, что не делала этого (уверена, уверена!), значит, остается – что? Уповать на бога и справедливость правосудия? Поднять вот прямо сейчас крик: «Не виноватая я, он сам пришел!» – и потребовать, чтобы вызвали бригаду ментов? Отдаться в руки правосудия?

Говорят, надо доверять первым побуждениям – они-де наиболее разумные. Но едва ли разумно вот это первое побуждение!

Прикинь – если ты попадешь в лапы милиции (прости меня, господи, за этот штамп, однако, подозреваю, он окажется очень точен – таково уж свойство штампов!), то вряд ли кто-то примет всерьез твои сбивчивые оправдания. Дверь-то заперта изнутри! Для милиции это значит, что никто другой не мог бы убить моего попутчика. А я считаю, что против меня играет кто-то из поездной бригады. Либо проводница, либо кто-то из ее коллег, без разницы – кто-то, у кого есть универсальный ключ от всех купе, открывающий даже закрытые на фиксатор двери. И – запирающий их вновь…

Может быть, этого человека убила проводница, а меня просто подставила?

Круто. Как сюжетный ход одного из дамских детективов – вполне допустимо, однако в это плохо верится. Слишком уж многое предусмотрено. Исчезла бутылка, из которой я пила воду. В нее – ясно как день! – заранее было впрыснуто снотворное, или эта штука, которой пользуются проститутки, чтобы усыпить клиентов, а потом ограбить… лекарство от давления, в каком-то моем романе оно тоже использовано… не могу вспомнить название – верный показатель того, в каком смятении я нахожусь. А может быть, свидетельство того, что у меня бывают стойкие провалы в памяти? Если я забыла, как называется это лекарство, то могла забыть и что этого человека я…

Не могла, не могла, не могла! И оставим эту тему.

Короче, в воду эта усыпляющая гадость определенно была добавлена заранее: бутылка уже стояла на столике, когда я вошла в купе!

Боже мой… Одно из двух: или у поездной бригады есть привычка травить всех пассажиров подряд, или… или все это было замыслено конкретно против меня… Хотя до вчерашнего утра я вообще не знала, что выберусь в Москву, а до двух часов дня у меня даже билета не было. И я никому не говорила, ни единой душе, что сегодня уезжаю, ну а на номер места посмотрела, лишь когда подошла к вагону!

С другой стороны, все мои данные попали в компьютер билетного кассира. И он, точнее, она, могла сообщить о них неизвестному злоумышленнику…

Могла, нет вопросов. Однако из этого следует, что против меня играет организация таких масштабов, представить которые, а также цели и задачи самой игры, у меня опять-таки просто не хватает фантазии.

Кстати, эта отрава называется клофелин. Наконец-то вспомнила! Значит, память у меня еще не совсем пропала!

Господи! Что это?

В двери раздается чуть слышный скрежет. Я вижу, как медленно, едва заметно начинает поворачиваться фиксатор…

Расшифровка видеозаписи.

– Взгляните на эти фотографии. Вам знаком кто-нибудь из изображенных на них людей?

– Да. Я знаю одного человека.

– Покажите фотографию. Назовите этого человека.

– Вот этот снимок. Парня зовут Роман Карташов. Отчества его я не знаю.

– Посмотрите как можно внимательней. Вы абсолютно убеждены, что никогда не видели никого из других людей?