— Прошу вас, спойте еще! У вас такой свежий и чистый голос, словно родник. Он приносит мне невыразимое блаженство. Но, может быть, вы устали?
— Нет, но… Можно мне выпить немного воды? — Выпейте лучше глоточек мальвазии! Она там, на столике, — добавил Ришелье и указал в угол просторной комнаты.
Сильви встала, налила себе вина, чувствуя, что его высокопреосвященство следит за каждым ее жестом. Когда она пригубила несколько капель, Ришелье вдруг спросил:
— Вы кого-нибудь любите?
Вопрос оказался настолько неожиданным, что Сильви чуть было не выпустила из рук тяжелый бокал из резного хрусталя. Она быстро взяла себя в руки, поставила бокал и, повернувшись к кардиналу, ответила, прямо глядя ему в глаза:
— Да, ваше высокопреосвященство.
— Ах так!
Повисла напряженная тишина, только пламя чуть потрескивало в камине. Сильви вернулась, чтобы сесть на прежнее место, но Ришелье попросил ее налить вина и ему:
— Я с удовольствием выпью немного мальвазии… Я не ваш исповедник и не стану спрашивать, кого вы любите. Это мне мешает, но меня не касается.
— В любом случае, монсеньор, я на этот вопрос не отвечу. Но я рада, что вы мне его задали.
— Почему же?
— Потому что… — Сильви мгновение помешкала, потом собралась с духом и ответила:
— Потому что, надеюсь, теперь ваше высокопреосвященство лучше поймет, почему я не могу благосклонно взглянуть на того человека, которого ваше высокопреосвященство взяли на себя труд мне представить.
— Этот бедняга Ла Феррьер вам не нравится?
— Нет, монсеньор, совсем не нравится! И я не могу себе представить, что он уговорил ваше высокопреосвященство просить моей руки у госпожи герцогини Вандомской.
— Ах, так вам об этом известно?
— Да, монсеньор… И я умоляю ваше высокопреосвященство поблагодарить господина де Ла Феррьера за оказанную мне честь и попросить его впредь не упорствовать в своих усилиях, которые ни к чему его не приведут.
— Даже если это устраивает меня?
Голос кардинала стал суровее, но Сильви не дрогнула:
— О монсеньор! Я так мало значу, что моя судьба не может занимать хотя бы на мгновение князя католической церкви и всесильного министра.
Снова воцарилась тишина. Потом Ришелье протянул руку:
— Подойдите сюда, малышка!. Поближе! Садитесь-ка на эту подушку, чтобы я мог видеть ваши глаза.
Сильви послушно не стала отводить глаза в сторону и не пыталась спрятаться от властного взгляда, устремленного на нее. И вдруг кардинал улыбнулся:
— Вы ведь совсем меня не боитесь, верно?
Это было сказано так ласково, что Сильви тоже улыбнулась в ответ.
— Нет, монсеньор. Совсем не боюсь, — ответила она и покачала головой. В такт качнулись длинные шелковистые локоны.
— Ну что же, по крайней мере, вы откровенны! Господь свидетель, как это мне приятно. Ведь я постоянно сталкиваюсь с притворщиками, вижу лица кислые, испуганные или презрительные. Разумеется, это не относится к королю. Есть еще несколько человек, но их так мало. Итак, раз вы меня не боитесь, я предлагаю вам сделку…
— От меня так мало толку, я такая неловкая, монсеньор, и…
— Вам не понадобится никакая ловкость. Мы с вами больше не говорим о бароне де Ла Феррьере, но за это вы будете приходить ко мне и петь для меня!
С губ Сильви немедленно слетел ответ, а прелестные ореховые глаза засияли:
— О! С радостью! Так часто, как это будет угодно вашему высокопреосвященству! Только… если королева разрешит.
— Разумеется! Будьте уверены, я не стану злоупотреблять этим! А теперь спойте мне еще что-нибудь!
Сильви снова взяла гитару, но в это мгновение в комнате появился человек. Казалось, он вышел прямо из гобелена. Молчаливый, словно призрак, монах, чью тонзуру возраст увеличил, а бороду проредил. Ришелье сделал знак Сильви, чтобы она перестала играть.
— Что случилось, отец Жозеф?
Отец Жозеф дю Трамблэ молча нагнулся к уху кардинала и что-то прошептал. Умиротворенное лицо кардинала немедленно посуровело:
— Мы разберемся! Мадемуазель де Лиль, я вынужден расстаться с вами, потому что мне необходимо вернуться к делам. Мадам де Комбале ждет вас в галерее, и ваш «эскорт» вас, я полагаю, проводит. Благодарю вас за доставленное удовольствие. Но когда вы вернетесь вновь — а я надеюсь, что это случится очень скоро, я пошлю за вами своих людей, чтобы не заставлять ее величество утруждать своих… Да хранит вас господь!
Сильви присела в реверансе, потом взяла гитару и пошла к Марии де Отфор и Сен-Мару, скучавшим в гостиной.
— Я смотрю, вы там устроили настоящий концерт, если судить по времени, — ядовито заметил молодой человек.
— На вашем месте я не стала бы жаловаться. Я вполне могла задержаться и дольше, но только появление некоего отца Жозефа заставило кардинала вернуться к делам.
— Брр! — мадемуазель де Отфор поморщилась. — У меня от одного имени этого старика мурашки по коже. Как вы нашли его высокопреосвященство?
— Очень любезным! Меня даже пригласили прийти еще раз, если королева позволит…
— О да! Она позволит. Вы только что сами видели, как легко сказать «нет» кардиналу. Кстати, он хотя бы отблагодарил вас подарком?
— Нет! — воскликнула очень довольная Сильви. — Он сделал нечто большее. Пообещал больше никогда не говорить об этой странной свадьбе с господином де Ла Феррьером!
Молодые люди спускались по главной лестнице. Навстречу им поднимался гражданский судья Парижа. Господин Исаак де Лафма почтительно приветствовал фрейлин королевы, но взгляд его желтых глаз остановился на Сильви. Он смотрел на нее с такой яростью, что ее не могла скрыть даже улыбка, которую он с большим трудом изобразил на своем уродливом лице.
— Какой мерзкий человечишка! — заметил Сен-Мар, когда они вышли во двор. — Я никогда не смогу понять, почему кардиналу, проявляющему во всем остальном столько вкуса, нравится окружать себя подобными мрачными личностями. Вот этот, например, или отец Жозеф!
— А как же насчет вас? — со смехом воскликнула Мария де Отфор. — Вы ведь из числа весьма близких его друзей, разве не так? Ведь именно ему вы обязаны должностью гардеробмейстера, которую вы имели наглость отвергнуть?
— Я ценю, что вы не назвали меня из-за этого сумасшедшим. Потому что, с моей точки зрения, это самый разумный поступок за всю мою жизнь! Юноше моего возраста необходимы свобода, веселье и возможность проводить время с ему подобными.
— С такими, как веселые распутники из Марэ?
— А почему нет? Мне нравится их общество…
— И компания одной прелестной особы. О ней говорят, что она от вас без ума.Лицо молодого человека побагровело, но это была краска удовольствия.
— Как бы мне хотелось, чтобы это оказалось правдой. Это просто королева, богиня…
— Черт возьми! Какая лирика! Но если вам дороги ваши хорошие отношения с кардиналом, вам следует остерегаться. Говорят, что эта дама нравится и ему.
— О! Он далеко не одинок! Теперь, когда я проводил вас до порога вашего дома, целую ручки и отправляюсь по делам!
Низкий поклон, пируэт, и юноша испарился, как блуждающий огонек. Девушки посмотрели ему вслед. Потом в сопровождении безмолвного, как тень, пажа они направились к покоям королевы. Свет, льющийся из окон, освещал большой двор. Было уже поздно. Дневную стражу у дверей давно сменила личная охрана, которая несла службу по ночам. Ими сурово командовал маркиз де Жевр, но фрейлины знали, что к королеве можно войти, поднявшись по маленькой лестнице. Они ею пользовались каждый день. Эта лестница соединяла их комнаты с бывшими покоями королевы-матери и апартаментами Анны Австрийской. На нее попадали через низенькую дверь, которую сторожил добродушный консьерж, весьма благосклонно относившейся к фрейлинам.
В Квадратном дворе царили тишина и покой. Окна покоев короля оставались без света. Этим вечером Людовик XIII выехал в Сен-Жермен после ссоры с мадемуазель де Лафайет. Размолвка грозила затянуться, потому что на следующее утро королю предстояло отправиться наводить порядок в Нормандии, где парламент принялся за старое. Это происходило частенько. Не проходило и года, чтобы в разных уголках королевства не вспыхивали восстания. Но его величеству потребовалось бы стать вездесущим, чтобы успеть повсюду. Поэтому он прибывал только в самых крайних случаях, даже если ему приходилось уезжать скрепя сердце. Этой ночью король наверняка плакал в своем полупустом дворце в Сен-Жермен. А Луиза лила слезы где-нибудь в Лувре…
