Кажется, Сашка растерялся.

– Это какую панихиду? Не по тем ли гадам, что Алика… – Он перевел дух и яростно зашептал в трубку: – Ты что, Серега? Ты их достал и пришил? Ты где сейчас? Ты сам-то в порядке?

– В полном. Сижу дома, двери заперты, рюмки вымыты, кошка спит. Ну так придешь? Напьемся?

– Чувствую, что-то произошло и это что-то – невеселое, – задумчиво сказал Бянус. – Интеллигенты вроде тебя только с горя пьют… с ба-альшого горя! Ну Алика мы оплакали… Кого теперь?

– Инков твоих, Месоамерику, Древний мир и Средние века. Еще Новое время, все человечество и нас с тобой. Наших родителей, девушек и жен, которых еще нет, и наших будущих потомков. Тут, Саш, такое дело… не знаю, как и сказать… В общем, конец света близится.

Бянус вздохнул с явным облегчением.

– А я уж испугался! Я уж сперва подумал, что ты лежишь прикован к батарее и надо суетиться с выкупом! А раз не надо, подождем до завтрашнего дня. Лучше до послезавтрашнего… У тебя тут конец света, а у меня родители в Москву смотались. Ну я…

– …предаешься излишествам. Кто там с тобой? Верочка, Галочка или Милочка?

Видимо, он отставил трубку – голос сделался тише, но звучал вполне отчетливо:

– Анюта, я сейчас!… Друг, понимаешь, звонит… горе у друга – штопор есть, а нет бутылки… нуждается в срочном утешении… – Бянус засопел мне прямо в ухо: – Послезавтра приду. Обязательно! А что до света и его конца, так ты не очень-то переживай. Это в тебе меланхолия бродит и комплексы кипят, терзая душу. Очень она у тебя чувствительная… А знаешь почему?

– Хмм?

– Потому, что ты слишком любишь маринованные миноги и справедливость.

Ти-ти-ти… Прерывистый гудок отбоя…

Я улыбнулся и повесил трубку. После разговора с Сашкой меня не тянуло уже напиваться или кого-то оплакивать, ни инков, ни предков моих, ни потомков, ни все остальное человечество. Оно, человечество, было понятием абстрактным, а друг мой Бянус был конкретен, как филенка от входной двери. И мне не хотелось, чтоб его выбили навсегда – его и прочих дорогих и близких, рассеянных по свету, которому придет конец. Не мог я с этим примириться! И что-то говорило мне, что жить я с этим грузом не смогу. Не знаю, как там с чувствительной душой или с миногами в маринаде, но справедливость я уважал. А тут – какая справедливость?!

Сотни тысяч лет, чтоб спину выпрямить и шерсть стряхнуть, чтобы придумать то и это, определить, что есть добро и зло, и возмечтать о радостном и светлом… И всему – конец?

Я замотал головой, гоня видения Апокалипсиса. Как там у Джинна? Возобладают центробежные процессы, цивилизация падет, среда обитания будет разрушена, возможна гибель всех живых существ… А по какой причине? Подробности, прекрасный сэр, подробности!

С этим не задержалось – Джинн отгрузил их монотонным голосом, сопровождая таблицами, схемами и видами развалин, которые покроют Землю. Три варианта, три судьбы с одним итогом: витальный коллапс, общепланетная катастрофа – и над безжизненными руинами ветер развевает прах… Его соображения сводились к следующему.

Технический прогресс в ближайшие десятилетия будет особенно стремительным в военной сфере и приведет к созданию нового оружия, миниатюрного, высокоточного и интеллектуального: управляемых снарядов с ядерной, химической или биологической начинкой, которые можно метать из базук, взрывчатки невероятной силы – не больше спичечного коробка на разрушение авианосца или огромного здания, крохотных фризерных бомб, способных заморозить все живое в радиусе мили, новых штаммов вирусов с избирательным эффектом, смертельных для определенной расы, народа или возрастной категории. Появятся способы воздействия на генетику, а с ними – возможность распространять редкие фобии и болезни: синдром ускоренного старения, бесплодие, фотоаллергию, порфирию, агорафобию[65]. Все эти новые средства будут не только компактными, но и довольно простыми в части производства, а значит, не поддающимися контролю. Уже не оружие для битв на суше, в воздухе и море, а идеальный арсенал для терроризма и диверсий с чудовищными, непредсказуемыми последствиями… Для некоторых государств, а также экстремистов, фанатиков и просто ненормальных он станет мечом отмщения за все обиды, ложные и истинные; ну а затем один из этих актов мести окажется таким успешным, что все проблемы отомрут. Вместе с человечеством.

Это была первая модель глобальной катастрофы, а из нее с железной неизбежностью проистекала вторая. Естественно, что крупные державы будут бороться с экстремизмом и, с вероятностью девять к одному, потерпят поражение. Слишком уж много людей столпилось в городах и весях около хлебных кормушек! Всех не проверишь, не сунешь под рентген, не покопаешься в мозгах у миллионов, не вскроешь в анатомичке и не зашьешь без неприятных последствий… Вот и выходит, что камикадзе-террорист – личность почти неуловимая; бродит, где хочется, и носит бомбу в кармане или в желудке либо плюет микробами чумы, которой заразился час назад. В подобной ситуации бить придется не отдельных смертников, а расправляться с вражьим семенем тотально – санировать огромные территории, целые страны, да так, чтобы потом трава не росла! Способы, как прогнозировал Джинн, будут такими: отравление воздуха и вод, искусственные тектонические катаклизмы, разрушение озонового слоя и генетическое оружие. Результат? Точно такой же, как в первом случае. Как ни крути, в этой войне не ожидалось ни победителей, ни побежденных, а только шесть или семь миллиардов трупов.

Третий похоронный случай, не связанный с войнами напрямую, сулил нам некоторый профит. Очень сомнительный, такой, как в анекдоте: хочешь сразу коньки отбросить или желаешь помучиться? Причиной гибели была экологическая катастрофа – бедствие, проистекавшее от ядерных могильников и вредных производств, уничтожения растительности, стартов ракет на химическом топливе, автомобилей, расплодившихся без меры и числа, и прочих общеизвестных страшилок. Но Джинн подсчитал, что эти страшилки – только пять процентов бед. а самое жуткое чудище явится из океана – вернее, из планетарной гидросферы, которую старательно и быстро преобразовывали в помойку.

Это началось после Второй мировой, когда в моря и океаны сбросили старое оружие, груды снарядов и бомб и взрывчатые вещества[66]; это продолжилось серией атомных взрывов, гибелью подводных крейсеров, кислотными и нефтяными ручьями, которые сливали химические комбинаты, морские буровые, танкеры и все, кому не лень. Но настоящий пик неприятностей был впереди, когда начнут масштабную добычу ископаемых на шельфе и в воду из поддонных линз хлынут не ручьи, а реки – нефть и газ, размолотая гидропушками руда, тяжелые металлы и ядовитые окислы и соли. Такой технологической атаки океану не сдержать – фитопланктон[67] погибнет, а с ним и все живое на Земле.

Жизнь так уязвима и хрупка! – думал я, знакомясь с этими жуткими пророчествами. Если нарушить баланс природных сил, давление, температуру, гравитацию, уровень свободного кислорода, сдвинуть их чуть-чуть – и все, каюк! Жизнь есть результат соглашения между планетарными стихиями, и состоит оно в том, что огонь не буйствует, а лишь дает тепло и свет, воздух чист, воды прозрачны и обильны, а земли плодородны. Тронь одну стихию, и три другие восстанут на тебя, и месть их будет скорой, праведной и жестокой! Они нас попросту утилизируют, как кучи отбросов и отходов, портящих пейзаж; сотрут в порошок и через сотни миллионов лет, возможно, породят другую жизнь, более мудрую и толерантную. Скажем, разумных пауков…

Эта мысль мне решительно не нравилась, и я, поднявшись, начал бродить по квартире, то замирая у книжных полок, то дрейфуя от кухни к родительской спальне, то пялясь в темноту окон. Третий час, глухая ночь… Но мне не хотелось ни спать, ни есть, ни пить; сжигаемый нетерпением и страхом, я желал спасти свой обреченный мир и сделать это немедленно, прямо сейчас! Как говорится, не удаляясь от кассы, то есть от компьютера… Смутная мысль бродила в моей голове, и я выхаживал ее, выхаживал ногами, как отец, пестовал и примерял к прорехе, зиявшей меж настоящим и будущим. Дыра, конечно, здоровая, очень капитальная дыра… Но, может, удастся заштопать?… Так или этак, этак или так… Не мытьем, так катаньем, не иглой, так шилом…