Они скакали на северо-запад двадцать дней и двадцать ночей. Герлах Хейлеман думал, что его сознание приспособилось к бесконечным степным просторам во время перехода в Дашику, но это путешествие сводило приобретенный им опыт на нет. Двадцать дней верхом, и, куда ни кинь взгляд, пустота. Герлах уже начал радоваться восходу луны или изредка пролетающим в небе канюкам. Эти короткие, бесценные перемены хоть ненадолго прерывали монотонность бескрайнего небосклона и поросшей травой равнины.

Так было до тех пор, пока он не обратил внимания на облака. Это случилось на пятый или шестой день пути. Герлах удивился тому, что он не замечал их раньше. Ни одно облако не повторяло другое. У каждого были свои очертания, плотность и цвет, даже скорость. Некоторые облака напоминали вполне определенные предметы — башню замка, пасущуюся лошадь, крыло орла. Герлах уже замечал, что кислевиты время от времени показывают друг другу на небо и делают какие-то замечания, которые обычно сопровождаются одобрительным цоканьем языком и довольным смехом. Теперь он понял, в чем дело. Они тоже видели облака.

— Баран! — мог крикнуть кто-нибудь из них. С ним соглашались или предлагали иной вариант.

Иногда сравнения были не такими конкретными. Какой-нибудь лансер тыкал в небо и со смехом кричал:

— Митри!

Очертания облака — серая глыба — и близко не были похожи на фигуру крепкого лансера… разве что его фактура и мрачноватый вид имели что-то общее с характером Митри и его манерой держаться. Некоторые облака вызывали неопределенные образы, словно имели собственный характер.

Странно, но как только Герлах начал наблюдать за облаками, степь перестала казаться ему пустым пространством. Она постоянно менялась. Всегда находилось на что посмотреть и чему найти определение. На то, чтобы его привыкший анализировать сложные ландшафты Империи мозг перестроился на степной лад, потребовалось время. И вот теперь Герлах решил, что научился видеть мир так, как его видят кислевиты. То, что раньше казалось ему пустотой, оказалось тонко устроенным пространством, главное — его почувствовать.

— Овца кормит ягнят! — сказал Герлах, и кислевиты, казалось, порадовались вместе с ним.

Каждую ночь они делали привал на несколько часов. Дров в степи не было, но всадники везли с собой топливо. В основном это были кости, сбереженные после предыдущего принятия пищи. В мире, где нет ничего в достаточном количестве, в ход идет все.

Вечерами, сидя у небольшого костерка, мужчины вели неторопливые беседы и делились воспоминаниями. Порой они даже обсуждали предметы, которые напоминали им увиденные в тот день облака. Бережливость была главным правилом их жизни. Все и без того ограниченные ресурсы применялись вновь и вновь, до полного их истощения. Кости, оставшиеся от одного ужина, использовались для разведения костра для приготовления следующего. Облака не давали всадникам сойти с ума от скуки днем, а воспоминания о них развлекали их вечером. Изобретательность и экономность.

Как-то у костра Бородин поделился с Герлахом своим знанием о небе. Это было, как догадался Герлах, как-то связано с понятием «круг». Не бывает двух одинаковых облаков. Они вечно плывут по небу, повторяя по кругу свой путь на небосклоне. Когда человек видит облако, которое уже когда-то видел в своей жизни, он понимает, что небо совершило полный круг и его время подошло к концу. Бывало, говорил Бородин, тот, кто увидел во второй раз одно и то же облако, садился на коня и уезжал из роты или из родной станицы навстречу судьбе, и больше его никогда не видели.

Утром, в холодном, зеленоватом свете начинающегося дня, Герлах и кислевиты седлали лошадей и скакали дальше. Герлах думал о том, увидят ли еще хоть кого-нибудь из них в родной станице.

Он даже не предполагал, какое огромное количество информации можно получить в степи. В монотонном мире — плоская земля, пустое небо — любая перемена, какой бы незначительной она ни была, сразу бросается в глаза.

Рожденные в степи кислевиты мгновенно улавливали ее сигналы и разгадывали ее загадки. Как только Герлах начал подыскивать сравнения для облаков, он обнаружил, что стал замечать многое другое. Например, травы в степи были очень разными, какими бы одинаковыми они ни казались поначалу. Старая трава и молодая поросль, разные виды трав, заросли дрока и морозоустойчивый щитовник. Один взгляд на степную траву мог сказать всаднику, как давно прошел здесь последний дождь и далеко ли он может найти ложбину с водой, куда дует ветер и какое сейчас время суток. Опытному всаднику даже не нужно было смотреть на траву. Достаточно было прислушаться к звуку копыт лошади. Отрывистый топот и сухой, мягкий и влажный, ровный и гулкий.

По температуре воздуха и его влажности можно было предугадать погоду. Всадники могли предсказать дождь и с какой стороны он придет.

Они могли предсказать грозу задолго до того, как начинало темнеть небо. Вид и движение травы выдавали направление ветра, а меняющееся освещение на горизонте — перемену погоды.

К тому времени, когда они приблизились к Либлии, Герлах узнал достаточно, чтобы понять, как кислевиты, еще не видя станицу, догадались, что она уже близко. Они учуяли дым и еще запах навоза и уксуса. Конечно, никаких признаков станицы видно не было, но после долгого перехода в открытой степи одного запаха дыма было достаточно.

Максим поднял руку, и рота, замедлив шаг, выстроилась в линию по сторонам от него.

— Либлия, — сказал Максим, и многие всадники с ним согласились.

Перед ними колыхалась на ветру бесцветная, почти белая в дневном свете трава.

Герлах хотел было подшутить над ними, но потом и сам учуял слабый запах дыма и животного пота.

— Много людей, — пробормотал Билидни. Герлах не понял — хорошо это или плохо. — Ятша! — отрывисто крикнул ротный и помчался вперед, увлекая их за собой.

Из того, что ему рассказывали, Герлах понял, что Либлию выбрали как самое подходящее место для воссоединения кислевского полка в случае отступления или поражения. Каждая рота которой удалось вырваться из Ждевки, должна была вернуться в Либлию. Герлах воспрял духом. Если там «много людей», тогда, возможно, удастся собрать полк, а потом вернуться в зону боевых действий. Они восстановят в Либлии силы и вернутся на юг, чтобы нанести врагу ответный удар.

Через четверть часа Билидни снова замедлил шаг и знаком приказал роте остановиться. Ротный совещался с Максимом и с горнистом Иевни.

— В чем дело? — спросил Герлах Витали.

— Кровь, — мрачно ответил тот.

— Ты чуешь ее?

— Яха. Вебла не чует?

Герлах не чуял, только запах дыма стал немного сильнее.

Билидни повернулся к роте и выкрикнул короткий приказ. Всадники мгновенно спешились и начали быстро натягивать на себя доспехи. Герлах последовал их примеру. Это было необычное зрелище. Посреди бескрайних степных просторов шесть десятков полуобнаженных мужчин, стоя рядом с ожидающими их лошадьми, натягивали через голову войлочные рубахи, а поверх них застегивали пластинчатые латы.

Как только были закреплены каркасы с крыльями и накинуты на плечи шкуры леопардов, всадники свернули в узлы свою повседневную одежду и привязали их к задней луке седла своих лошадей. Герлах старался не отставать от кислевитов.

Как только кто-нибудь из всадников был готов, он выкрикивал свое имя и с позиции «стоя» запрыгивал в седло. «Ну вот, — подумал Герлах, — начали выпендриваться, трюкачи». Но на деле демонстрация владения искусством верховой езды вселяла в лансеров уверенность в своих силах.

Герлах хотел повторить этот трюк, но понимал, что в результате выставит себя полным дураком. Саксен был выше любого пони в роте, а он сам не был таким ловким, как кислевиты. К тому времени, когда на него обратили внимание, он уже сидел в седле в своем шлеме с плюмажем и натягивал перчатки для верховой езды.

Герлах понимал, что его место на переднем крае. Он подхватил знамя и повел Саксена вперед, туда, где стояли Билидни и Максим. Ротный повернулся к Герлаху, его глаза поблескивали в сердцевидной прорези в забрале шишака.