Тому прошло двести лет, как флорентийские граждане собирались у дома живописца Чимабуэ, чтобы отсюда большою толпой, с трубами и другими музыкальными инструментами, сопровождая шествие ликующими выкриками и славословиями, пронести в церковь Санта Мария Новелла одну его мадонну, которую посчитали чудом правдоподобия. И вот теперь люди обоего пола, старики и малолетние, цветущего возраста, богатые, бедные, трудолюбивые и шатающиеся бездельники – все они терпеливо, маленькими шажками продвигаются один за другим в длинной очереди, желая проникнуть в помещение Сантиссимы Аннунциаты, церкви Святейшего Благовещения, и оценить искусство их соотечественника, после долгого отсутствия вернувшегося на родину. Сам он, надо думать, оценивает свои достижения высоко, если решается представить на обозрение небольшого размера картон со св. Анною, Девой, младенцем Иисусом и Иоанном. О самомнении Мастера говорят и обстоятельства порученного ему заказа: «Возвратившись во Флоренцию, – пишет Вазари, – он узнал, что братья-сервиты заказали Филиппино Липпи работу над образом для главного алтаря Аннунциаты, на что Леонардо заявил, что охотно выполнит эту работу. Тогда Филиппино, услыхав об этом и будучи человеком благородным, от этого дела отстранился; братья же для того, чтобы Леонардо это действительно написал, взяли его к себе в обитель, обеспечив содержанием еще и всех его домашних, – Вазари имеет в виду учеников и прислугу, – и вот он тянул долгое время, так ни к чему и не приступая».

Если же внезапно появился картон, то еще неизвестно, исполнен он тогда во Флоренции или приготовлен заранее в Милане в числе двух упомянутых, смутивших своей новизной французского наместника. Что касается выставки, то ее Мастер предпринял для успокоения монахов, но больше для распространения своей славы, – подобную практику Леонардо наблюдал в Венеции, где некоторые одаренные живописцы таким способом добивались широкой известности. «В течение двух дней напролет, – рассказывает Вазари, – сюда, то есть в церковь Сантиссима Аннунциата, приходили, как ходят на торжественные праздники, посмотреть на чудеса, сотворенные Леонардо да Винчи и ошеломлявшие весь этот народа. Такому паломничеству еще способствовала старинная слава церкви Сантиссима Аннунциата, так как здесь находится чудотворная икона, по преданию, в некоторых местах исправленная рукою слетевшего ангела, когда живописец, долгое время трудившийся безуспешно, утомленный, заснул.

Близкое соседство этой старинной иконы с произведением Леонардо показывало, насколько скудны познания ангелов в искусстве рисунка. Однако чудотворная сильно затемнена свечной копотью, так что молящимся недоступно хорошо ее рассмотреть. Кроме того, перед иконой на проволоке подвешены восковые фигурки, в каких можно узнать наиболее состоятельных и знаменитых граждан Флоренции: их заказывают, испытывая судьбу, – упавшая из-за чего бы то ни было фигурка свидетельствует, что и заказчику не избежать скорой гибели. Выполненные с изумительным сходством, эти плоды искусства и суеверия также мешают просителю сосредоточиться на самой чудотворной. Наконец, распространяемые множеством горящих свечей лучи света, отражаясь в драгоценной церковной утвари и перекрещиваясь на полпути перед иконою, создают как бы золотую сеть, в которой внимание запутывается и медлит. И все вместе дает неожиданное сходство впечатления от обеих вещей – только то, что применительно к чудотворной иконе происходит от посторонних причин, как особенности освещения или свечная копоть, в картоне Леонардо принадлежит самому произведению.

В самом деле, обладая видимостью глубины, картон еще и забирает пространство впереди себя, действуя путем особенного истечения или духовной перспективы, как ее понимал Роджер Бэкон и разъяснил такой же британец, Джон Пекам,[49] в трактате «Perspectiva communis», или «Всеобщая перспектива», изданная на средства мессера Фацио Кардано в Милане в 1480 году. Таким образом, проходящие зрители оказываются как бы в сумрачной роще между химер; и не столько благочестие, сколько волнение и тревога проникают в их души вместе с неясными лесными голосами. Это довольно странно, если, используя большую часть времени на отыскание научной истины и обрушиваясь на предсказателей и хиромантов, Мастер создает произведение двусмысленное и неопределенное.

Величайший недостаток живописцев повторять те же самые лица в одной и той же исторической композиции. У таких живописцев всегда одни и те же красивые лица, которые в природе никогда не повторяются: если бы все красоты одинакового совершенства вернулись к жизни, они составили бы население более многочисленное, чем живущие в наш век.

Так писал Леонардо и соответственно действовал, если прославившая миланскую трапезную Мария делла Грацие на весь мир «Тайная вечеря», кажется, придумана нарочно, чтобы свидетельствовать указанное разнообразие лиц. Тогда как выставленный па всеобщее обозрение в Аннунциате картон свидетельствует на первый взгляд обратное: внешностью Мария и Анна настолько сходны, что их красивые нежные лица как бы раздваиваются и мерцают, превращаются одно в другое, соединяются вместе и вновь раздваиваются, как отражение в слабо колеблющейся воде. Еще хорошо, что тут один только картон, но не два, поместившихся рядом без разделяющего их обрамления, как это досталось увидеть в Милане королевскому наместнику Карлу. Однако подобное тревожащее, вселяющее робость наваждение лиц, сходных едва ли не до одинаковости и выглядывающих как бы из путаницы водорослей или из-за древесных стволов в опускающемся тумане, в действительности не противоречит требованию разнообразия, поскольку бесконечно малые различия так же свойственны природе и уживаются, как незаметное глазу неслышное дыхание травы рядом с ужасным волнением океана или скачкою коня, роняющего пену.

Что касается равновесия фигур, которого, по мнению наиболее авторитетных историков, живописцы тогда строго придерживались, то равновесие, как на этом картоне, от него страшно становится. В самом деле, Мария с младенцем на руках присаживается на колено родительницы, и они трое, вместе с младенцем Иоанном, удерживаются на краю обрывистой пропасти, подобно какому-нибудь шаровидному кустарнику, прикрепившемуся к опасной крутизне и раскачиваемому дуновением ветерка. Притом дуновение или эманация то и дело выносит воображение зрителя за пределы самой картины, помещая его примерно на половине расстояния между ним и картиною. Если же в случае с чудотворной иконой пространство заполняется привычными религиозными символами и представлениями, здесь должна бы возникнуть как бы частая сеть силовых линий, идеальных геометрических фигур и прочего в этом роде. Остается сочувствовать братьям-сервитам, которым при их угодливости к Мастеру и затратам на его содержание вместе с домашними не только не досталось долженствующее появиться изумительное произведение живописи, но и самый картон. В марте 1501 года доверенный Мантуанской маркизы Изабеллы, викарий кармелитов Пьеро де Нуволарио, сообщает своей госпоже, не оставлявшей попыток привлечь Леонардо на службу, что тот, находясь у монахов в Аннунциате, настолько увлекается математическими опытами и исследованиями, что не выносит вида кистей и другого инструмента, необходимого для занятия искусством, и что, мол, знаменитый и чудесный картон напрасно дожидается своего окончания. «Оказывается, математические занятия совершенно отвратили его от живописи – до такой степени, что он едва решается взять в руки кисть. Однако я сделал все, что мог, употребив мои старания, чтобы склонить его исполнить желание Вашей Светлости, и, когда мне показалось, что он уже готов поступить на службу к Вашей Светлости, я откровенно изложил ему условия, и мы пришли к следующему соглашению: если он сможет отклонить приглашение французского короля, не лишаясь благорасположения этого монарха, чего он надеется достигнуть самое большее в течение одного месяца, он принял бы службу у Вашей Светлости предпочтительно перед всякой другой. Как бы то ни было, он сделает портрет и доставит его Вашей Светлости, потому что маленькая картина, заказанная ему для некоего Роберта, фаворита французского короля, в настоящее время уже окончена. Эта маленькая картина изображает Мадонну, сидящую и работающую за веретеном, между тем как дитя Христос, поставив ножку на корзину с шерстью, держит eo за руку и с удивлением смотрит на четыре луча, которые падают в форме креста. Он с улыбкой берется за веретено, стараясь отнять его у матери. Вот относительно чего мне удалось с ним договориться». Между тем викарий далек от уверенности: «Насколько я могу судить, жизнь Леонардо непредсказуема и прихотлива; кажется, он живет как придется».