— Конечно, мадам, но как король намерен это осуществить?

— Гонцы отправлены, один в Ренн, другой в Париж, чтобы пригласить Вандомов начать переговоры и попробовать найти общий язык. Война — это всегда несчастье, а вы знаете, как мой сын экономно проливает кровь своих солдат и своего народа… Вандомы — ваши друзья, я полагаю?

— Это громко сказано! Если только герцогиня Франсуаза, милейшее и милосерднейшее создание на свете, но я не имела случая встречаться с герцогом, как, впрочем, и с Великим приором!

— Ну, это легко поправить, поскольку они оба приедут сюда. Младшему особенно будет что рассказать нам.

Выплюнув по обыкновению несколько капель своей желчи, королева-мать удалилась своей тяжелой поступью, от которой скрипел паркет королевского дворца. После ее ухода обычно воцарялось молчание, но на сей раз Мария не дала ему долго продлиться. Она пожала плечами и рассмеялась:

— Подумать только, она убеждена, что доставляет нам кучу неприятностей! Герцог Сезар не рискнет покидать Бретань. Что до его брата, то ему я отправила письмо.

Однако три дня спустя Александр де Вандом прибыл в Блуа. Несмотря на предупреждение мадам де Шеврез, он не сумел устоять перед приманкой, протянутой Ришелье из постели: возможность заполучить Адмиралтейство, оставшееся вакантным после одного из Монморанси.

Оказанный ему прием не вызвал никакой тревоги. Король выглядел если не приветливым (нельзя все же слишком много от него требовать!), то по крайней мере весьма любезным, и выражал удивление по поводу того, что Сезар де Вандом не откликнулся на его приглашение.

— Он может приехать в Блуа, — сказал король. — Даю вам слово, что ему причинят не больше вреда, чем вам.

Эта уверенность придала Великому приору сил, и, косясь на Адмиралтейство, он уговорил старшего брата приехать для переговоров. В самом деле, было необходимо, чтобы Сезар отказался от своих собственных притязаний на морской флот, на который он давно зарился. Разве не идеальный был бы пост для хозяина Бретани, этого края моряков? И Александр де Вандом устроил так, что, несмотря на свою подозрительность и ненависть к Людовику XIII (как будто не он был первым сыном Генриха IV), Сезар, как обычно гордый и высокомерный, явился в Блуа.

В ту пору ему было тридцать лет, и выглядел он великолепно. Высокий, светловолосый, атлетического телосложения, он унаследовал от Беарнца голубые глаза и нос Бурбонов, однако, за исключением храбрости, ни отцовский характер, ни его любовь к женщинам не передались сыну. Несмотря на то что его жена, Франсуаза Лотарингская, родила Сезару троих детей, всем была известна его выраженная страсть к юношам и даже подросткам. Как и его жестокость, спесь и абсолютная недипломатичность, которую ему заменяла хитрость. И после всех клятв, что он никогда больше не увидит своего брата, кроме как на портретах, Сезар де Вандом счел честным изобразить счастливую улыбку при виде короля и заверить его в своей преданности.

— Брат! — воскликнул Людовик. — Как же мне не терпелось вас вновь увидеть!

Совсем иные чувства испытывала Мария Медичи, не желавшая знаться с детьми Габриэллы д'Эстрэ, воспоминания о которой были ей ненавистны, поэтому она не выходила из своих покоев все время, что они находились в замке.

Ее терпение, по правде сказать, подверглось не слишком долгому испытанию. Следующей же ночью, в три часа пополуночи, мсье Дю Алье и маркиз де Мони арестовали обоих Вандомов именем короля, после чего по реке, под надежным эскортом, перевезли их в замок д'Амбуаз, откуда их затем переправили к д'Орнано в Винсен.

Их появление в Блуа вызвало тревогу у Марии, их арест поверг ее в ужас. К тому же практически одновременно она узнала о скором прибытии мадемуазель де Монпансье. Нужно было срочно что-то предпринять, пользуясь отсутствием кардинала, который все еще не присоединился к королю, но должен был совсем скоро появиться. Людовик XIII написал ему следующее:

«Мой кузен, сочтя необходимым арестовать моих кровных братьев, герцога де Вандома и Великого приора, ради блага государства и спокойствия моих подданных, я хотел бы известить вас об этом и просить вас приехать ко мне так скоро, как только позволит вам ваше здоровье. Жду вас здесь и молю Господа о том, чтобы вы, мой кузен, всегда пребывали под Его святым покровительством».

Мария решила, что для Шале наступило время действовать. Это будет не так уж сложно, тем более что принц, весьма недовольный тем, что его невесту хотят почти насильно запихнуть к нему в постель, вновь начал капризничать. Чтобы выйти из этого положения, существовал единственный способ: похитить Гастона, пока еще не поздно, и вывезти его за пределы Франции…

К удивлению Марии, ее воздыхатель попытался ее отговорить. В конце концов, этот брак не так ужасен, даже если родится ребенок. Во-первых, нет никакой уверенности в том, что это будет мальчик, к тому же король, похоже, чувствует себя гораздо лучше, и ничто не мешает ему сделать ребенка своей жене, с которой он проводит почти каждую ночь.

Мария не стала спорить, она была слишком хитра, чтобы не понять, что скрывается за этим внезапным благоразумием: Шале наслушался пения сирены по имени Ришелье, который, должно быть, наобещал ему золотые годы! Между тем Шале продолжал:

— В любом случае я не представляю, как мы сможем теперь этому помешать: король только что отправил маркиза де Фонтене с отрядом из пятидесяти рейтаров в Париж за мадемуазель де Монпансье. Как только она окажется здесь, брак можно считать решенным делом!

— И вам этого достаточно? Что ж, почему бы и нет? Я тоже могу этим ограничиться. Только вам тогда придется ограничиться лицезрением меня издалека. Никогда больше не заговаривайте со мной. Или я публично, а не в тайном письме, назову вас трусом!

— Вы меня прогоняете?

— А вы как думаете? Разве вы сейчас не предаете меня?

— Ни в коей мере. Мы столкнулись с непреодолимыми трудностями, и в данный момент упорствовать было бы безумием. Это вовсе не повод ссориться. Сжальтесь! Вы же знаете, как я люблю вас!

— Так докажите это, вместо того чтобы блеять подле моих юбок! Будьте мужчиной, черт побери! Возможно, тогда я вновь смогу стать вашей женщиной! Хотя — нет! Попрощаемся сейчас же и ступайте выслуживаться перед вашим дорогим кардиналом! Мне не составит никакого труда найти вам замену. Во всех отношениях!

— Нет, прошу вас! Только не это! Дайте мне еще один шанс! Я увижусь с принцем, он прислушивается ко мне, и, думаю, мы сможем убедить его отказаться даже сейчас от свадьбы до тех пор, пока мы не подготовим все для его бегства, ибо не следует обольщаться — в конце концов его заставят жениться на мадемуазель де Монпансье…

— Тогда принимайтесь за дело, и чтобы подбодрить вас…

Мария подошла к нему, обвила руками его шею и подарила ему долгий страстный Поцелуй. На какой-то момент она прижалась к нему вся целиком, и от этого прикосновения, от запаха ее духов кровь его закипела, но она выскользнула из его рук, прежде чем он успел поймать ее.

— Позже! — шепнула она. — Я сумею вознаградить вас, будьте уверены, и даже щедрее, чем вы можете себе представить.

Шале снова отправился к Гастону Анжуйскому.

Некоторое время обстоятельства благоприятствовали планам Марии. Кардинал, бледный, но твердо стоящий на ногах, приехал к королю, и тот решил отправиться в Нант, чтобы там председательствовать на местном совете и самому определить стадии мятежа, в который вовлек Бретань Сезар де Вандом: он не хотел оставлять позади себя не до конца искорененное зло. Свадьба Гастона состоится там, вот и все! Впрочем, невеста задерживалась, и ей нужно было лишь ехать в указанном направлении. Это давало небольшой запас времени Марии и горстке дворян, все еще остававшихся на посту, для того чтобы продумать и осуществить их план. У медали, однако, была и оборотная сторона: расстояние до границ королевства из Нанта было больше, чем из Блуа, если только не следовать морем.

Королевский кортеж покинул Блуа двадцать седьмого июня. Мария и королева приободрились — Шале, похоже, удалось повлиять на принца: тот опять капризничал, заявляя всем, кто был готов его слушать, что, поразмыслив, он все меньше и меньше хочет жениться на Монпансье, как бы богата она ни была! Он слышал, что у нее слабое здоровье, и ему пока не слишком нужна жена.