— Почему же? — проговорила мадам де Лануа. — Совершенно естественно, что принц женится, и королева, которая очень его любит, будет довольна, если в этом браке он обретет счастье!

Мария изумленно взглянула на главную фрейлину:

— Счастье? Это слово странно звучит из ваших уст, мадам! Готова поклясться, что вы вряд ли знаете, что это такое!

Чувствуя, что назревает ссора, Анна Австрийская положила конец разговору, объявив, что желает удалиться в свою молельню, и добавила, обращаясь к Марии:

— Пойдемте со мной, герцогиня! Молитва и вам принесет успокоение, к тому же мне нужно поговорить с вами.

Несколько сухой тон компенсировал оказанную привилегию, вызвав улыбки у некоторых обойденных вниманием дам, совершенно уверенных, что Ее Величество сделает выговор дерзкой герцогине. Мария все поняла и с раскаивающимся видом последовала за королевой в ее спальню, где Эстефания наводила порядок. Три женщины вместе опустились на колени в крошечной часовне, которую украшал восхитительный образ Скорбящей Богоматери, привезенный инфантой из Испании, когда она приехала, чтобы выйти замуж за французского короля. Стоя позади королевы, распростертой на ступенях, ведущих к алтарю, где мерцали свечи, Мария, намеревавшаяся употребить эти минуты тишины для размышлений, вдруг поймала себя на том, что молится Пресвятой Деве, как никогда прежде не молилась. Атмосфера, наполненная ароматами эфирных масел, спокойная и располагающая к уходу в себя, лишь усилила боль, вызванную отъездом Генри, которую герцогиня, со своим обычным непостоянством, рассчитывала легко унять. Да, он обещал скоро вернуться, но сейчас он был на пути в свою далекую страну. При мысли о том, что она не увидит его еще, возможно, очень долго, Мария внезапно почувствовала себя потерянной, покинутой посреди огромного пустого пространства, и слезы, которые она с такой легкостью сдерживала недавно перед ним, брызнули из ее глаз. Одновременно из ее раненого сердца поднималась горячая молитва, вовсе не казавшаяся ей безбожной: «Верни мне его, Скорбящая Матерь! Потерять его теперь, когда у меня появилась уверенность в его любви ко мне, выше моих сил! Раз уж я теперь уверена в том, что создана для него, как и он для меня, позволь нам вместе совершить великие дела, о которых мы мечтали! Верни его мне! Верни его мне!..»

Она была так поглощена своей мольбой, что не заметила, что королева встала и смотрит на нее с нежной улыбкой. Она тотчас же поднялась, извиняясь, но Анна Австрийская взяла ее под руку, чтобы вернуться назад в свою спальню:

— Как хорошо, моя козочка, молиться с таким жаром! Это для меня приятный сюрприз, поскольку, признаюсь, у меня было впечатление, что ваша вера не слишком сильна.

— Когда человек страдает, для него естественно обращаться к Богу.

— Значит, и ты тоже страдаешь? Этот Холланд, ты действительно любишь его?

— Больше, чем смогла бы описать, мадам. Если бы он согласился, я уехала бы с ним сегодня утром, и я прошу за это прощения у моей королевы! Особенно в тот момент, когда она испытывает столь жестокую боль.

— Мне будет еще больнее, если принц женится на мадемуазель де Монпансье, — вздохнула Анна, опускаясь на край кровати и жестом приглашая подругу присоединиться к ней, так что они оказались в еще большем уединении за плотным парчовым пологом.

— Она или другая, какая разница! Он ни под каким предлогом не должен жениться. Принц молод, предприимчив, он любит женщин, и у него уже было множество приключений. Король, увы, совсем другое дело.

— Да, он и впрямь соблазнительнее. Можно поспорить, что его жена окажется беременной уже через неделю после свадьбы, и если ей посчастливится произвести на свет мальчика…

— ..тогда как у вас все еще нет детей, и здоровье нашего государя нельзя назвать крепким, принц привлечет на свою сторону всех недовольных, и кто знает, что тогда может произойти!

— Нетрудно догадаться! Во время очередной болезни моего супруга его состояние серьезно ухудшится, и мне останется лишь вернуться в Испанию, в то время как Гастон и его жена взойдут на трон! Меня удивляет только одно…

— Что же?

— Что этот проклятый Ришелье помогает предприятию. Между тем это не в его интересах. Если Людовика не станет, он утратит всю свою власть!

— Вовсе не обязательно! Он всем обязан королеве-матери. Она так привязана к нему, что поселила его в Малом Люксембурге, в пристройке к собственному дворцу, чтобы всегда иметь его под рукой. К тому же Гастон, ее любимый сын, как мне кажется, не обладает качествами выдающегося правителя. Старая гарпия будет править через него, а Ришелье — как поговаривают, ее любовник — сохранит свое место.

— Ее любовник? Это смешно! Говорят в основном о его хорошенькой племяннице, вдове маркиза де Комбале, убитого в битве при Сэнте, урожденной мадемуазель де Понкурлэ. Мне говорили, она живет в его доме.

— Именно. Исполняла бы там роль хозяйки дома, но тут, я думаю, было бы разумно сделать выбор! Нужно быть величайшим любовником, чтобы удовлетворять одновременно хорошенькую, полную жизни женщину и Ее жирное Величество, которая, несмотря на возраст, сохранила отличный аппетит и по-прежнему убеждена, что все еще представляет сладкое искушение для юных красавцев. Но это вовсе не случай Его Преосвященства. Но вернемся к принцу! Нужно узнать, как он сам смотрит на этот брак…

— Несомненно, с удовольствием. Он любит золото, а девица очень богата.

— Несомненно, но она не слишком привлекательна, а наш принц любит молоденьких и красивых женщин. Нужно постараться убедить его проявить глубочайшее отвращение к браку, который не сможет долго удовлетворять его, в то время как при некотором терпении он сможет заключить другой союз, гораздо более привлекательный, — медленно произнесла герцогиня, в голове которой родилась гениальная идея.

— Какой же, господи?

— Ммм… стать супругом королевы Франции!

— Вы с ума сошли, Мария!

— Ничуть! Попробуем посмотреть на ситуацию трезво. Здоровье короля все ухудшается или становится все менее крепким — как будет угодно Вашему Величеству. Если недуги окончательно сломят его, корона достанется герцогу Анжуйскому, его брату, поскольку он наследник. В таком случае, согласитесь, мадам, будет весьма обидно, если он разделит трон с какой-то Монпансье, тогда как мог бы получить руку инфанты, уже являющейся королевой.

Анна быстро перекрестилась, в ее прекрасных зеленых глазах застыл ужас:

— Замолчите, герцогиня! Грешно иметь такие мысли.

— Отчего же? Планы на будущее еще никого не убивали, а когда речь идет о королевстве, предусмотрительность просто необходима. Увы, наш государь не дает нам особых надежд на то, что он устоит перед своими многочисленными недугами. Но ничто не говорит и в пользу того, что завтра или на следующей неделе Ваше Величество не окажется беременной. Нужно еще, чтобы родился мальчик, что выяснится только через девять месяцев. А если это окажется принцесса, нужно будет все начинать по новой с еще менее здоровым мужчиной. Вот почему я утверждаю, что для блага государства жизненно необходимо, чтобы принц оставался свободным от брачных уз. И я не думаю, что оскорбляю Господа, раскрывая королеве глаза на действительность. Так ли уж вам неприятен ваш шурин?

На этот раз Анна рассмеялась:

— Мы всегда отлично ладили, и вы знаете, что я нахожу его очаровательным. Он милый, хороший товарищ, любитель удовольствий, но я не знаю, будет ли он достойным королем!

— Может быть, и нет, но в таком случае он еще более охотно передаст дела тому, кто сумеет их вести, и я не думаю, что он будет ревнивым мужем. Он так дружелюбно, даже с восхищением отнесся к милорду Бекингэму и…

— Замолчите, Мария! Это имя не должно более звучать здесь, — оборвала ее королева, испуганно оглядываясь вокруг, точно за каждым гобеленом она видела чьи-то уши.

— Тогда не будем произносить его… пока, вернемся к тому, что нас волнует: как помешать браку принца. Я редко с ним вижусь и не имею никакого влияния на него. К кому мы могли бы обратиться, чтобы вразумить его?