— Если это шутка, то она не совсем уместна… Мы здесь для того, чтобы попрощаться, но не…
Он не закончил фразу. Мария уже бежала к нему с сияющим от радости лицом.
— Наша любовь — самое прекрасное, самое дорогое из всего, что у меня есть, — воскликнула она страстно, — и я не смогла бы шутить с нею. Я только что сказала вам, Генри, что я еду с вами. В глазах окружающих я бросаю все, что составляет мою славу: положение, состояние, мужа, детей и даже дружбу королевы ради одного только счастья быть рядом с вами в горе и в радости…
Она ждала, что он заключит ее в объятия, но он мягко отстранил ее.
— Хотите, чтобы я лишился головы, Мария? — рассмеялся он, круша ее иллюзии. — Если я увезу вас, ваш супруг, несомненно, потребует сатисфакции, что, в случае если я останусь в живых, приведет меня на эшафот, который приготовят мне ваш король и его кардинал…
— Ни в коем случае! Мы с ним имели нынче ночью очень серьезную беседу. Клод наконец понял, что я люблю вас, и предоставил мне полную свободу самой решать свою судьбу. И я выбираю вас! Мы уедем вместе. Я буду жить рядом с вами, в вашей тени до тех пор, пока вы не получите развод, поскольку это возможно в вашей благословенной стране! О, Генри, быть полностью вашей, только вашей! Разве это не волшебно? Я уеду в другую страну, приму новую веру! Ради вас я стану гугеноткой, а вы сделаете меня англичанкой!
— Прекрасная мечта, Мария, но невыполнимая, как это часто бывает с мечтами! Во всяком случае, сейчас!
— Что вы здесь видите невыполнимого? — воскликнула она, уже готовая рассердиться. — Мой супруг не станет нас преследовать, не будет вредить нам. Он сам мне это сказал!
— Возможно, хотя неизвестно, нет ли у него задних мыслей…
— У него? Задние мысли? — рассмеялась Мария.
— Да, хоть с виду и не скажешь, и я не вижу повода для веселья. Другие подумают так же, как я. И я думаю прежде всего о моем короле, а потом о моем друге Бекингэме. Если я привезу вас к ним, они будут в ярости.
— Оставьте! Они меня обожают…
— Положим, они обожают герцогиню де Шеврез, кузину одного и сообщницу другого. Карл не простит вам, если вы принесете скандал в его окружение, бросив столь публично его родственника. Что касается Джорджа, то вы для него слишком ценны благодаря вашей близости к королеве, чтобы он с радостью воспринял тот факт, что вы оставили свой пост. Не говоря уже о моей семье… и родственниках моей жены!
Она чуть отодвинулась от Генри, чтобы лучше видеть его лицо, но ее синий взгляд был полон разочарования:
— Так вот ваш ответ на тот дар, что я принесла вам? Лучше бы уж сказали, что не хотите меня! Впрочем, это просто, — грустно продолжила она. — Вы никогда не испытывали ко мне ничего, кроме влечения, и никогда меня не любили!
Он протянул руки и прижал ее к себе так, словно хотел слиться с ней воедино:
— О нет, я полюбил вас, я вас люблю больше всех на свете!
— Как я могу вам верить? Вы ни разу не сказали мне…
— Потому что я не хотел, чтобы вы ощутили глубину страсти, которую я питал к вам. Вы становитесь жестокой с теми, кто влюблен в вас, а я не желал быть игрушкой в ваших руках!
— И чтобы перебороть это неодолимое влечение, вы переспали с Элен, моей камеристкой? Миленькое средство, надо признать! Она без ума от вас…
— Она излечится! Нет, я овладел ею не для того, чтобы справиться со своей страстью, но для того, чтобы сделать ее своими глазами и ушами во время наших разлук. Ее ревность служила моей, понимаете? Но больше я в этом не нуждаюсь, так как ситуация разрешилась. Я не отказываюсь от вас, Мария, поймите же! Это было бы слишком мучительно для меня, и клянусь, что вернусь к вам, как только обстоятельства позволят. Тайно… Само собой разумеется…
— Тайно! — горько вздохнула Мария.
— Пока так, но когда-нибудь я приду и громко заявлю о своих правах на вас, как на мою самую большую ценность…
— Когда?
— Когда Бекингэм придет сюда с оружием, чтобы покорить любимую им женщину на дымящихся руинах Лувра. Она к тому моменту уже будет вдовой, об этом мы позаботимся. Возможно, мы сделаем ее регентшей? Неважно, каким образом, но я приду вместе с ним, и вы станете моей наградой!
— Генри, — потрясенно прошептала она, — вы так сильно меня любите?
— Еще сильнее, Мария! И я сумею доказать это!
Она обмякла от его поцелуя, на этот раз слишком краткого, чтобы они могли потерять голову. Тем не менее, когда он отпустил ее, она зашаталась. Он отошел на три шага, чтобы взять свою шляпу, лежавшую на одном из кресел, затем взмахнул ею в глубоком поклоне, коснувшись пола пером:
— Госпожа герцогиня де Шеврез, навеки ваш покорный слуга…
— ..и я также, милорд Холланд! — ответила она, присев в изумительном реверансе.
И он вышел из гостиной.
Несколько минут спустя колеса дорожной кареты увозили его прочь, стуча по булыжной мостовой. Мария прислушивалась, пока эхо совсем не стихло. Ее охватило ужасное ощущение пустоты, словно она оказалась одна на скале посреди океана… То, что Генри наконец признался ей в любви, лишь слегка утешало ее: она привыкла любить за двоих.
Дом вдруг сразу опустел. Он точно впал в спячку, как после отъезда хозяина, но ей была приятна эта тишина: обычная суматоха сейчас была бы для нее невыносима. Мария медленно подошла к статуе Терпсихоры, которую Генри гладил совсем недавно, говоря, что она похожа на нее, обняла мраморную фигуру и горько заплакала.
Элен бесшумно выскользнула из своего укрытия — замаскированного гобеленом угла, который был ей хорошо известен, как все другие тайники в доме. Мария, поглощенная своим горем, не услышала, как она открыла и закрыла за собой дверь. Лицо Элен было смертельно бледным и залитым слезами. То, что она только что услышала, буквально раздавило ее. В какой-то момент ей даже казалось, что она вот-вот умрет от жестокого удара, который Холланд нанес ей, сам того не подозревая. Инструмент! Она была для него всего лишь инструментом, удобным средством следить за Марией на расстоянии!.. Не в силах более слушать рыдания соперницы, она покинула гостиную, особняк и поспешила укрыться под сумеречными сводами церкви Сен-Тома, но не для того, чтобы плакать у ног Святой Девы или просить ее облегчить свои страдания. Она как можно скорее хотела увидеть отца Плесси, который говорил ей, что служит у высокопоставленного лица. В конце концов, то, что она недавно услышала, было не чем иным, как прелюдией заговора против королевства. Вдруг то немногое, что ей известно, сможет помешать Холланду вернуться во Францию или остановит его в тот момент, когда он попытается проникнуть в страну! Почему бы не сокрушить его? Важнее всего было навсегда разлучить его с любовницей! По крайней мере, у дерзкого создания, которому всегда все так удавалось, будет повод поплакать! Любовь, как и дружба, только что превратилась в ненависть.
Тем временем Мария понемногу успокоилась. Она оторвалась от Терпсихоры, вытерла глаза, потом мрамор, всхлипнула несколько раз, высморкалась и собралась подняться к себе. И только тогда она увидела своего супруга, который молча наблюдал за ней.
— Я не видела, как вы вошли.
— Это не имеет значения. Могу ли я узнать, что вы решили?
— Это очевидно, — внезапно вспыхнув, бросила Мария. — Он уехал, я осталась.
— Вы могли договориться встретиться позднее, дабы избежать скандала, неминуемого при отъезде вдвоем! — заметил он с улыбкой, вызвавшей у Марии отвращение.
— Вы прекрасно знаете, что я была бы готова на подобный риск.
— Но он не захотел? Вы меня удивляете! Он, пожалуй, первый, кто не согласился совершить безумство ради ваших прекрасных глаз!
— Мы пришли к согласию, поскольку оба питаем уважение и дружеские чувства к королю Карлу. Король и так будет оскорблен, я полагаю, тем, что Ришелье осмелился прогнать его посла!
— Мне кажется, указ подписал король!
— Не изображайте из себя дурачка! Всем известно, что наш жалкий государь чихнуть не смеет, не спросив у кардинала разрешения. А теперь, монсеньор, оставим этот разговор! Я не хочу приехать в Дампьер слишком поздно.
