Мария также не спала, нисколько не догадываясь о том, что происходило в это время в покоях королевы. Бестактность Монморанси уже практически обрела масштаб государственного дела. Вместо того чтобы отправиться к своей жене, Людовик XIII пошел к своей матери изливать желчь. Та, радуясь обороту, который приняло дело, притворилась, что защищает невестку, прекрасно зная, что это верный способ разжечь гнев короля. Анна молода, несколько непоследовательна, но совершенно бесхитростна. Она любит играть с огнем, но разве можно вменить это в вину женщине, притом хорошенькой? Мудрость приходит с возрастом и т, п. В результате Людовик упросил флорентийку пойти и отчитать его жену. Что та и сделала с большим удовольствием, поскольку обожала указывать испанке на ее ошибки. Однако королева высокомерно отвергла упреки. Мария Медичи отправилась жаловаться сыну, который на сей раз потребовал от виновницы, чтобы она принесла свои извинения свекрови. Иными словами, в эту ночь в Лувре всем было не до сна.
Явившись утром в покои королевы в момент ее пробуждения, Мария де Шеврез отметила ее неважный вид и опухшие глаза. Злая, как собака, донья Эстефания помогала Анне надевать расшитую золотом батистовую сорочку и красные с белым шелковые чулки. Дамы вокруг хранили осторожное молчание. При виде подруги Анна расплакалась, что вызвало целую лавину испанских слов у дуэньи, но королева так и не сделала Марии знак приблизиться. Герцогиня подошла к мадам де Лануа, которая вместе с горничной мадам Берто сосредоточенно изучала содержимое сундука с платьями, несомненно, лишь для того, чтобы хоть чем-то занять себя, поскольку выбор туалетов вовсе не входил в ее обязанности.
— Что произошло? — шепотом спросила Мария.
Мадам де Лануа отличалась суровым нравом и недолюбливала Марию, но не могла спорить с тем, что с ее появлением становилось веселее. Она подняла глаза к потолку:
— Настоящая драма. Вы не видели в передней молодых людей?
— Нет. А что?
— Король запретил королеве в свое отсутствие принимать любых мужчин. За исключением священников, разумеется!
— Боже праведный! Уж не придется ли нам теперь жить в Лувре точно в Эскуриале?
— Похоже на то!
— Это из-за господина де Моим…
— Тсс! Нынче некоторые имена лучше не произносить. Мне известно лишь, что теперь герцог, должно быть, уже на пути в свой замок Шантильи.
— Его жене это доставит большое удовольствие, но, право же, столько шума из ничего! Я вовсе не вижу повода для драмы!
Ворчливый голос старой Стефанили, с ужасающим испанским акцентом призвавший к тишине во имя страдающей головной болью королевы, положил конец их разговору. Горничные продолжали двигаться в тишине, достойной монастыря, изредка нарушаемой едва слышными вздохами. В соответствии с новыми указаниями в это утро не было больших выходов, и, одевшись, Анна Австрийская прослушала мессу, после чего позавтракала в одиночестве, так как ее супруг рано утром отправился на охоту в Сен-Жермен. Она ни разу не заговорила с Марией, как, впрочем, и с другими, и герцогиня, не облеченная более официальной должностью, предпочла сократить свой визит. Она отлично знала, что мрачное настроение королевы сохранится лишь до тех пор, пока та не заметит отсутствия своей подруги и не начнет по ней скучать. Предстоящие часы, вне всякого сомнения, пройдут в основном в молитвах, и не отличавшейся особой набожностью Марии вовсе не хотелось принимать в этом участие. Она потихоньку улизнула под завистливые взгляды фрейлин, едва осмеливавшихся дышать.
В надежде разузнать побольше о событиях прошлой ночи она спустилась к королеве-матери, но застала там лишь ее первую фрейлину мадам де Гуршевиль: Ее Величество посещала новый дворец, строящийся на левом берегу Сены, в сопровождении своего канцлера, иными словами новоиспеченного кардинала Ришелье. Марию не вдохновляло присутствие этого человека, в котором она угадывала противоборствующую силу, но так как, со слов мадам де Гуршевиль, Ее Величество пребывала в превосходном настроении, герцогиня решила присоединиться к королеве-матери. Она через сады вернулась в особняк Шевреза, велела запрягать карету, оставила Элен мечтать у камина над вышиванием, в котором та нисколько не продвинулась со вчерашнего дня, потребовала к себе Мальвиля, но его не оказалось поблизости. В последнее время он частенько отсутствовал, и она Дала себе слово устроить ему нагоняй, едва он попадется ей на глаза. Наконец Мария отправилась во дворец, обещавший стать самой прекрасной резиденцией Парижа (Это Люксембургский дворец, нынешняя штаб-квартира Сената).
Строительство здесь велось уже довольно долго. Оставшись вдовой в 1610 году, Мария Медичи озаботилась строительством собственного жилья, более удобного, нежели старый Лувр, где она худо-бедно устроилась, но главное, расположенного в более живописном месте, на лоне природы. Ее выбор пал на владения герцога Люксембургского на улице Во-Жирар, о покупке которого ей без труда удалось договориться с герцогом. Особняк был окружен прелестным садом, но и сад, и сам дворец показались королеве-матери недостаточно большими, и она сочла своим долгом расширить владения, скупая все окрестные земли. После этого она отправила гонца к своей тетке, великой герцогине Тосканской, с просьбой прислать чертежи ее любимого дворца Питта во Флоренции, где прошло ее детство. Чертежи были переданы внучатому племяннику Андруэ дю Серсо, модному в то время архитектору Саломону де Броссу, которого королева-мать уже использовала при строительстве своего замка Монсо в Бри и который теперь завершал строительство замка Куломье, одновременно планируя здание парламента Бретани в Ренне.
Саломон де Бросс сумел увязать предложенную модель с чисто французскими традициями, и второго апреля 1615 года Мария Медичи торжественно закладывала первый камень, приложив к нему три золотые и три серебряные медали. Архитектор же, дабы лучше следить за строительными работами, поселил своего сына Поля в старом герцогском замке, уже переименованном в Малый Люксембургский дворец (Ныне резиденция главы Сената).
К несчастью, из-за размолвок и последовавших за ними «войн» между королевой-матерью и Людовиком XIII строительство было приостановлено на три года. Теперь же владелица собиралась триумфально завершить начатое, дабы прекрасный дворец стал символом ее вновь обретенной славы и власти, которую она надеялась снова получить над сыном.
Мадам де Шеврез не бывала здесь с тех пор, как еще юной девочкой сопровождала королеву-мать, когда та приезжала со своими детьми в Малый Люксембургский дворец, чтобы показать им животных со здешней фермы — кур, кроликов, уток, собак, осликов — и дать им порезвиться в саду. Когда карета поднялась по улице Турнон, Мария была поражена размерами и элегантностью строения: основное здание уже имело стены и крышу, но окна еще не были застеклены. Во дворе о, чем-то ожесточенно спорили двое мужчин. Герцогиня узнала Флорана д'Аргужа, казначея королевы-матери, и Саломона де Бросса. Немного поодаль, на ступенях крыльца, мсье де Ришелье наблюдал за ними с полуулыбкой на тонких губах. Вот, собственно, и все, что увидела Мария, выйдя из кареты.
— Госпожа герцогиня де Шеврез? Какой приятный сюрприз! Ее Величество будет в восторге… Как, впрочем, и я!
— Ваше Преосвященство так добры! — пробормотала Мария, которой пришлось срочно сделать усилие, чтобы припомнить, что глава занюханного Люсонского епископства являлся теперь принцем церкви и именно ей предстояло поцеловать украшенное рубином кольцо, которое он носил поверх перчатки. — Я не надеялась доставить вам подобное удовольствие!
— Можно быть священником и при этом не оставаться равнодушным к присутствию самой красивой женщины при дворе. Королева-мать в большой галерее с господином Рубенсом, но позвольте же я провожу вас! Там есть еще труднопроходимые места.
Он говорил приветливым тоном и был сама любезность, но Мария не могла избавиться от мысли, что за всем этим крылось любопытство и кардинал рассчитывал уловить хотя бы обрывки разговора между двумя женщинами, тем более что одна из них имела привычку говорить громко. Впрочем, то, что Мария хотела узнать, не относилось к государственной тайне.
