Ближе к Николет навстречу ему стали попадаться прохожие – любители ночных прогулок, влюбленные парочки, посетители ресторанов и кинотеатров. Была ночь с пятницы на субботу, и в воздухе уже витала атмосфера выходного дня.

Карниш свернул на Николет; он шагал быстро, но не слишком быстро: человек, у которого есть какая-то цель и который знает, куда идет. Но самое главное, что он человек!

Карниш улыбался – с несколько отсутствующим видом, как будто шел, о чем-то задумавшись. Один раз, ожидая переключения светофора, он обернулся и посмотрел на свое отражение в стекле витрины. Высокий, стройный, аристократичный; седеющие волосы, продолговатое лицо, одет хорошо и опрятно, аккуратно причесан. Мужчина хоть куда. Он улыбнулся своему отражению. Симпатичный дьявол. Дьявол – вот ключевое слово.

Проходя мимо "Кристал Коурт", он заметил охранника: тот курил, прислонившись к наружной двери. В голове у охранника была полная мешанина. Он думал о том, что через час сменится с дежурства, и как будет себя вести, вернувшись домой. В последнее время он выпивал, и по отношению к жене и двоим своим сыновьям поступал порой гадко, если не сказать оскорбительно. Он представлял себе их лица, представлял, как младший улыбается. Сегодня вечером он собирался сделать для них что-нибудь приятное, чтобы загладить свое утреннее поведение. Он принял решение отныне следить за собой. Он считал, что у него хорошая семья, и не хотел ее потерять.

Внезапно Карниш испытал сильнейшее отвращение к этому человеку, к его смешной, жалкой и такой человеческой проблеме. И он тут же послал ему образ его младшего сына, который стоит на коленях перед папочкой, который пихает ему в рот свой напряженный член. Охранник побледнел и выронил сигарету. Губы у него тряслись. Он поднял глаза и увидел Карниша, который, улыбаясь так, будто они вместе посмеялись над только им известной шуткой, быстро прошел мимо. На прощание он посеял в сознании охранника семя желания воплотить в жизнь увиденную в мыслях картинку. Он чувствовал ужас охранника, который, впрочем, ощущался все слабее по мере того, как Карниш от него удалялся. Потом он заметил у автобусной остановки мужчину и женщину средних лет. Они стояли обнявшись. Их любовь была для него подобна непереносимому зловонию, но был в нем приятный для Карниша оттенок. Женщина очень тревожилась. Она узнала, что уплотнение в ее правой груди может быть злокачественной опухолью. Ей еще предстояло сделать биопсию, и она пока ничего не сказала мужу. Карниш вкусил от ее тревоги и, проходя мимо, посеял в ее сознании мысль, которая в ближайшие дни должна была привести ее на грань безумия. Он заставил ее поверить, что в ее грудях поселились черви, что они ползают там, откладывают яйца, жрут ее плоть. Он увидел, как она напряглась, как рука ее поднялась и повисла в воздухе между ней и мужем. Потом Карниш послал ей последнюю мысль:

«Он возненавидит тебя, если ты потеряешь свои груди, ты – червивая карга».

Дойдя до Четвертой Южной улицы, он повернулся и окинул взглядом аллею. Людское море волновалось в берегах из бетона. Глядя на мужчин, женщин, детей, он наполнялся такой злобой, таким отвращением к людям, что она просто не умещалась в нем. Буквально на одно мгновение та его часть, которая была тьмой, ненавистью и ужасом, вырвалась наружу и как огромная тень нависла над аллеей. Лица людей сразу же посерьезнели, все глаза опустились к земле, а губы плотно сжались. Наступила тишина. Каждый ощутил нависший над ним ужас, ощутил присутствие рядом злобы и ненависти. Но эти тупые, безмозглые овцы не обратили внимания на мимолетный прилив ужаса, который быстро был заглушен биением их сердец и током их горячей крови.

Вздохнув, Карниш свернул за угол, миновал еще пару кварталов и подошел к ожидающему его у входа в «Мидлэнд Билдинг» автомобилю. Его шофер Эдвард курил, опустив стекло. Карниш открыл заднюю дверцу и сел в салон. Эдвард одним движением пальцев выбросил сигарету и повернул к Карнишу изумленное лицо:

– Э, мистер Карниш, вы уже закончили с делами?

– Да, закончил.

– Быстро вы обернулись.

– Да, пожалуй.

– Куда поедем, сэр?

– Отвези меня домой.

Эдвард кивнул, завел двигатель и тронул машину.

Карниш откинулся на спинку и закрыл глаза. Он чувствовал, что Эдварду неловко из-за того, что он застал его сидящим в вальяжной позе и с сигаретой. Карниш превратил эту неловкость в навязчивую мысль, почти в паранойю, и улыбнулся, видя, как шофер заерзал на своем сиденье.

Яркий свет, увиденный Саймоном, оказался входом в ночлежку на Одиннадцатой улице. Весь мокрый от пота и дождя, он, задыхаясь, поднялся по каменным ступеням к двери и увидел через стекло табличку, которая гласила, что ночлежка открыта с восьми утра до одиннадцати вечера. Саймон подергал дверь и убедился, что она заперта. Тогда он прижался лицом к стеклу и закричал. Он боялся повернуть голову и посмотреть назад. Он знал, что может увидеть. Ту высокую худую фигуру, закутанную в свой плащ из теней. Саймон скорее согласился бы умереть на месте, чем еще раз это увидеть. Только не сегодня. Реально это или нет, он не переживет, если увидит это еще раз. Он отчаянно заколотил в дверь кулаками.

За стеклом, в глубине, была видна лестница, ведущая наверх, в залитое оранжевым светом пространство. В воспаленном мозгу Саймона и лестница, и свет приобрели какое-то мистическое, неземное значение. Ему казалось, что эта лестница на небеса, к спасению, а он заперт во тьме ада с ужасными демонами, и ему никогда не открыть эту дверь, никогда не добраться до этой лестницы, никогда не спастись.

Разумом он понимал, что находится под влиянием страха и что это всего лишь ночлежка, а не лестница на небеса, но тем не менее останавливаться не собирался. Он барабанил в дверь и кричал во всю силу своих легких, нисколько не заботясь о том, будут ли его выкрики внятными и доступными для понимания, а когда фары проезжавшего мимо автомобиля взметнули по фасаду причудливые тени, он съежился и плотно зажмурился, не в силах их видеть. Когда он снова открыл глаза, по лестнице спускалась человеческая фигура, постепенно появляясь из яркого света наверху. Это была молодая женщина. Саймону она показалась ангелом. Она подошла к двери и, нахмурившись, посмотрела на него сквозь стекло.

– Впустите меня, – сказал Саймон.

Она указала ему на табличку:

– Мы никого не впускаем после одиннадцати.

– Пожалуйста, прошу вас.

Саймон все же не удержался и оглянулся. Он ничего не увидел, но это совсем не означало, что там никого нет.

Дверь открылась. Саймон ввалился внутрь, быстро закрыл за собой дверь и привалился к ней спиной.

– Заприте ее, – проговорил он.

Все еще хмурясь, женщина исполнила его просьбу, потом отступила на шаг и с любопытством посмотрела на визитера. Саймон стоял, привалившись к двери. Он тяжело дышал, колени его дрожали, но он тоже с интересом разглядывал свою собеседницу. На первый взгляд женщине было лет двадцать шесть. Длинные каштановые волосы собраны сзади в хвостик. Симпатичное овальное личико. Очки в тонкой оправе. Если бы они встретились где-нибудь на вечеринке, то, наверное, неплохо бы провели время, болтая о том, о сем. Но сейчас она выглядела строго и неприступно.

– В чем дело? У вас что-то случилось?

Саймон лишь покачал головой. Он все еще был не в состоянии говорить нормально.

– Bac кто-то преследует?

Едва она это произнесла, Саймон резко повернулся и бросил тревожный взгляд на улицу. Там мелькали какие-то тени и блики света, отражающегося на мокром асфальте. Вновь посмотрев на женщину, он увидел, что выражение ее лица немного смягчилось.

– Ночлежка заполнена до отказа. Ни одной свободной койки. Но если хотите, можете подняться со мной наверх, я налью вам кофе, и вы немножко погреетесь.

Почему-то она произнесла это с вопросительной интонацией. Саймон кивнул, и когда женщина начала подниматься по лестнице, пошел следом за ней.