Умер В. И. Ленин. Об этом мы узнали поздно вечером, когда в клубе шло комсомольское собрание и наша комсомоль­ская ячейка почти полностью бьша в сборе. Помню, на клубной сцене появился какой-то интеллигентный мужчина и объявил о кончине вождя всемирной революции В. И. Ленина. Все вста­ли и почтили память Ленина. В зале кое-где раздались рыда­ния — это плакали наши старшие товарищи. Откровенно гово­ря, мы, младшие, не совсем понимали всей невосполнимости утраты. Но все же чувствовали, что произошло что-то трагиче­ское, вызвавшее такую скорбь и боль у старших. В этой тягости и мы как-то повзрослели.Когда мы немного отошли от первого удара — сообщения о смерти В. И. Ленина, кто-то предложил спеть песню: «Мы жертвою пали в борьбе роковой...» Как нам тогда говорили, это была любимая песня Ильича, и ее пел весь зал. На душе у каждого из нас оставалась какая-то особая тяжесть, по домам мы расходились против обычного тихо, молча. На второй день почти все комсомольцы нашей ячейки пришли в клуб. Нам надели траурные повязки на рукава, и мы стали в почетный караул у портрета В. И. Ленина, обрамленного траурной рам­кой. Была во всем скорбная тишина, и даже разговор велся вполголоса. Траурные повязки мы носили до самых похорон В. И. Ленина. Вся тревожная, горестно-скорбная обстановка этих дней мне запомнилась на всю жизнь.

После смерти Ленина комсомол начал носить имя Ленина — Ленинский комсомол.

Помню, большим событием в комсомольской ячейке было приобретение батарейного радиоприемника и проекционного фонаря с набором разных диапозитивов. Вечерами мы слушали радио и, удивляясь этому, смотрели «туманные картины» и ра­довались, что все это пополняло наши скудные знания. Так мы расширяли свой кругозор. Спустя некоторое время я в Харькове купил детекторный радиоприемник, привез его домой, натянул антенну почти через весь двор, и в нашей хате начали слушать через наушники радиопередачи. Отец к этой новинке отнесся с большим интересом, слушал передачи и по-своему комменти­ровал передаваемое. Мать, послушав один раз, отказалась боль­ше слушать, заявив, что это говорит нечистая сила. Слушать радиопередачу приходили соседи, в особенности этим интересо­вался Антон Чаговец. Это был грамотный мужик, впоследствии он стал руководяш;им советским работником в нашем районе. Его сын Николай, старше меня на два года, не захотел работать на железной дороге, а поехал работать на шахту в Донбасс, да там вскоре и погиб в шахте при аварии.

С каждым грдом я чувствовал, как растет, расширяется мой кругозор, появилось страстное желание учиться, но у меня такой возможности не было. Мой младший брат Митя закончил к этому времени семилетку и поступил в Изюмский педагогиче­ский техникум. Я ему завидовал, но доброй завистью. Мои некоторые сверстники тоже учились, кто в. Харькове, кто в Изюме, в разных техникумах и на подготовительных курсах. Я же работал на железной дороге в паровозном депо на станции Основа. Работал уже четыре года, привык к своему делу, мечтал стать машинистом паровоза. Я полюбил все, связанное с паровозом, и мне это нравилось. Думал, что всю свою жизнь и судьбу навсегда свяжу с работой на железной дороге. Мне пошел 18-й год. По тому времени это уже вполне взрослый и самостоятельный человек. Мать по-прежнему работала на поденных работах — стирала белье, полола огороды, убирала квартиры. Как-то она попросила меня пойти с ней в один дом поколоть дрова. Я согласился. Дом этот был «вдовы Чаговчи- хи». Говорили, что ее муж был каким-то крупным коммерсан­том и торговцем. Семья состояла из хозяйки-барыни, женщины лет 45, красивой, стройной, властной, горделивой. Ее сын Михаил, горбун, телеграфист на железнодорожной станции, всегда ходил щегольски одетым в форму телеграфиста, но любил выпить. Несмотря на свою «интеллигентность», он с «се- ряками» был общителен и обходителен. Дочь Юлия, красивая девушка лет 16, с большой черной косой, к тому времени окончила гимназию и собиралась поступать в Харьковский педагогический институт.

Я переколол колуном много дров, сложил их в сарай и соби­рался уходить, но в это время меня пригласили зайти в дом. Дом был в 6—7 комнат. Деревянные полы, венские стулья, ковры, зеркала, комоды, картины и даже граммофон. Все это я видел первый раз в жизни и даже как-то обомлел от этой роскоши и красоты. Увидев Юлию, которую мне представила мать, я совсем растерялся, а ее красота, обхождение произвели на меня какое-то «волшебное» впечатление. Я почувствовал, что и Юли заинтересовалась мной, очевидно, хотела разгадать, что же содержится в этом чумазом пареньке. В этом доме я впервые пил настоящий чай, да еще с лимоном, о котором я до этого не имел никакого понятия. С Юлей мы как-то сразу же подружи­лись и явно симпатизировали друг другу. Но виделись мы очень редко, так как я работал на станции и дома бывал только в выходные дни. Юлия была начитана, хорошо знала литерату­ру. Она давала мне книги для чтения. А после мы вместе обсуждали прочитанное. Я, конечно, далеко не во всем разби­рался, и Юля старалась помочь и многое просто поясняла. У меня появилось особое желание и тяга к чтению художествен­ной литературы. По своим убеждениям Юлия была комсомол­кой, но ее в комсомол не принимали как «дочь торговца». Она все это переживала, да и я хотел, чтобы она была в комсомоле. Но порядок есть порядок.

Хотя Юлия и не была комсомолкой, но она была самым активным членом нашего клубного драматического кружка и играла роли героинь. У Юлии была близкая подруга Галя К^айнюк. Это была задорная рыжая небольшого роста девчон­ка, большая затейница и умная девушка. С Юлей наши «симпа­тии» зашли дальше, чем мы предполагали, й мы с ней уже повели разговор о женитьбе. Но это было только наше желание и решение. А как посмотрят на это наши родители? Первой воспротивилась этому моя мать, заявив, что она не хочет быть вечной прислугой у молодой барыни. Мать Юлии тоже была против, потому что я из простой семьи и необразованный рабочий. Все это нас огорчило, но против воли родителей мы пойти не могли. Один Миша, брат Юлии, нас понимал, сочув­ствовал и часто содействовал нашим встречам. А встречаться мы продолжали и еш;е теплее стали относиться друг к другу. Не суждено было судьбой соединить наши жизни, но теплота этой любви сохранилась на долгие годы. Юлия потом была активной комсомолкой, закончила институт, работала учительницей, за­вучем и директором школы. Я с ней и Галей Крайнюк долгие годы поддерживал дружеские связи.

Как-то однажды — шел уже, кажеися, 1925 год — меня пригласил к себе секретарь райкома комсомола Иван Шерстнюк и предложил работу секретаря комсомольской ячейки в селе Петровском. Но так как штатной единицы секретаря комсо­мольской ячейки не было, то меня определили заведовать хатой-читальней, где по тем временам была приличная зарпла­та — 45 рублей в месяц. Такое предложение для меня было неожиданным. Мне было жалко расставаться с привычной для меня работой, да, откровенно говоря, я далеко не полностью понимал и представлял свои будущие обязанности, и это меня несколько пугало. Я попытался отказаться от предложения, но мне напомнили о комсомольской дисциплине. Пришлось согла­ситься. Пошел в РИК (районный исполнительный комитет), получил документ о моем назначении. С инструктором райкома комсомола пешком отправились в с. Петровское за 25 километ­ров от райцентра. Собрали комсомольскую ячейку, и меня избрали ее секретарем.

Райком комсомола поставил передо мной задачу: оживить работу комсомольской организации, добиться значительного роста рядов комсомола. Хата-читальня должна стать культурно­политическим центром на селе. Задача ясна с точки зрения постановки вопроса, но в выполнении ее было много трудно­стей, а неясностей еш;е больше — каким путем это все'можно сделать. Прошел инструктаж, получил «циркуляры» на папи­росной бумаге и приступил к работе.

Петровское было сложным селом. Из 300—350 дворов боль­шинство были зажиточные, крепкие хозяйства. Несколько де­сятков хозяйств были «кулацкими», как мы тогда их определя­ли. Была и голота, как нас тогда называли заможные На селе было всего два коммуниста: член партии демобилизованный инвалид-красноармеец, он же и председатель сельского Совета, да кандидат в члены ВКП(б) местный «грамотей», заведующий сельпо. Мои помыслы вступить в партию были ограничены отсутствием партийной ячейки в селе. Всю же организационно­политическую работу — созыв сходок,- митингов, собраний, лекций и докладов — приходилось проводить через комсомоль­скую ячейку.