Даже если взять одно поколение в одинаковой социально- экономической среде, то и при этом жизнь людей, их судьбы не могут быть одинаковы. Человеческую жизнь при всех попытках невозможно унифицировать, привести к какому-то «общегосу­дарственному стандарту» и одинаковому отношению к тому, что окружает человека.

В мире, в любом обществе нет такого мгновения, чтобы не лились слезы, не было бы смерти или не появлялась бы новая жизнь, не звучал бы смех, не было бы радости, восторгов и любви. Надо иметь большой такт и ум, чтобы научиться понимать человека, и не мешать ему, даже когда он просто молчит. В жизни могут быть самые невероятные совпадения. Жизнь — это людской океан, и он имеет свои тайники. У всех ^людей есть свои сокровенные тайны и пятна на совести. Уже одним этим судьбы-биографии и сама жизнь не могут быть 11ГОХОЖИ одна на другую.

Каждый прожитый месяц, год, даже день, не говоря уже о десятках лет,— это ведь не просто анкетные данные, биогра­фические сведения — родился тогда-то, крестился там-то, с та­кого-то года учился, а затем работал, служил там-то. Это сухо, скупо и обедняет саму человеческую жизнь. У каждого челове­ка жизнь по-своему сложна, подчас очень трудна, а иногда трагична. И о каждой жизни можно написать целые тома.

Хочется каждый год своей жизни, с тех пор как я себя помню, отразить в главных ее моментах, переживаниях, дей­ствиях, написать о встречах с людьми.

Чем больше человек прожил, познал и увидел жизнь, тем чаще он вспоминает свое детство, юность, молодость. Очёвид- но, таков закон самой жизни.

Свое детство я помню рано, лет с 4—5, причем многие моменты детства мне запомнились очень ярко и отчетливо. Наша семья была не очень большая, но довольно сложная.

Отец мой после смерти первой жены, от которой осталось двое детей — Яков и Агафия, женился второй раз на вдове Марии Демидовне Павлюк, будущей нашей матери, у которой был сын Семен — сверстник Якова.

Мать наша Мария была очень красивой женщиной и моложе отца на 35 лет. Да и отец был с нерастраченными силами, вот и появились на свет божий еще четверо общих их детей — Мария, Петр, Митя и самая младшая Юлия. Когда я родился, отцу моему было уже за 60 лет. Всю жизнь я его помню только стариком, но стариком красивым, стройным, подтянутым, креп­ким. У отца была седая окладистая борода, усы и большая шевелюра волос, зачесанных на затылок. Сколько я помню, он всегда и неизменно курил трубку и никогда с ней не расставался. Отец был строг, всегда замкнуто-сосредоточен, малоразговор­чив, не любил балагурства. Если у него и были друзья, то только старые, проверенные товарищи по совместной долголет­ней службе в армии.

Дети по возрасту бьши разными, о чем можно судить по тому, что в день, когда я родился, мой брат по отцу Яков, женился, так что справляли одновременно свадьбу Якова и мой день рождения. Когда я подрос, то стал замечать, что в семье часты были раздоры из-за того, что два взрослых сводных брата Яков и Семен не ладили между собой, хотя причины их ссор мне трудно было понять. Но помню, что Яков в скором времени уехал из дому и работал на железной дороге сперва рабочим, а затем старшим кондуктором на пассажирских поез­дах. Обязательно один раз в год он приезжал домой, к отцу. С нашей матерью у Якова были какие-то натянутые и довольнб сдержанные отношения. Яков приезжал к нам в форменной одежде, с чемоданом й сакво51жем, привозил всем гостинцы и подарки, и мы на него смотрели как на недосягаемого чело1ве- ка. Отец им гордился. По тому времени Яков был грамотным человеком, умел хорошо читать, писать, знал отлично арифме­тику. Яков так всю жизнь и проработал на железной дороге в разных должностях на станции Лихая Ростовской области. Мальчишкой я несколько раз был у него в гостях. Он был членом партии и последнее время перед выходом на пенсию работал на профсоюзной работе. Вслед за Яковом и Семен ушел на заработки в Таврию, да так там и пропал без вести. Помню, что мать часто упрекала отца за гибель Семена, и вре­менами этот разговор носил острый характер.

Сестра по отцу Агафия уехала в Харьков в домработницы и осталась там на постоянное жительство. Она вьппла замуж за высококвалифицированного рабочего Владимира Коробко. Чета в Харькове имела небольшой, но очень уютный дом. Нй религиозные праздники, дни рождения отца и матери они приез­жали к нам, привозили подарки, и все, в особенности дети, были рады их приезду. Наша мать назьгоала Агафию «бары­ней», а ее мужа Владимира, рабочего человека, «панычем», и это потому, что они одевались по-городскому, были грамот- ныъш я разговаривали не по-хохлацки, а на русском язьже, хотя это и был, по сути, страшный «суржик».

Старшая моя единокровная сестра Маруся мало бьгаала дома. В летнее время то ходила на заработки, то работала в Харькове на сезонных работах. Постоянно дома с родителями были я и мой младший брат Митя.

Родился я в 1908 году в селе Андреевка Змеевского уезда Харьковской губернии, что в 60 километрах от Харькова. Ньше это огромный рабочий поселок, а тогда это было большое село, свьппе 5 тысяч дворов. На главной, Дворянской улице стояли хорошие дома, добротные постройки, жила здесь «аристокра­тия», конечно, сельская — лавочники, содержатели пекарен, шинков, закусочных. В центре села удобно расположился огромный базар с большими кирпичными лавками, лабазами и огромными подвалами. На Верхней улице находилась паровая мельница, больница, тюрьма. В конце села на огромной площа­ди, где периодически устраивались ярмарки с множеством лю­дей, пришедших по делу и просто поротозейничать, шумно и задорно пша торговля разнообразными товарами. На ярмарке всегда было много цьп’ан, и бойко торговали лошадьми. Мы, мальчишки, любили ходить на ярмарку. Тут бьши цирковые представления с медведями, бродячими артистами, акробатами, ^юкусниками, «гиревиками», карусели, музыка — одним сло­вом, бьшо шумно, интересно, весело. в нашет^селе была гимназия, три начальные школы, две

болыпие1церкви, а следовательно, два прихода, два попа и дья­кона, псаломщика и, конечно же, два прекрасных церковных хора.

По своему социальному составу село было довольно разно­образно: крестьяне, рабочие и служащие, работавшие в Харько­ве. Было много интеллигенции, большая рабочая прослойка. В этом сказывалась близость большого города — Харькова. Местная интеллигенция — это учителя, врачи, землемеры, ра­ботники железной дороги, телеграфисты, служащие почты, работники тюрьмы, служители культа, представители военных чинов, так как в Балаклее, Савинцах, Чугуеве, Малиновке располагались большие воинские подразделения и лагеря. Были торговцы и лавочники, кустари, мастеровые, кузнецы, сапож­ники, печники, столяры, портные, даже был известный фото­граф с небольшим павильоном и выставкой лучших фотогра­фий.

Многие жители села занимались сельским хозяйством, хотя собственной земли было мало. Но ее брали у помещиков, занимались отходничеством, работали в экономиях, на сахар- нь1х заводах, лесоразработках — вот так и составляли свой необходимый доход для жизни и пропитания. У многих крестьян были большие приусадебные участки, где сажали картофель, разные овощи, коноплю, лен, были даже укосы сена. Село утопало в зелени садов. В каждом дворе — по лошади как минимум, корова, свиньи, овцы, куры, гуси, утки, немало пчел. Одним словом, хлеб был свой, и к хлебу было тоже кое-что из своего хозяйства.

Зажиточных хозяйств в селе было мало, больше беднота. Кулацкие хозяйства находились на «отрубах» и на хуторах.

Уже в то далекое время в нашем селе можно было видеть велосипеды, на которых большей частью щеголяли телеграфи­сты да сынки лавочников. Мы, мальчишки, гурьбой, подымая босиком пыль, старались перегнать «самокатчика». Приходи­лось видеть и автомобиль, на котором из города мог приехать «крупный человек» или помещик-сахарозаводчик Лисовицкий, имение и сахарный завод которого находились от села в 25—30 верстах.

Мой отец до 1905 года работал медником на сахарном заводе у Лисовицкого, но после какой-то забастовки, волынки или сходки был уволен. Некоторых участников забастовки привле­кали к ответственности, били розгами, судили. Отца же только' уволили, ибо он по тем временам был на «особом привилегиро­ванном положении» — он был кавалер Георгиевских крестов всех четырех степеней Ч Это, очевидно, и спасло его от привлечения к ответственности и телесного наказания. И, сколько я помню отца, он до самой своей кончины занимался сельским хозяйством, но не совсем удачно: всегда была нужда.