— Ну, это не страшно, — сказал Пыжиков. — Ты хорошо получаешь. Страшно другое...
Жена его действительно хорошо зарабатывала, потому что была адвокатом и защищала интересы тех, кого Пыжиков ловил. Пойманные с удовольствием отдавали ей те деньги, которые никак не хотели отдавать Пыжикову.
— Это тебе сейчас не страшно, — холодно сказала жена. — Когда ты будешь безработным, я с тобой разведусь, заберу ребенка, а тебя вышвырну из квартиры без гроша. Ты будешь жить под мостом, пить политуру и есть картофельные очистки. вот тогда тебе станет понастоящему страшно. А потом ты умрешь в канаве...
По адвокатской привычке жена Пыжикова выражалась всегда очень сильно.
— Мне самому все это странно, — виновато сказал Пыжиков. — Но я, что вижу, то и говорю. Что думаю, то делаю. Только так. Иначе жизнь превратится в хаос. Уже почти превратилась.
—Так поступают только природные идиоты и диссиденты, —отрезала жена. —Впрочем, это одно и то же. Короче, я тебя предупредила...
— Но дома-то я могу рассказать, что я видел?! — взмолился Пыжиков.
—Ни в коем случае. Я с удовольствием выслушала бы тебя, если бы ты этим ограничился. Но ведь я тебя знаю —воодушевленный, ты побежишь выкладывать все начальству, и в итоге тебя опять забудут повысить по службе... Так что лучше молчи, думай и только в крайнем-крайнем случае открывай рот... Кстати, о диссидентах —ты бы сходил в школу. Учителя посходили с ума. Военрук Ступин заставляет нашего сына читать диссидентскую литературу...
— То есть? — удивился Пыжиков. — Разве сейчас такая бывает?
—А как же! Он велит им читать Гайдара —ну, этого, “Школа”, “Чук и Гек”... Он поет с ними “Интернационал”! Это не доведет до добра!
— Ты думаешь, что... того?.. — осторожно спросил Пыжиков.
— Запросто! Посмотри, какой век на дворе! Или включи наконец телевизор!
Пыжиков включил, но смотреть не стал, а задумался и ушел в другую комнату. Порывшись в книгах, он отыскал “Чука и Гека” и прочел, не отрываясь, запоем. Прочтя, долго сидел, уставясь восторженными затуманенными глазами в стену, будто видел сквозь нее то ли красные звезды над Спасской башней, то ли грозный бронепоезд, ждущий ворошиловского приказа, то ли всю огромную счастливую землю разом, которая зовется Советской страной, а потом сказал со вздохом отчаянной зависти:
— Ведь жили же вот как люди!
Спал он в ту ночь на редкость крепко и видел красивые, плавные сны. Пробудился рано, с бодростью необычайной и рано ушел на службу. А в девять часов, собрав последнюю информацию, решительно отправился с докладом к начальству.
Шувалов встретил его неожиданно добродушно —знакомые достали замечательное импортное лекарство, с помощью которого подполковник, как он выражался, утер наконец нос своему желудку, и тот уже два дня вел себя довольно прилично.
— Ну, что, Штирлиц, — юмористически прищурив глаз, спросил Шувалов. — Проник в рейхсканцелярию?
—Боюсь, не до смеха, товарищ подполковник, —с невыгодной откровенностью резанул Пыжиков. — Обстоятельства вырисовываются...
—Тогда ближе к телу! —сварливо сказал Шувалов. —Обстоятельства! Преступную группу накрыл?
—Да что группу! —отмахнулся Пыжиков. —Групп этих навалом! Вчера вот в центре города киоск разгромили... Тоже группа!
—Ты меня за нос не води! —строго сказал подполковник. —То группа... Одним словом, группа как группа. Социально-близкие, так сказать. Ты фашистов давай!
—Нету фашистов. Тут дело такое... потустороннее! —Пыжиков, уважавший жену, угрозы ее не считал совсем уж пустыми. Поэтому насчет тропического леса решил пока попридержать язык. Однако все остальное собирался выложить беспощадно. “В поддавки не играю!” — хмуро сказал он себе.
— Ты это в каком же смысле? — с затаенной угрозой в голосе спросил Шувалов.
—В прямом, —категорически сказал Пыжиков. —Нечеловеческое дело и опасное. Очень. Я это буквально чую. И меры требуются сверхординарные. Хорошо бы —группу захвата! — Он с вызовом взглянул подполковнику в глаза и значительно произнес. — Чую — надо!
— Чует он! — иронически сказал Шувалов. — Мне твои чувства по... Ты факты давай.
— Можно факты, — согласился Пыжиков и заговорил без пауз, дабы пресечь возражения в корне. — Что мы имеем? Чудо с театром имело место? Имело. Можно делать вид, что не имело, конечно. Но тогда это будет страусиная позиция и больше ничего. А мы не страусы, верно? Мы, какие-никакие, а люди, и будем использовать разум, которым нас наградила природа. А разум нам подсказывает, что случай с театром -дело самое что ни на есть потустороннее, а с него-то все и началось. И фашисты тут ни при чем, потому что фашист, он сжечь может запросто, а вот наоборот... Словом, за театром тут потянулась такая странная цепочка... Судите сами: “гаишники”-карлики, труп в фонтане... между прочим, показушный труп, один, целлофан чего стоит! Кстати, был и еще труп —закопанный у всех под носом, а кто копал —так никто и не видел. Да там и не труп главное. Там штабель кирпичей закопали среди бела дня —а зачем? Вот загадка! Ну, ладно... Вот еще... —Пыжиков замялся, виновато посмотрел на начальника и сказал. -Милиция покупает у художника Карпухина картины. Вопрос — зачем?
Шувалов неожиданно густо покраснел, издал горлом странный звук и судорожным движением руки опрокинул на пол пепельницу.
— Ну, это не твоего ума дело — зачем! — твердо заявил он. — Зачем — это без тебя знают!
Пыжиков упрямо мотнул головой.
—В том-то и дело, товарищ подполковник, что не знаете! —торжествующе сказал он. -Только вины вашей тут нет, потому что тут дело опять потустороннее...
—Ну, спасибо, утешил! —с сарказмом откликнулся оправившийся подполковник. -Спасибо, что потустороннее, а то я уж подумал, что ты мне уголовное шьешь... ну, ладно, продолжай!
Пыжиков с энтузиазмом продолжил.
—Главное здесь было зацепку найти, и, вроде, нашлась зацепка. Во всех делах, так или иначе, одна компания замешана. Персонально: Моськин, безработный, Барский, артист, Пташкин из газеты, Карпухин тот самый, и Стеблицкий, учитель. Все —интеллигенты, между прочим... Но, думаю, суть даже не в этом. Сами они ничего такого, конечно, не могут. В белом пиджаке суть!
— Может в шляпе? — сыронизировал Шувалов. Однако он был явно заинтригован.
—Никак нет. В белом пиджаке. Докладываю по порядку. Я поспрашивал в том районе, где кирпичи закопали (хотя это еще до театра было), не видали ли чего необычного. И, вроде, многие видели в тот день человека в белом костюме. В нашей-то грязи!
Дальше. Когда театр горел, артист Барский из костюмерной белый пиджак украл. Режиссер даже заявление о краже давал, но ему не пиджак нужен, а чтобы Барского взгрели. Я так понял — он его на дух не переносит.
— Так может, клевета? — деловито спросил подполковник.
—Нет, не клевета. Пташкин об этом случае наутро в газете написал. Только он по-другому интерпретирует —не украл, мол, а спас от огня. Так или иначе, а пиджак Барский взял -это и Карпухин подтверждает —он что-то такое бормотал, будто Барский в белом пиджаке фокусы показывал у него на квартире. А как раз у него на квартире в ту ночь вся компания и собралась. Но фокусы у них и утром продолжались. Бабин и Хрущ превратились в лилипутов после встречи с человеком в белом пиджаке! Я им фотку Барского показывал -опознали в один голос! Между прочим, забавное совпадение —этот Хрущ с женой репортера Пташкина спит...
— А, может, это и не совпадение? — заметил Шувалов.
—Чистое совпадение, —отмахнулся Пыжиков. —Я уж их всех отсеял —и Моськина, и Карпухина, и Пташкина. Судите сами —Моськин с первого дня спит и ни к чему, кроме театра не причастен. Карпухин, как картины нам вдул, ни в чем, кроме запоя, не замечен. Но он хоть дома пьет, безвылазно. А Пташкин, тот в кардиологии лежит с перепоя. На спущенный презерватив похож...
—Что это за спущенный презерватив? —строго спросил Шувалов. —Ты, наверное, воздушный шарик имеешь в виду?
— Не-а, — подумав, не согласился Шувалов. — Все-таки больше на презерватив смахивает... итак, остается один. Вообще-то двое оставалось, но Барский вчера исчез. Прямо на глазах. Хотите верьте, хотите нет. Кстати, у него и жена исчезла. Никто ничего не знает. Но я их выношу за скобки, поскольку их все равно нет, а нам поторапливаться надо.
