Однако беда была уже рядом. За холмом, чуть выше излучины ручья, доживали свой век две очень старые плотины бобров, к которым неслось подхваченное потоком толстенное бревно. Течение разогнало его, бросило на нижнюю плотину, и старое сооружение не выдержало. Огромные массы воды прорвались. Бревно развило бешеную скорость и с фантастической силой нагруженного товарного поезда врезалось во вторую плотину и буквально отшвырнуло её в сторону. Гигантский вал понёсся вниз по руслу, на пять или шесть футов превышая обычный уровень воды в реке. Это было устрашающее зрелище. Вода вышла из берегов и заливала долину вокруг реки, но даже разлив не ослабил разрушительную силу потока.

Кошка услышала приближение потока, потому что от грохота дрожала земля. Она схватила ближайшего котёнка — одну из кошечек — и бросилась с ней к лазу. Действовала она стремительно, но вода оказалась быстрее — с грохотом ударившись о скалу, снесла их корягу, словно ветку, как молотом ударила панически испуганную кошку-мать, вырвала у неё из пасти котёнка и унесла обоих навсегда.

Тем временем коряга билась и вертелась в ужасном шквале. Верхняя часть её, неделями сохнувшая на солнце, была удивительно плавуча, но другая сторона, поглощавшая влагу земли, на которой лежала, тянула вниз. Лаз и само логово оказались погруженными в воду. В этой подводной лодке лежали три утонувших кошечки, а внутрь полого корня, который служил прежде наблюдательным окошком для котят, втиснулся маленький кот, ещё живой, насквозь мокрый, испуганный сверх всякой меры, удивительным образом оказавшийся в том единственном месте, где ещё можно было дышать. Его глаза были слегка прикрыты, все тело страшно болело от напряжения: он вонзил в дерево когти и так держался за стенки своего ветхого убежища. Раз за разом коряга ударялась о предметы, всплывавшие тут и там на поверхность реки. Она резко опрокидывалась, окуналась в воду, потом снова всплывала. Котёнка мутило, рвало, он плакал от отчаяния, но ни разу не ослабил мёртвой хватки, с которой вцепился в корягу.

В трех милях вниз по реке от того места, где родился котёнок, речка впадала в Чиппиуэй. Корягу, покачивая, несло все медленнее и медленнее. Упала ночь, а в полой коряге маленький кот все ещё держался — мокрый, замёрзший, слабый, голодный, испуганный, но все-таки живой.

Как только первые лучи утренней зари осветили на востоке небо, сильное течение вынесло корягу в Миссисипи, в низовье того широкого разлива, который известен как Лэйк-Пепин. Маленький кот не замечал всего этого. Его глаза были закрыты, и даже для поворота головы приходилось напрягать все силы. Больше четырнадцати часов он плыл в своём маленьком убежище без малейшей перемены движения, его рвало, лапки оцепенели, голова кружилась.

Виды маленького зверя на спасение были чрезвычайно призрачны. Если бы даже ему удалось безопасно сойти на берег, он, скорее всего, погиб бы, так как не был достаточно опытен, достаточно проворен или достаточно силён, чтобы сразу начать охотиться.

Яркость первых лучей солнца, проникших сквозь отверстие в его убежище, немножко приободрила его, и он попробовал выползти наружу. Хотя от выхода его отделяло каких-нибудь шесть дюймов, прошёл целый час, прежде чем ему удалось высунуть голову на открытый воздух. Он чуть приоткрыл заплывшие слизью глаза. При виде воды, окружавшей его со всех сторон, он снова начал дрожать от страха.

Вдруг коряга попала в течение от водослива чуть выше города Альма. Она перевернулась в воде и снова приняла прежнее положение, слегка крутясь и покачиваясь на волнах. Котёнок, мокрый и слабый от голода и произвола воды, казался скорее мёртвым, чем живым. Он не заметил, что коряга быстро приближается к маленькой гребной лодке.

Мальчик лет двенадцати, сидевший в лодке, следил за поплавком и не замечал корягу, пока она не поравнялась с лодкой. Голову котёнка он сразу увидел, но решил, что тот мёртв. Однако вдруг маленькая голова поднялась и замутнённые глаза приоткрылись.

Реакция мальчика была мгновенной. Провожая корягу взглядом, он смотал леску и бросил удочки на дно лодки, быстро отвязал верёвку от большой липы. К тому моменту, когда он выбирал якорь, коряга отплыла уже футов на сто. Умело выгребая, мальчик настиг корягу, перегнулся через борт и ухватился за неё.

При виде человека котёнок сделал слабую попытку зарычать, но рука крепко ухватила загривок и осторожно сняла котёнка с коряги. Он тихо зашипел, отчего на лице мальчика появилась усмешка.

— Тихо, малыш, тихо, — сказал он мягко. — Как это тебя угораздило забраться сюда?

На сиденье, за спиной у мальчика, валялось старое полотенце, которым он вытирал руки от рыбьей слизи. Он оторвал сухой конец и завернул в него котёнка. Потом поднял запелёнатого малыша и свободной рукой аккуратно вытер ему глаза, которые тотчас плотно закрылись. Мальчик расстегнул рубашку, засунул за пазуху узелок с котёнком и, застегнувшись, начал грести.

Он грёб против течения к широкому притоку реки, впадающей в Миссисипи с востока, в миле от города Альма, потом вверх по этому притоку, пока не добрался до перекошенной старой деревянной пристани. Мальчик привязал верёвку к одной из свай, сел и достал из-за пазухи котёнка.

— Ты в неважном состоянии, китти-кэт, — пробормотал он. — Даже представить себе не могу, что это с тобой приключилось. Как видно, ты долго просидел на этой коряге. Держу пари, ты совсем голодный.

Он нащупал в ведёрке какую-то рыбёшку и вытащил. Отщипнул кусочек размером с земляной орех и сунул под самый нос котёнка.

— На-ка, попробуй!

Котёнок только зажмурился. Мальчик покачал головой и потёр кусочком рыбы мордочку зверька.

Инстинктивно котёнок облизнулся: голод поборол страх и слабость. Он схватил кусочек, и через несколько минут вся рыбка была съедена. Мальчик шарил рукой в ведре, стараясь поймать единственную оставшуюся рыбёшку. Поймав, наконец, её, он обернулся к котёнку и улыбнулся. Маленькие глазки сверкали ярко и насторожённо, следя за движениями мальчика.

— Ух ты! Какой голодный! — Он раскрыл мокрую ладонь перед самым носом котёнка.

Снова малыш жадно ел и потом облизывал сок с пальцев мальчика. Тот держал ладонь перед самым носом котёнка, пока щекочущий шероховатый розовый язычок не перестал вылизывать остатки сока. Тогда он снова осторожно сунул свёрток с котёнком за пазуху, подхватил снаряжение и ступил на ветхий причал.

— Отнесу-ка я тебя сначала в сарай, — сказал он котёнку, — и попробую стянуть для тебя немного молока, а потом, может, и вымою тебя и погляжу, на что ты похож.

Мальчик держал путь среди густого подлеска по тропинке, взбирающейся на крутой холм, а с него по склону к старому каркасному дому, сильно нуждающемуся в ремонте. Сарай невдалеке выглядел получше дома. Между двумя строениями стояла забрызганная грязью, местами ржавеющая машина.

— О-о, — пробормотал он забеспокоившись. — Па дома.

Его отец, Эд Эндрюс, страстно ненавидел кошек, причины этой неприязни мальчик не знал. Однако он видел, как отец умышленно пристрелил нескольких. Он не знал, поступил бы его отец так же безжалостно по отношению к беспомощному котёнку, но и не собирался проверять это. Бесшумно он стал пробираться вдоль сарая, пока наконец не добрался до двери. Он прокрался внутрь и тихо закрыл за собой дверь.

Сарай был завален ящиками, ржавыми инструментами, немногочисленным подержанным садовым инвентарём и грудой пустых мешков. Мальчик встряхнул три мешка, выгреб кучу сора из картонной коробки из-под консервированного супа, устлал дно мешками и осторожно положил туда котёнка. Голова маленького кота свесилась набок. Тепло и мучительная усталость погрузили его в непреодолимое дремотное состояние. Его глаза чуть приоткрылись, когда мальчик соскрёб кусочек грязи с меха между ушками, и тут же закрылись. Весь он был в засохшей грязи, но, быстро оценив его состояние, мальчик на цыпочках пошёл к двери. Он снял со спиннинга остатки рыбёшек и завернул их в газету.