343. Комиту Ермину.
Поскольку писал ты, что слово, лучше же сказать, если надлежит говорить правду, словцо, недавно написанное мною о том, что нет судьбы, иными расхвалено, а иными даже предпочтено другим сочинениям потрудившихся писать о том же, и просил прислать тебе его, то посылаю при сем. А ты не по слуху произноси о нем суд, но оцени, разобрав с точностью. И ежели есть в нем хорошее, возблагодари Бога. А если покажется тебе написанным недостаточно, извини человеческую немощь, которая не в силах выражаться, как бы хотелось.
344. Павлу.
На слова: иже воззрит на жену (Мф.5:28).
Поскольку от зрения рождается любовь, то Христос сказал, что без сытости услаждающий взоры есть прелюбодей, предупреждая сим не только дело, но и мысль. Да и в отношении убийства закон наказывает человекоубийцу, а Христос — даже гневающегося, потому что Он дает устав душе, а закон — только руке, и Он тем самым, что не дозволяет расти корню, предотвращает и рост ветвей. Посему, обуздывай и око, и раздражительность: первое — чтобы оно не привело тебя к прелюбодейству, а последнюю — чтобы не довела до убийства.
345. Комиту Ермину.
Не изменяйся, наилучший, по дуновению счастья, как один из толпы, но да хранит тебя постоянным для друзей любомудрие, с которым ты совоспитан. Ибо первое случается обыкновенно с людьми неблаговоспитанными и невеждами, а последнее свойственно людям весьма мудрым, в число которых вписан и ты.
346. Евдемону.
Осмелился бы я вступить в этот подвиг — воздать хвалу боголюбивому епископу Феодосию, если бы не боялся, что, сказав слабо, умалю славу принадлежащих ему доброт. Но поскольку и всякая сила слова уступает величию предмета, то справедливо осудил я себя на молчание. Хотя знаю, что, если восхваляемый имеет за себя свидетельство истины, то стяжание добродетели не потерпит ущерба от немощи говорящего о нем; ибо при избытке сего достояния не посрамляет его, но делает более видным тот, кто, изображая достоинство, своим изображением уступает самому достоинству, показывая тем, что он затмевается величием описываемых дел.
347. Павлу.
На сказанное: град и святое рассыплет со Старейшиною грядущим (Дан.9:26).
Если сказанное Даниилу Ангелом: град и святое рассыплет со Старейшиною грядущим, — почитают изреченным о ком–либо другом, то пусть толкуют, как хотят, нимало не вредя истине. Если же называемый Грядущим есть Христос, согласно со словами Писания: Благословен Грядый во имя Господне (Пс.117:26), и: Ты ли еси Грядый, или иного чаем? (Мф.11:3) — то смысл изречения таков: все досточтимое и знаменитое у иудеев ниспровергает не Отец только, но и Христос, ожидаемый ими как их избавитель. Поскольку вознеистовствовали они на Самого Сына Царева, то понесут достойные наказания. Не только город, но и святое рассыплется, то есть храм будет разорен.
И смотри, какая точность! Не сказал: «рассыплется со Старейшиною», как думают иные, но: Отец рассыплет храм и город при содействии Старейшины, и именно поруганного ими в первое Его пришествие. Если же сие неясно, то пусть сказано будет еще яснее. Бог и Старейшина рассыплют град и храм, поэтому, хотя дело сие приписывается Римлянам, но в действительности было следствием Божественного гнева. И свидетель сему Иосиф Флавий, который говорит: «Не Римлянам обязаны мы тем, что война с ними разорила всех нас; не их силами совершилось это, но высшая была причина, которая доставила им мнимую победу». Какая же это была причина? Очевидно: то, что сделано со Спасителем, повергло Иерусалим в это, и общественные дела их преклонились долу, лучше же сказать, обратились в совершенное ничто. Если же не верят Иудеи, то пусть скажут: по какой причине плен их до ныне остается невозвратным?
348. Пресвитеру Афанасию.
Хотя Херимон, этот мнимый диакон, ведет себя подобно человеку, которому неисцельная болезнь дает право не отказывать себе ни в чем, на что есть позыв, и, распростившись с обещающими уврачевание, угощает себя тем, что прямо ведет к смерти, однако же виновником столь многих зол почитаю не столько его самого, сколько Евсевия, отважившегося вверить ему Божественные Таинства. Ибо кто доставляет семена, тот очевидно виновен и в появлении растения.
349. Епископу Ермогену.
Думаю, что учителю всеми мерами должно добиваться сих двух преимуществ: чистоты жизни и достаточной силы в слове (которую если назовет кто тенью дел, мне кажется, не погрешит против истины), чтобы, как в благоустройство приводить ученика, так и уцеломудривать непокорного. Ибо как обучающие чистописанию, взяв доску, с великим изяществом выводят буквы и показывают их начавшим обучаться, чтобы они, сколько могут, подражали этому, так и нашим наставникам надлежит представлять жизнь свою ученикам, как некий ясно начертанный образец, чтобы, сколько можно, они подражали этому.
Если же ученики, видя не только безукоризненную, но и чудную жизнь, не возводятся к добродетели, то сие всякий уже поставит в вину не учителю, не оставившему без исполнения ничего такого, что обязан был сделать, но беспечности учеников. Поскольку же иные спрашивают, по какой причине учеников не удерживают от предосудительных поступков страхом, то спросим и мы: каким же страхом подействовать наставнику? Сделать выговор? Но сие, будучи повторено многократно, не возымело силы. Убеждать жезлом? Но сие не позволено. Отлучить? И это было испытано. Изгнать из города? Но у него нет столько власти. Обещать небесное царство? Но беспечным это кажется баснею. Угрожать судом? Но, услышав, они смеются на это. Извергнуть из церкви? Это не трудно, но не способствует к исправлению.
Если бы осужденного кем–либо одним потом не приняла бы вся церковь и вместе с произнесшим сей приговор вознегодовали бы все, то, может быть, извергнутый, уцеломудрившись, и пришел бы в себя. А ныне один человека осуждает, а другой нередко в то же время ему услуживает. Открыта для него другая церковь, она предлагает ему охранение, дары; даже переселение делается для изверженного источником дохода, и он не сказывает, что извержен как осужденный, но придумывает какой–либо предлог, по которому отошел добровольно. Если и спросит кто: почему? — объявляет что–либо странное, что принявшей его церкви кажется благовидным. А иные, сами живя неправо, воспользовавшись сим и думая найти в этом как бы оправдание своих грехопадений, преувеличивая пересказывают это пришедшим и наполняют все речами, приличными сложившим их. А падший не делается от сего лучшим. О том же, кто хотел его уцеломудрить, остается мысль, что он человек худой.
Посему–то, мудрейший, и благоискусные учители (а таковых немного) не в состоянии уцеломудрить согрешающих. Ибо захватившие себе это начальство ненадлежащим образом (а таковых много), благоискусность других почитая собственным своим бедствием, чтобы порок не погиб, но усиливался больше, покушаются опровергать приговоры негодующих справедливо. О них–то, хотя знаю, что сказанное будет сильно, однако же скажу; может быть, и последует за сим какое–либо исправление. Ибо что пользы оплакивать погибших, когда возможно, сколько от нас зависит, спасти то, что еще не погибло? Итак, скажу: кого не должно было бы включать и в число подчиненных, те осмеливаются самовольно вступать на учительскую кафедру, и мечтают владеть алтарем не овладевшие самими собою, думают управлять другими не способные управить себя самих. От них–то дела церковные пришли в расстройство.
350. Пресвитеру Зосиме.
Один муж, не только не способный польститься на какой–либо нечестный дар, но и свою собственность уделяющий нуждающимся, узнав, что ты, осмелился своею властью разрешить от греха одного нарушителя клятвы после того, как получил от него несколько рыб, — произнес о тебе сие, как представляется мне, Демосфеново изречение (хотя то, что будет сказано, покажется сильным, однако же скажу и не умолчу): «За это самое достоин он быть преданным смерти, чтобы и в аде нечестивым объявил сей закон». Изрек же это муж сей, будучи объять скорбью, но и мне, и всем тут бывшим показалось сказанное не неуместным. Ибо нарушителя клятвы разрешает от вины не то, что ты умилостивлен дарами, а то, что потерпевший обиду от нарушения им клятвы получил назад свою собственность.