Зрители снова повернулись и краем глаза успели заметить, как «Ястреб» длиною примерно в ярд по приказу «Пустельги» устремился к цели. Объяснения продолжил Залкинд.

— «Ястреб» сейчас поднимется на сто тысяч футов, перевернется и направится вниз. Пролетая мимо «Пустельги», он получит от нее текущую информацию о цели. Бортовой компьютер «Пустельги» будет вести «Ястреба» до самой земли, и тот ударит с точностью до восемнадцати дюймов. Смотрите, пошел на снижение.

Среди домов, лачуг, грузовиков, фургонов, легковых машин, костров, вкопанных в землю, уголковых отражателей, среди фальшивых резиновых танков единственный стальной танк (старый MI «Абрамс») полз вперед, словно собираясь вступить в бой. Внезапно что-то мелькнуло, и точно огромный кулак обрушился на MI. Словно при замедленной съемке, танк расплющился, борта его вспучились, пушка, будто палец обвинителя, уставилась в небо, и он развалился. Под навесом у присутствующих вырвался вздох облегчения.

— А какой заряд в боевой головке у этого «Ястреба»? — полюбопытствовал один из генералов.

— Никакого, генерал, — ответил Залкинд. — «Ястреб» — это просто болванка, но сообразительная. Он спускается вниз со скоростью десять тысяч миль в час. Не считая приемника, с помощью которого он получает информацию от «Пустельги», и небольшого радара, который на последних пятнадцати тысячах футов корректирует наводку на цель, на нем больше ничего нет. Поэтому-то он так и дешев. Однако когда десятикилограммовая болванка с вольфрамовым наконечником, да еще летящая на такой скорости, приходит в соприкосновение с танком, это все равно, что… ну, как если бы выстрелить в упор из духового ружья в таракана. Другими словами, можно сказать, что в этот танк сейчас врезались два груженых гусеничных бронетранспортера, ехавших со скоростью сто миль в час. Его просто расплющило.

Испытания продолжались еще два часа. Изготовители показали, каким образом можно перепрограммировать «Пустельгу» уже в полете: к примеру, ей можно было приказать искать стальные конструкции, по бокам которых находится вода, а в оконечностях — земля, и тогда ее целью становились мосты. Она могла охотиться и на поезда, баржи или колонны машин — до тех пор, пока они двигались. Что же касается неподвижных объектов, кроме мостов, «Пустельга» не могла отличить грузовик от небольшого стального ангара. Но зато на ее датчики не действовали дождь, облачность, снег, град, туман и темнота.

В середине дня группы наконец разошлись, и представители Пентагона направились к машинам, чтобы ехать в Неллис, а оттуда лететь в Вашингтон.

Один из генералов пожал руки создателям «Деспота».

— Я всю жизнь имею дело с танками, — признался он, — но никогда не видел ничего ужаснее. Я — за. Вот уж на улице Фрунзе будет переполох! Когда за тобою охотятся люди — и то неприятно, но ваш чертов робот — это просто кошмар!

На прощанье несколько слов сказал один из штатских.

— Джентльмены, это блестяще. Лучшая противотанковая система в мире. Но я хочу заметить вот что: если Нантакетский договор будет подписан, заказа нам не видать как своих ушей.

Возвращаясь в одной машине в Лас-Вегас, Кобб, Мойр и Залкинд поняли: Нантакет грозит им, как и многим тысячам других людей, занятых в военно-промышленном комплексе, полным разорением вместе с их фирмами.

В канун Рождества в Алькантара-дель-Рио никто не работал, однако выпито было изрядно: каждый сидел за стаканчиком допоздна. Когда Антонио наконец закрыл свой маленький бар, было уже за полночь. Некоторые из его посетителей жили прямо тут, в деревне, другим пришлось ехать или идти пешком в свои домишки, разбросанные вокруг деревни по склонам холмов. Именно поэтому Хосе Франсиско, которого все называли Пабло, в прекрасном расположении духа, пошатываясь, шел мимо дома высокого иностранца, не испытывая никаких неприятных ощущений, кроме легкой тяжести в области мочевого пузыря. Решив, что пришла пора облегчиться, он свернул к каменному забору, огораживающему двор, где стоял видавший виды мини-джип «Терра», расстегнул молнию и предался второму по интенсивности мужскому наслаждению.

У него над головой высокий мужчина спал и снова видел ужасный сон, приведший его в эти края. В сотый раз проходя через все перипетии навязчивого кошмара, он в который раз обливался потом. Не просыпаясь, он открыл рот и закричал:

— Не-е-е-т!

Стоя внизу у забора, Пабло подскочил на фут в воздух и грохнулся на дорогу, обмочив свои лучшие воскресные брюки. Вскочив, он бросился бежать: не застегнув молнии, чувствуя стекающую по ногам мочу, а генитальным органом ощущая непривычную прохладу. Если этот высокий, поджарый иностранец разъярится, то ему, Хосе Франсиско Эчеварриа, ей-Богу, лучше быть подальше. Мужчина этот всегда вежлив, ничего не скажешь, хорошо говорит по-испански; но все-таки есть в нем что-то странное.

В середине января по Сент-Джайлз-стрит в древнем британском городе Оксфорде ехал молодой первокурсник, несколько возбужденный после встречи со своим новым наставником и наслаждавшийся первым днем, проведенным в колледже Бейллиол. Одет он был в толстые джинсы и штормовку, поскольку было свежо, однако не удержался и накинул поверх черную мантию, говорившую о его принадлежности к студентам Оксфордского университета. Мантия полоскалась на ветру. Позже он узнает, что студенты носят мантию лишь в столовой, но пока он был новичком и очень ею гордился. Он предпочел бы жить в колледже, однако родители сняли для него просторный дом неподалеку от Вудстокской дороги. Миновав памятник мученикам, велосипедист въехал на Магдален-стрит.

Он не заметил, как позади остановился ничем не примечательный седан. В нем сидело трое: двое спереди и один сзади. Сидевший сзади наклонился вперед.

— По Магдален-стрит езда на машинах запрещена. Дальше вам придется идти пешком.

Мужчина, сидевший рядом с водителем, тихонько выругался, вылез на тротуар и быстрым шагом заскользил среди толпы, глядя на ехавшего впереди велосипедиста. По указанию человека на заднем сиденье машина свернула направо на Бомон-стрит, затем налево, на Глостер-стрит и еще раз налево, на Джордж-стрит. Она остановилась у нижнего конца Магдален-стрит, как раз в тот момент, когда появился велосипедист. Велосипедист слез на землю и двинулся пешком через перекресток на Брод-стрит, поэтому седан остался на месте. Раскрасневшийся от ледяного ветра третий пассажир вынырнул из Магдален-стриг, огляделся, заметил машину и влез внутрь.

— Дурацкий город, — заметил он. — То одностороннее движение, то вообще проезд закрыт.

Сидящий сзади усмехнулся.

— Вот поэтому студенты и ездят на велосипедах. Может, и нам стоит попробовать.

— Продолжай наблюдать, — бесстрастно промолвил водитель. Сидевший рядом с ним замолк и поправил под мышкой пистолет.

Студент неподвижно стоял и задумчиво смотрел на мощенный булыжником перекресток Брод-стрит. Из путеводителя он узнал, что в 1555 году на этом самом месте два епископа — Латимер и Ридли — были сожжены заживо по приказу Марии Католички{Мария I Тюдор (1516–1558) — английская королева с 1553 г., преследовавшая сторонников Реформации.}. Когда пламя разгорелось, епископ Латимер обратился к своему сомученику: «Утешься, мастер Ридли, и веди себя, как пристало мужчине. Сегодня мы, хвала Господу, зажжем в Англии свечу, которая, я уверен, не угаснет вовеки».

Он имел в виду свечу протестантской веры, однако, что ответил на это епископ Ридли, неизвестно, поскольку он уже горел ярким пламенем. Через год, в 1556 году, па том же месте их примеру последовал архиепископ Крап-мер. Пламя его костра опалило располагавшиеся в нескольких ярдах двери колледжа Бейллиол. Позже их перевесили на вход во внутренний двор, причем черные следы пламени видны на них до сих пор.

— Привет, — раздался голос рядом со студентом, и он обернулся. Студент был худ и долговяз, его собеседницей оказалась черноглазая коротышка, похожая на пухлую куропатку. — Меня зовут Дженни. Кажется, у нас один и тот же наставник.