Историю этого слоя, складывающегося на протяжении нескольких поколений, и анализирует Кошен. Иногда Кошена причисляют к сторонникам «концепции заговора» в истории революций. Мне кажется, с тем же основанием к сторонникам этой концепции можно причислить Роберта Коха, обнаружившего возбудителя туберкулеза (палочку Коха).

Возникновение слоя будущих вождей революции, согласно Кошену, — это длительный процесс, занимающий не одно поколение. Во Франции, например, сам слой уже сложился, по его мнению, лет за двадцать с лишком до революции. Суть процесса заключается в отделении этого слоя от остального народа, в интеллектуальном и духовном противостоянии ему, в ощущении ими себя как бы другими существами, может быть — другого вида. Этот особый слой внутри народа (Кошен называет его «Малый Народ»), чувствует себя не связанным никакими узами или ограничениями в отношении к остальному народу. «Малый Народ» выступает исторически в роли мастера, в руках которого остальной

10

народ — лишь материал. Это играет решающую роль во втором этапе революции, когда надо обуздать созданный самими революционерами хаос. Кошен сравнивает ситуацию этого момента со связанным Гулливером, которого лилипуты осыпают ядовитыми стрелами. Мы можем еще яснее представить себе эту психологию, например, по работе Ленина «Пролетарская революция и ренегат Каутский», в которой автор так определяет диктатуру пролетариата: «власть, осуществляемая партией, опирающейся на насилие и не связанной никакими законами». Позже Пятаков, комментируя это положение, видит его смысл именно в последних словах: «Закон — есть ограничение, есть запрещение, установление одного явления допустимым, другого недопустимым». Из людей, способных отказаться от подобных ограничений, образуется партия, «несущая идею претворения в жизнь того, что считалось невозможным, неосуществимым и недопустимым». «Для нее область возможного действия расширяется до гигантских размеров, а область невозможного сжимается до крайних пределов, до нуля». «Ради чести и счастья быть в ее рядах мы должны действительно пожертвовать и гордостью, и самолюбием, и всем прочим». Да сам Пятаков и пожертвовал «всем прочим». Кошен такого не мог прочесть. Но, мне кажется, — это самое яркое выражение психологии «Малого Народа», которое когда-либо было зафиксировано в истории. Отсюда можно почувствовать, чем же так была сладка эта идеология, почему революционеры безоглядно бросались в омут революции, где их скорее всего ожидал расстрел со стороны контрреволюционеров и гильотина — со стороны соратников по революции. А ведь деятели Русской революции прекрасно знали

11

пример Французской — и точно его повторили. Но все перевешивало страстное желание оказаться в положении людей, для которых «область невозможного сжимается до нуля».

Кошен анализирует процесс возникновения «Малого Народа». Смысл его заключается в постепенном разрыве со всякой исторической традицией: религиозной, этической, политической…. Это происходит под возгласы о всесилии Разума и неизбежной победе Просвещения. Дидро писал в «Энциклопедии»: «Разум для философа — это то же, что благодать для христианина». Но их лозунг — «вера в разум», т. е. разумом не пользуются для осмысления жизни, в него веруют. Он становится тем орудием, которое разрубает все, что связывает человека с традицией, все это объявляется глупым, нелогичным, отсталым. Замечательное наблюдение Кошена — образ «дикаря» или «иностранца», встречающийся постоянно в литературе XVIII в. Этот человек приезжает из заморских стран (например, персидский принц у Монтескье), и все, что он видит вокруг себя, кажется ему нелепым и просто смешным. Еще пример: в повести Вольтера мальчик-француз воспитан в Америке гуронами и молодым человеком возвращается во Францию. Он влюбляется в девушку и тут же пытается ею овладеть. Его оттаскивают силой, но он не понимает: ведь она сама призналась ему в любви. Ему объясняют, что сначала полагается пойти в церковь. Он удивляется, что между этими двумя действиями такая тесная связь, но не возражает. Оказывается, положение не такое простое — его возлюбленная приходится ему кузиной и на брак нужно разрешение папы. Он принимает папу за особого рода сводника … и т. д., и т. д. Как уверяет Кошен, все эти «ди-

12

кари» были отнюдь не литературной выдумкой, они водились не в Персии или среди гуронов, именно их и создавала идеология Просвещения, из них и состоял «Малый Народ». Это были люди с особым типом мышления, которое мы сейчас назвали бы утопическим. В их головах господствовало несколько простых идей, проверять которые жизнью казалось им смешным или даже кощунственным. Такие люди и действуют в каждой революции — идет ли речь о социалистических преобразованиях или рыночных реформах.

Кошен описывает и социальную структуру, способствовавшую формированию «Малого Народа». До революции Франция была покрыта сетью многообразных обществ, объединявших слой людей, аналогичный нашей дореволюционной «интеллигенции». Во всех больших городах были академии, всюду — философские и литературные общества, масонские ложи. Они формировали «общественное мнение»: унифицированный взгляд на жизнь, не подлежащий обсуждению. Орудием такого воспитания обычно бывали шумные, охватывавшие как по команде всю страну, кампании протеста против какого-то действия правительства или церкви.

Такой процесс воспитания длится многие годы: он осуществляется через «очищение от мертвого груза» (так созвучно знакомым нам чисткам!) всех этих обществ, т. е. от людей, все еще слишком связанных с реальной жизнью. Кошен называет это «социальной алхимией», мы бы скорее сравнили с выведением все более чистого штамма бактерий. Для воспитанника этой социальной структуры жизнь становится легкой: он знает ответы на все вопросы (мы и сейчас видим таких людей: даже не умея играть в шахматы, он знает, кто у нас лучший

13

шахматист; не интересуясь музыкой, знает, кто лучший дирижер; не разбираясь в политике, твердо знает, кто самый интеллигентный и дельный политик и т. д.).

Но процесс имеет и обратную сторону: тот, кто прошел полную школу воспитания, не способен жить вне структур, образующих «Малый Народ». И опять наиболее яркие подтверждения дает XX век. Так, Троцкий, разбитый на XIII партсъезде, говорит: «Я знаю, что быть правым против партии нельзя. Правым можно быть только с партией, ибо других путей для реализации правоты история не создала». Пятаков даже заявляет, что будет считать черным то, что раньше считал белым, если так решила партия, «так как для меня нет жизни вне партии, вне согласия с ней».

На многих примерах Кошен показывает, что как психология, так и образ действий «Малого Народа» остается неизменным, в какой бы форме он ни проявлялся: «философов», руководителей правительства, основывающегося на терроре, или политиков в рамках парламентской демократии. В «философских обществах» и академиях господствует такая же нетерпимость, как и во времена террора, и репутации разрушаются с такой же легкостью, как позже летят головы. Когда торжествовала идея демократии и происходили выборы в Генеральные штаты, то часто неугодных лиц из числа выборщиков исключали, хотя они были избраны народом и господствовал принцип: «Воля народа — выше всего». Но в сомнительных случаях, если возникают колебания, то в зал заседаний врываются какие-то толпы людей, которые в революционных изданиях называются «любопытными» (а мы знаем, что в крайнем случае против парламента могут пойти в ход и танки).

14

Тот же принцип сохраняется, по мнению Кошена, и в парламентской демократии. Он высказывает мысль, достойную, как мне кажется, тщательного обдумывания: «Состоящий из избирателей народ не способен на инициативу, он может только выбирать между двумя или тремя программами, двумя или тремя кандидатами, он не может ни формулировать, ни назначать. Необходимо, чтобы профессиональные политики представляли ему формулировки или кандидатов. Партии формально не обязательны, однако без них народ остается свободным, но немым».