— А ну, встать, трусливая гнида! — взревел Труслоу, — Живо, ослиная задница!
Вспухшее у леса облачко дыма обозначило выстрелившее орудие, и воздух прочертил шрапнельный снаряд, видимый лишь тем, кто стоял у него на пути. Сержант Труслоу, заметивший снаряд, кланяться ему не стал. Шрапнель зарылась в железнодорожную насыпь в паре метров от Труслоу, а спустя миг до сержанта докатился звук пушечного выстрела.
— Капрал Бейли! — рявкнул Труслоу, едва успела улечься пыль над вбившимся в насыпь снарядом.
— Сержант?
— Достать снаряд из земли!
Шрапнель не взорвалась, и это означало, что северяне вполне пригодный к употреблению снаряд подарили противнику. Будь рядом батарея южан, Труслоу отдал бы заряд им, чтобы они забросили смертоносный цилиндр бывшим его владельцам, но пушкарей поблизости не наблюдалось, и Труслоу решил соорудить «наземную торпеду».
Легион находился на южном берегу реки Чикахомини у моста Ричмонд-Йоркской ветки железной дороги. Три часа назад по мосту прошёл последний паровоз, увозящий со станции Танстолл-стейшн оставшийся подвижной состав. Сапёры заминировали конструкции моста, подожгли фитили, но без толку. Взрыва не последовало. И Легиону Фальконера, единственному отыскавшемуся под рукой у командования здесь подразделению, было предписано отгонять вражеских стрелков, пока сапёры будут выяснять причину неудачи.
Мост не представлял из себя ничего выдающегося с инженерной точки зрения. Он не связывал между собой две скалы, не парил в воздухе над безумной глубины обрывом. Его конструкции тянулись над одним заболоченным берегом Чикахомини, незаметно пересекали саму речушку и вновь тянулись метров четыреста над другим подтопленным бережком, пока не упирались в твёрдый грунт. Именно на этом самом твёрдом грунте янки поставили два полевых орудия и вели огонь поверх окошек воды, блестящих среди кочек, низких кустиков и буйных зарослей тростника. С того самого твёрдого грунта спешившиеся кавалеристы-северяне постреливали из карабинов или потихоньку подбирались по конструкциям моста ближе в надежде спугнуть сапёров-конфедератов.
— Сержант Хаттон! — позвал Труслоу, — Взвод ко мне! Живо!
Картер Хаттон крикнул своим бойцам подтянуться к насыпи, где Труслоу построил их в два ряда. Несколько секунд они представляли собой лакомую цель, но Труслоу знал, что пушкарям врага требуется полминуты на перезарядку и не беспокоился:
— Прицел на триста метров! Жахнем по ублюдкам, и тотчас с рельсов долой по обе стороны насыпи! — он зыркнул на северян, крадущихся по рельсам вместо того, чтобы двигаться по топкой почве ниже моста, — Пли! И вон с рельсов, бегом!
Спустя пять секунд после залпа над тем местом, где строил сержант бойцов, чиркнул снаряд, рванув где-то в деревьях за позициями Легиона. Дым от винтовочного залпа рассеялся. Янки ссыпались с рельсов вниз.
— Не давайте им высунуться! — скомандовал Труслоу и повернулся к Эндрю Бейли, тащащему выкопанный десятифунтовый снаряд сантиметров восьми в поперечнике, увенчанный цинковым колпачком. Двое солдат опасливо шарахнулись от капрала, заслужив презрительный взгляд Труслоу.
Цинковый наконечник закрывал запальную трубку, на дне которой находился подвижный поршень с капсюлем на крышке. При выстреле поршень скользил по трубке и вбивал ударный капсюль во внутреннюю поверхность цинкового колпачка. В нижнем положении поршень для безопасности транспортировки и переноски снаряда удерживали два металлических предохранителя. Они были изготовлены из хрупкого материала и при ударе снаряда о землю легко ломались, высвобождая поршень, но этот снаряд попал в рыхлый грунт насыпи, и предохранители остались целы. Труслоу выковырял их охотничьим ножом, осторожно вытряхнул поршень. В корпусе поршня под капсюлем находилась порция пороха, после воспламенения запала поджигавшая основной заряд, защищённый от сырости бумажной мембраной. Бумагу Труслоу проткнул палкой и насыпал трубку до половины порохом из винтовочных патронов. Сверху вставил поршень, теперь выступавший над носиком снаряда сантиметра на три. Удар по капсюлю сейчас воспламенил бы порох в поршне, оттуда огонь передался бы винтовочному, подсыпанному Труслоу, и далее — основному заряду.
«Наземная торпеда» была готова к установке. Над вопросом «куда?» Труслоу голову не ломал. Когда шёл последний поезд, сапёры демонтировали за ним рельсы и грузили их на его же платформы, но шпалы не трогали. Труслоу приказал паре солдат подкопать облюбованную им шпалу, выдрать одним концом из земли и держать, а сам вырыл у края образовавшейся ямы нору, поставил туда снаряд и накрыл плоским камнем капсюль. Затем приказал бойцам максимально бережно опустить деревянный брус на место, присыпал, где надо, грунта, осмотрел и остался доволен. Маскировавшаяся ловушку шпала поднималась над прочими всего на несколько сантиметров, и при известной удаче ротозеи-янки ничего не заподозрят, кто-то наступит на шпалу, и — бах!
— Развлекаетесь, сержант?
От опушки леса, в котором засели остальные роты Легиона, подошёл майор Бёрд.
— Снарядов, жаль, маловато. — вздохнул Труслоу, уловив нотки неодобрения в голосе командира.
Бёрд не был уверен в том, что «наземные торпеды» — цивилизованный способ вести войну. С другой стороны, рассуждать о том, что на войне цивилизованно, а что — нет, ему казалось занятием дурацким, вполне достойным убогого умишка его возвысившегося до бригадного генерала зятя. Война — это убийства, а убивать людей, вообще, не очень-то цивилизованно.
— А вам письмо, сержант. — сообщил майор Труслоу.
— Мне? — удивился тот.
— Держите.
Бёрд передал сержанту конверт и, вооружившись биноклем, принялся смотреть, чем заняты сапёры:
— Что они возятся так долго?
— Фитили отсырели. — пояснил Труслоу, обтирая о мундир перемазанные землёй ладони перед тем, как вскрыть изящный розовый конверт и извлечь на свет одинокий листок довоенной бумаги с золотым обрезом; воскликнул изумлённо, — От Салли!
Пуля прожужжала у самого его уха, но он этого не заметил.
— Славно… — промурлыкал майор, но не в ответ на слова сержанта, а потому, что инженеры закончили и возвращались.
Труслоу тоже обратил на это внимание и скомандовал роте:
— Прикройте их огнём!
Впереди защёлкали винтовочные выстрелы, а сержант, глядя на письмо, поскрёб подбородок:
— Надо же, я понятия не имел, что она писать умеет.
Судя по надписи на конверте, подумал Бёрд, не ахти как умеет. Чудо, что письмо нашло того, кому было адресовано. Впрочем, такие чудеса стоили потраченных на них усилий. Ничто так не поднимало моральный дух солдат, как письма из дома.
— Что она пишет? — поинтересовался Бёрд.
— Я… я не могу разобрать… — буркнул Труслоу.
Бёрд покосился на сержанта. Без сомнения, Труслоу был самым неистовым бойцом в Легионе, да, пожалуй, не только в Легионе. Но сейчас он был красен, как рак, от смущения.
— Может, я смогу помочь? — деликатно предложил майор.
— Девчачий почерк, — забормотал Труслоу виновато, — Имя-то я разобрал, а прочее…
— Вы позволите?
Бёрд, которому было известно, что Труслоу читать не мастак, взял письмо. Сапёры пропыхтели мимо, и Бёрд заорал роте «К»:
— Отходим! Отходим!
Пробежав глазами строки послания, Бёрд закряхтел:
— Иисусе!
Почерк был чудовищным.
— С ней всё в порядке? — взволновался Труслоу.
— Почерк, сержант, ничего больше. Та-ак, посмотрим… Пишет она вам, сержант, что вы не поверите, но живётся ей припеваючи, что она должна была написать вам давным-давно, и не писала только потому, что вся в вас, а вы — упрямый осёл, поэтому, дескать, и не писала.
Пули вражеских карабинов свистели всё ближе. Кто-то из сапёров сзади крикнул Бёрду и Труслоу, чтобы они поторопились в безопасное место, пока не зажжён фитиль. Вняв совету, майор с сержантом направились к леску. Бёрд на ходу продолжал пересказывать письмо:
— Пишет, что жалеет, что так всё вышло, однако не жалеет того, что сделала… Смысла этой фразы я, по чести говоря, не понял.