«Галену» сменил серьёзнее бронированный «Монитор». Металлом у него были обшиты и палуба, и башня. Почти трёхметровый винт взбивал коричневую пену, гоня к поверхности донную муть. Пушкари форта дали рассеяться дыму и навели орудия на новую, более трудную мишень. «Монитор» имел плоский, почти не поднимающийся над уровнем воды корпус, посреди которого была установлена круглая шестиметровая башня. С вершины холма он выглядел, как железный торт, плывущий на мокром жестяном подносе по реке. Клуб дыма вырвался из башни, свидетельствуя, что дополнительная паровая машина задействована для поворота башни, и два огромных башенных орудия наводятся на форт.

— Пли! — рявкнул командир батареи южан.

Пушки форта изрыгнули пламя и отлетели назад. Ядра и шрапнель стеганули по броненосцу и рядом. Большей частью — рядом, подняв водяные столбы без вреда для корабля. Впрочем, те, что попали в цель, отскочили от палубы и тоже канули в реку.

Моряки «Монитора» открыли орудийные порты. Судно содрогалось при попадании вражеских снарядов в корпус, а в башню ядро ударило, как в барабан.

— Огонь! — скомандовал башенный офицер.

— Выше не идёт! — доложили ему, — Мы не можем задрать стволы, чтобы бить по гребню холма!

На обшивке башни разорвалась шрапнель, выбив из-под заклёпок внутри башни тучу пыли. Фонтан недолёта плеснул через порты водой.

Командир башни прикинул взглядом, куда направлены орудия. В склон. Прямо под фортом.

— Выше не идут… — оправдывался старший расчёта под визг осколков по многослойной броне толщиной в двадцать сантиметров.

Главная паровая машина пыхтела в недрах броненосца, противостоя течению. Каждые несколько секунд по броне щёлкала винтовочная пуля солдат-южан, засевших на берегах.

— Всё равно огонь! — рявкнул башенный офицер.

«Монитор» выстрелил, вздыбив два грязевых фонтанчика ниже форта. Вражеские снаряды молотами били по броне палубы и плюхались в воду, заливая брызгами воздуховоды двигателя. Рулевой броненосца, отчаянно борясь с боковым тяговым усилием винта, пялился в смотровые щели рубки, не видя ничего, кроме воды и дыма. Броненосец дал второй залп, и отдача башенных орудий утопила корму в воду на три десятка сантиметров, но форт южан был построен слишком высоко.

— Поворачивай назад! — зло распорядился капитан, и рулевой послушно завертел штурвал.

«Монитор» убрался ни с чем вслед за «Галеной», провожаемый улюлюканьем пехоты южан с берегов.

Мимо «Монитора» проплыл третий броненосец, «Наджетак». Заряды его первого бортового залпа упали с недолётом, второго, наоборот, провизжали над фортом, сшибив деревья за ним. Третий залп должен был точно накрыть упрямую батарею южан. Сорокапятикилограммовые заряды ждали искры во чреве морских пушек Паррота. Расчёты отступили назад, сержант одного из орудий первым рванул шнур фрикционного воспламенителя. Но тяжеленная громадина вместо того, чтобы выстрелить, взорвалась сама, в куски разнеся орудийную прислугу и расшвыряв со свистом осколки казённика. От взрыва детонировал заряд, приготовленный у соседней пушки. Полыхнув, он выпотрошил ближайшего к нему артиллериста, увешав внутренностями несчастного, как в лавке мясника, туго натянутую верёвку лебёдки подъёмника боеприпасов. Вражеская шрапнель добавила хаоса, она влетела через открытый порт и убила на месте двух тянущих пожарный рукав матросов. Вспыхнувший на орудийной палубе пожар выгнал артиллеристов на корму, где они стали добычей метких стрелков с берега. Корабельные помпы справились с пожаром, но «Наджетаку», так же, как и «Галене» с «Монитором» мгновениями раньше, пришлось бесславно ретироваться. Две канонерки так и не рискнули подставить деревянные борта под снаряды пушек форта, постреляли издалека для острастки, а затем флотилия северян оставила форт Дарлинг в покое, вернувшись восвояси.

В Ричмонде канонада слышалась, как весенний гром. От неё дрожали оконные стёкла, и покрывалась рябью поверхность разноцветных зелий в бутылочках на витрине салона мсье Дюкена. Двенадцать сотен негров, гнущих спины в преисподних Тредегара, с надеждой прислушивались к отдалённому громыханию, а надсмотрщики беспокойно поглядывали сквозь пыльные окна наружу, словно ожидая увидеть флот уродливых броненосцев янки, пачкающих чёрным дымом небо над пристанями Рокетт-лэндинг. Но река была девственно пуста, и её воды тревожил разве что ветер. А пушки продолжали греметь всё долгое и душное утро.

Здание ратуши в Ричмонде.

Под грохот пушек у подножия лестницы ратуши собрался митинг свободных граждан. На верхних ступенях под величественными колоннами мэр Ричмонда и губернатор Виргинии клялись, что город не будет сдан врагу, пока в их жилах течёт хоть капля крови, а в сердцах есть хоть капля гордости. Они обещали драться за каждую улицу, за каждый дом, и заверяли, что Джеймс-ривер покраснеет от крови янки, прежде чем Ричмондом завладеет северная тирания. Слушатели, вооружённые чем Бог послал, подбадривали ораторов криками.

Джулия Гордон, возвращаясь с базарчика на Юнион-стрит, где поменяла узорчатую скатерть камчатного полотна из матушкиного приданого на двух освежёванных кроликов, остановилась послушать выступающих. Когда гул толпы затихал, становился слышен далёкий рокот артиллерии, то слабеющий, то нарастающий вновь. На ступени поднялся известный политик, член Конгресса Конфедерации. Начал он с того, что зачитал заметку из «Нью-Йорк Геральд», в которой говорилось о том, как жители Олбани, столицы штата Нью-Йорк, заранее отпраздновали скорую победу МакКлеллана и падение Конфедерации. Почему на улицах Олбани уже устроили танцульки, вопрошал сенатор и сам же ответил: потому что самонадеянные янки решили, что выиграли войну. А почему они так решили? Потому что МакКлеллан движется к Ричмонду.

— Значит, МакКлеллан нам не по зубам? — хитро прищурился конгрессмен.

— По зубам! По зубам! — возмутилась толпа.

По зубам, согласился со слушателями конгрессмен. «Юный Наполеон», продолжил оратор, под Ричмондом найдёт своё Ватерлоо, и дрыганье плясунов на улицах Олбани сменится шарканьем похоронных процессий. Вместо пения труб будут бить барабаны, а вместо смеха будет слышаться плач. На каждого героя, упокоенного в земле ричмондского кладбища Холливуд-семетери, сулился конгрессмен, земля Севера примет два десятка трупов поганых янки, а за каждую слезинку, пролитую вдовой-южанкой, на Севере прольют ведро слёз. Ричмонд не сдастся, Юг не падёт, война не окончена. Толпа одобрительно гудела под аккомпанемент далёких пушек.

Джулия двинулась дальше, держа тушки кроликов, с которых капала кровь, подальше от платья. У ограды Белл-тауэр сидели калеки-нищие, все из числа изувеченных под Булл-Раном. За каланчой, у собора святого Павла на Девятой улице дожидался конца панихиды и выноса гроба катафалк. Головы коней украшали плюмажи из чёрных перьев; негры-форейторы были облачены в чёрные сюртуки и белые перчатки. Рядом с катафалком переминались с ноги на ногу военные музыканты с креповыми повязками на руках.

Джулия прошла мимо них и поднялась на крыльцо военного министерства. Офицер за стойкой в вестибюле на её вопрос, не приехал ли майор Фальконер из штаба генерала Джонстона, ответил, даже не заглядывая в свой гроссбух:

— Никого из штаба Джонстона сейчас в городе нет, а майора Фальконера, мисс, мы уже с месяц не видели.

— А письма от него для мисс Гордон нет?

(Иногда офицеры посылали с военной корреспонденцией личные письма)

Офицер перебрал стопку писем и покачал головой. Поблагодарив его, Джулия вышла на улицу и направилась к повороту на Франклин-стрит, не уверенная, разочарована она отсутствием писем от Адама или всё же обрадована?

Джулия написала Адаму сразу после разговора со Старбаком, но ни ответа, ни привета так и не получила, и подозревала, что молчание жениха может свидетельствовать о переменах в его сердце.

Джулия была в своё время очень удивлена, когда Адам стал за ней ухаживать. Удивлена и польщена, конечно. Фальконер-младший был известен, как человек прямодушный и благородный. Кроме того, он являлся наследником огромнейшего состояния, и сколько бы ни убеждала себя Джулия, что это не имеет значения, в глубине души она знала: имеет и будет иметь, пока солнце восходит на востоке, а заходит на западе. Из-за необходимости экономить каждый цент мать Джулии превратила в ад жизнь мужа, и девушка надеялась, выйдя замуж за Фальконера, сделать родителей счастливее.