— …Каковой приговор должен быть приведён в исполнение согласно оговорённой законом процедуре. — скороговоркой дочитал комендант и отступил от люка, — Хотите ли вы что-то сказать?

— Благослови, Господь, Соединённые Штаты Америки!

Некоторые из офицеров внизу сняли шляпы, другие отвернулись. Палач, встав на цыпочки, надел на голову Вебстера чёрный мешок и затянул на шее петлю. Священник опять забормотал псалом. Лучи солнца высветлили верхушку мешка на голове смертника.

— Спаси, Господи, Соединённые Штаты Америки! — приглушённо выкрикнул из-под мешка Вебстер.

Палач пинком вышиб болт, удерживающий люк закрытым. Зрители ахнули. Крышка пала вниз, следом провалился приговорённый.

Дальнейшее произошло так быстро, что Старбак потом не был уверен, видел он что-либо, или воображение само домыслило детали. Верёвка натянулась под весом тела, как струна, а затем петля с чёрным мешком взмыла вверх, а Вебстер, перепелёнутый по рукам и ногам, рухнул на землю, взвыв от нечеловеческой боли в хрупких, изувеченных болезнью суставах. Старбак вздрогнул от крика. Старец с серебряной тростью всё так же неотступно буравил взглядом Натаниэля.

Одного из зрителей вывернуло, другой припал спиной к дереву, третий истово крестился, а ещё несколько офицеров потянулись за фляжками. Палач, стоя у края провала, тупо таращился вниз.

— Заново! Давай, шевелись! — рявкнул на него комендант, — Тащите его наверх! Доктор, оставьте его в покое!

Последняя фраза относилась к опустившемуся на колени рядом с Вебстером штатскому. Тот отпрянул. Двое конвоиров подхватили стонущего шпиона и потянули к лестнице.

— Шевелитесь! — злился комендант.

— Эй, вы, что, намерены казнить меня дважды? — превозмогая боль, возмутился Вебстер.

— Шевелитесь, шевелитесь! — понукал комендант, близкий к панике.

Солдаты развязали Вебстеру путы на ногах и, переставляя ему ступни с перекладины на перекладину, споро подняли смертника на эшафот. Палач тем временем поймал болтающуюся петлю, а один из офицеров, обнажив саблю, помог ему снизу закрыть люк.

Мешок из петли выпал на землю, и палач заныл, что не может без него казнить.

— Делай своё дело! — оборвал его комендант, — И пошевеливайся, Бога ради!

Священника трясло так, что Библия в его ладонях ходила ходуном. Палач, бурча, вновь связал казнимому ноги, затянул на горле петлю, выведя узел под левое ухо. Священник начал читать по памяти молитву, но от волнения делая это быстро, будто боялся, что может позабыть.

— Господи, благослови Соединённые Штаты! — сипло, со страданием в голосе произнёс Вебстер.

Он едва стоял, согнувшись от боли, затем титаническим усилием воли выпрямился, показывая своим убийцам, что сильнее их. Выпрямился не сразу, но выпрямился, озарённый светом солнца:

— Господи, благослови Соеди…

— Ну? — с угрозой гаркнул палачу комендант.

Бородач во второй раз вышиб ногой болт, люк второй раз пал вниз, увлекая за собой Вебстера. Тело подскочило на верёвке, хрустнули позвонки, и Вебстер умер. Свёрнутая набок голова невидяще смотрела на качающуюся рядом крышку люка. Язык вывалился из губ, с правого ботинка закапало. Выбившаяся из щелей помоста от рывка пыль медленно оседала обратно.

— Снимайте! — приказал комендант.

Зрители большей частью отвернулись. Врач нырнул под эшафот и констатировал смерть шпиона. Старбак, гадая, на кой чёрт его везли через весь город для присутствия на казни, повернулся лицом к поднимающемуся светилу. Давненько он не видел открытого неба. Воздух был чист и свеж. Где-то в лагере прокукарекал петух. За спиной же стучали молотки, — это солдаты заколачивали домовину.

Костлявая кожистая рука легла на плечо Старбака:

— Пойдёмте-ка со мной, молодой человек.

Тот самый старик с серебряной тростью. Он подвёл Натаниэля к своему экипажу, жестом пригласил внутрь.

— Аппетит нагуляли, пора позавтракать. — жизнерадостно сказал старец.

В нескольких метрах от виселицы зияла свежевырытая могила. Коляска прокатилась мимо неё, миновала плац-парад и, влекомая четвёркой лошадей, направилась к городу. Старик, сложив руки на трости, всю дорогу улыбался. Его день начался неплохо.

Принадлежащая старику усадьба Хайд-хаус занимала треугольный участок там, где Брук-авеню косо пересекала несколько других ричмондских улиц. По периметру участка шла кирпичная ограда, отделанная поверху белым ноздреватым камнем. Дорога от увенчанных пиками решетчатых ворот вела к окружённому цветущими деревьями трёхэтажному особняку, некогда роскошному, с верандами, идущими по каждому этажу и крытым подъездом для экипажей. Дождя не было, но в воздухе ощущалась сырость. Обвившие перила веранд ползучие растения бессильно свесили листья. Краска перил облупилась, кое-где не хватало балясин, а ступеньки крыльца, по которому Старбак поднялся вслед за седым, подгнили и заплесневели. Едва старик приблизился к высокой входной двери, она предупредительно распахнулась.

— Это капитан Старбак. — сообщил старец хорошенькой девушке, открывшей дверь, — Покажи ему его комнату. Ванна наполнена?

— Да, масса.

Седой достал часы:

— Завтрак через сорок пять минут. Марта отведёт вас, капитан.

— Сэр? — позвала Натаниэля Марта, поманив за собой к лестнице.

Старбак, за время поездки не перемолвившийся со стариком ни единым словом, вдруг растерялся перед лицом всей этой пышной, хотя и обветшалой роскоши старого поместья.

— Э-э, сэр? — окликнул он старика.

— Через сорок пять минут! — недовольно повторил седой, скрываясь за ближайшей дверью.

— Сэр? — опять позвала Марта, и Старбак сдался.

Девушка препроводила его наверх, в просторную спальню. Много лет назад комната поражала роскошью, но с той поры дорогие обои вздулись и покрылись пятнами сырости, ковёр на полу побила моль. Поверх гобеленового вытертого покрывала на кровати была аккуратно, словно детали дорогого костюма, разложена форма Старбака. Мундир был отглажен; пряжка ремня отдраена; ботинки, стоящие на колодках внизу, начищены. Даже шинель Оливера Венделла Холмса была здесь. Рабыня открыла дверь в небольшую уборную, где паровала толстобокая ванна.

— Хотите, чтобы я осталась, масса? — смиренно осведомилась Марта.

— Нет, не надо.

Старбак не мог поверить в то, что это происходит с ним на самом деле. Войдя в уборную, он опустил ладонь в воду. Горячая. На плетёном кресле лежала стопка белых полотенец, а на умывальнике виднелись мыло, бритва и помазок.

— Если вы оставите вещи, что на вас, за дверью… — несмело начала Марта.

— Вы их сожжёте? — предположил Старбак.

— Я зайду за вами через сорок минут, масса. — сказала она и, присев в реверансе, вышла.

Через час Старбак был вымыт, выбрит, облачён в мундир и сыт. На завтрак им с хозяином дома подали яйца, белый хлеб, ветчину и настоящий кофе под мягкие ароматные сигары (боясь, что желудок взбунтуется, Старбак заставил себя есть мало и медленно). Застольных бесед седовласый, очевидно, не любил и во время завтрака молчал, разве что в начале ядовито высмеял передовицы в утренних газетах. Странный человек, думал Старбак, украдкой разглядывая хозяина. Не добряк, — прислуживавшие за звтраком две юные рабыни относились к нему с трепетом. Кожа у девушек была светлая, да и красотой их Бог не обделил. Впрочем, Натаниэлю после тюрьмы любая женщина показалась бы неотразимой. Старик, заметив интерес гостя к рабыням, сказал:

— Не терплю в доме ничего уродливого, Старбак. Если мужчине позволено иметь рабынь, то надо выбирать лучших, буде ему по средствам. Мне, например, по средствам. Когда им исполняется двадцать пять, я их продаю. Слишком долго держать у себя нельзя. Они осваиваются, узнают подробности вашей личной жизни и начинают мнить о себе невесть что. Покупайте их юными и продавайте вовремя — вот и весь секрет счастья. Перейдём в библиотеку.

Он привёл Старбака через двойные двери в изысканно отделанное помещение, но на этой изысканности, как и везде в доме, лежала печать увядания и тлена. Позолота на резьбе книжных шкафов осыпалась, изящная лепнина высокого потолка потрескалась, а кое-где осыпалась, переплёты книг в шкафах и на столе были оторваны или вздулись от сырости. Сыростью и пахло в комнате, давней сыростью и плесенью.