— Фрэнк, у меня такое чувство, что вы сказали основное из того, что хотели сообщить об этой телефонной работе, но вы почему-то не хотите оставить эту тему и перейти к чему-то еще.

— Что же здесь может быть еще?

— Не знаю, Фрэнк. Что еще беспокоит вас сейчас? Другие предложения работы, группа, то, что вы делаете со своим временем… Подумайте, не могли ли мы…

— О, эта группа! Не знаю, что происходит с этими козлами. Они все ополчились на меня. Постоянно твердят о том, что я на них злюсь. Какую пользу это, по-вашему, должно мне принести?

Как вы думаете, что я от этого получу? Черт, мне не нужно, чтобы еще какие-то люди сидели у меня на шее.

— Что вас беспокоит, Фрэнк? Группа не так уж и нападает на вас.

— Ага, взять хотя бы этого Лоренса, этого пустоголового старого осла, который во все сует свой нос. «Фрэнк, я ничего не знаю о тебе». (Передразнивающим голосом.) Какое ему дело?

— Может быть, он просто хочет немного узнать о вас.

— О, черт, обойдусь без этого прекраснодушного интереса!

— Вам очень хочется рассматривать их поведение как неприятное вторжение, как я понимаю.

— А еще эта старая дама, как там ее зовут. Ну, знаете, та, что постоянно говорит мне, что она злится так же часто, как я. Кто ее спрашивает? В любом случае, я не вижу, чтобы она так уж злилась. И все остальные тоже. Какую пользу я могу получить от пребывания в такой группе?

— Есть кто-нибудь в группе, кто вам нравится или к кому вы относитесь хоть немного положительно, Фрэнк?

— Разумеется, они все немного сумасшедшие, но для тех, кто пришел лечиться, они не так уж и плохи.

— Вас действительно беспокоит, когда я спрашиваю о каких-то положительных чувствах, не так ли?

— Нет, меня это не беспокоит. Что за черт? Я иногда тоже испытываю положительные чувства, как и все. Что вы обо мне думаете? Иногда у вас появляются странные идеи. Почему вы не…

— Хорошо, хорошо, Фрэнк. Так к кому же вы испытываете положительные чувства в группе?

— О, они все нормальные. Они… э-э… в порядке, понимаете? Кроме этого засранца Бена. Но остальные… Вероятно, каждый из них… э-э… А что? Какое это имеет значение?

— Фрэнк, я не хочу без особой необходимости ставить вас в неловкое положение, потому что знаю: вы действительно пытаетесь сейчас работать со мной, но это в самом деле будет полезно, если вы попытаетесь исследовать любые положительные чувства, которые вы испытываете к членам группы, и увидите, что приходит вам на ум в связи со всем этим.

— Да, да. Не нужно делать из этого драму. Ну, э-э… Ну, Хол — так зовут этого огромного жеребца?

— Угу.

Фрэнк даже не может рискнуть запомнить их имена. Или, быть может, он не в состоянии рискнуть дать мне понять, что они произвели на него достаточное впечатление, чтобы он запомнил их имена.

— Да, ну, он довольно хороший парень. Да, э-э… и Луиза, она… Вероятно, она немного напоминает мне мою старшую сестру.

— Ту, что заботилась о вас.

— Да, ту самую… И… Ну, мне немного жалко ту, что боится. Как ее имя? Дженни?

— Дженнифер.

— Да, ее. Она кажется такой сбитой с толку. У нее нет неправильных мыслей или что-то в этом роде, но она… Ну, она… О, черт!

— Что случилось, Фрэнк?

— О, Господи, я просто знаю, что вы раздуете целое дело, если я скажу, что о ней думаю.

— Так значит, вы не можете позволить себе испытывать свои собственные чувства из-за того, что я могу каким-то образом неправильно среагировать?

— Да нет же, у меня есть чувства, но вы все так драматизируете…

— Вы беспокоитесь, как бы я не придал слишком много значения вашим чувствам к Дженнифер, правильно?

— Да.

— О’кей, так что вы чувствуете к ней?

— Ну, я… Не знаю. Она действительно как бы другая или особенная, не такая, как все. Если бы она не была замужем и все такое, я мог бы… О, черт, забудьте это. Она мне нравится. Это все.

— Но это причиняет вам много неудобств.

— Нет. Просто вы всегда… Хорошо, думаю, да.

Тише, тише, говорил я сам себе. Фрэнк пошел на большой риск и многое мне доверил. Он действительно ожидал, что я буду смеяться над ним, осуждать его или объяснять, почему он не должен испытывать таких чувств. В этом вся его история.

Вскоре сеанс закончился, и мы не продвинулись дальше в обсуждении его чувств к Дженнифер, но было ясно, что за его грубым отрицанием ее интереса к нему Фрэнк прятал сильное ответное чувство. И позволить себе иметь это чувство стало еще одним рискованным шагом с его стороны.

24 апреля

В этот день, когда я вышел в приемную в ответ на звонок Фрэнка, я почти не узнал его. Он был чистым, аккуратно одетым в несколько поношенные слаксы и свитер, ботинки не то чтобы блестели, но были, несомненно, чистыми, волосы и борода подстрижены до очень приличных размеров. И он был очень смущен. Ни один из нас не сказал ни слова, пока Фрэнк не уселся в моем кабинете.

Фрэнк рассеянно зажег сигарету, довольно долго пристраивал пепельницу на подлокотник кресла. Затем свирепо уставился в свою любимую точку на противоположной стене. Я спокойно ждал. Он глубоко затянулся, торопливо стряхнул пепел, осмотрел горящий конец, снова затянулся, снова стряхнул пепел.

— Дерьмо! — Какое замечательное слово, сколько нюансов оно передает. Удивительно, как долго мы избегали пользоваться этим простым вербальным инструментом. Теперь, в одном слове, Фрэнк передал сильное чувство, раздражение по поводу этого чувства и желание, чтобы я нарушил молчание.

— Вы выглядите совсем по-другому, Фрэнк, но говорите по-старому.

— Да. Я получил работу.

— Хорошо. По крайней мере, полагаю, что так. Верно?

— Я чувствую себя идиотом. Вы понимаете, не так ли? Я имею в виду одежду, волосы и все остальное. Не знаю, почему, но чувствую. И это выводит меня из себя. Я ненавижу это чувство.

— Действительно печально — чувствовать себя так неловко, выбравшись из грязи.

— Что вы имеете в виду: «выбравшись из грязи»? Из какой грязи? — Он помолчал. — Ну ладно, оставим это, я знаю, что вы имеете в виду. Дерьмо-о! Я чувствую, что хочу начать пикироваться с вами, как мы обычно делали это раньше.

— Да, это как бы обеспечит нам занятие…

— В то же время я устал тратить время и деньги на такую ерунду. Слушайте, я получил работу. Вы бы никогда не поверили, каким образом. Помните того старого осла из отеля «Космополитен», который угрожал уволить меня за то, что я как-то не так говорил с ним? Гандовски. Да, Ефраим Гандовски. Так вот, я наткнулся на него в кафетерии, и старик был очень дружелюбен. «Как дела? Что поделываешь?» И все в этом духе. Вначале я отнесся к нему с подозрением, но, Бог свидетель, он был на уровне. Так что вскоре мы уже болтали как два старых приятеля, и он посвятил меня во все дела отеля. Оказалось, что Бермана повысили, а Хикса — он был старшим дежурным — уволили, и еще много такого. Выяснилось, что на самом деле Гандовски сожалеет о моем увольнении. Представьте себе! Он слышал историю о том, как меня застукали с этой цыпочкой, и помешался на этом. Заставил меня все рассказать и так возбудился, что я думал, он кончит прямо в кафетерии. Он смеялся, как сумасшедший. Потом он спросил меня, что я делаю, и когда я ответил, что сижу на мели, он сказал, что даст мне работу. Кажется, он занят каким-то большим печатным делом. Сказал, что я должен хотя бы немного помыться, что я и сделал. Дерьмо-о-о! Ну и дела, да?

— Все это, кажется, здорово.

— Да, не спорю. Знаете, он довольно симпатичный старикан. Правда, сказал, что в его конторе я должен держаться подальше от женщин. Но, знаете, я и не догадывался, что он такой. Я имею в виду, что никогда бы не вообразил, что он может дать шанс парню вроде меня. Не знаю, зачем ему это. Может, он хочет, чтобы я рассказывал ему сексуальные истории. Не думаю, что он педик. Во всяком случае, он так себя не вел.

— Вам трудно понять, почему кто-то может симпатизировать вам или хотеть сделать что-то для вас.