Паут считал, что его обобрали, как самого последнего лоха. Оставаясь начальником Канцелярии у Хутина, он сумел организовать вторую властную структуру в стране, которая опиралась на корсатов и подчинялась только ему. Хутин, пославший его за Слэем, оскорбил Паута, так как найти сбежавшего дрима мог любой подчинённый начальника канцелярии. Паут не стал спорить, так как знал своё место и мог потерпеть до часа «Х», когда Хутин случайно умрёт от обычной простуды.

Но Хутина убрал кто-то другой. Паут подозревал, что это сделал Слепой, скормив Хутина рыбке в аквариуме, недаром он скрывал свои бесстыжие глаза за тёмными очками. Паут не спорил, что Слепой выбрал удачное время, когда его, Паута, не было в Мокаши, к тому же состряпал какой-то бунт, узурпировав власть.

Но Слепой ошибся.

Паут двигался по Райне, отбирая в своё войско самых отчаянных, разрешая им грабить деревни и взятые города, тем самым очень скоро увеличил своё войско в два раза. Умные люди, вооружаясь, становятся ответственными, а для ущербных оружие – способ устрашения других для повышения своей самооценки. Таких людей в армии Паута – большинство.

Перед столицей Райны начался дождь, и порох в пушках намок, отчего пришлось отказаться от эффектной и шумной атаки, а штурмовать город всеми человеческими ресурсами. Сопротивление, организованное новым правителем, Роше, оказалось бестолковым, и к утру следующего дня Лыба пылала со всех концов.

Орда Паута рыскала по домам, выгребая всё в мешки, а улицы оглашали вопли обезумевших женщин и предсмертные крики последних оборонявшихся мужчин. Паут, стоящий на балконе дома, подумал, что вот так же войдёт в Мокаши и подчинит город своей власти, а Слепого повесит на самом видном месте. Ощущение всесилия, при виде разрушенного города, возбудило в душе Паута мысли о его значительности и исключительности, что ставило его намного выше над другими людьми.

«Ты можешь достичь ещё большей значительности, если будешь служить нам!» — услышал он в голове, в которой возникла вязкая субстанция, неприятная и властная, и перечить ей Паут не посмел. «Почувствуй свою силу!» — сообщил голос и Паут почувствовал, что его руки излучают невидимую силу. Он направил ладонь на близлежащий дом, который на глазах рассыпался в прах, подняв облако пыли. Паут расхохотался не своим голосом и громко крикнул в пространство:

— Я служу вам!

Корсаты Канцелярии, стоящие внизу, подумали, что слова обращены к ним и яростно поддержали Паута своими криками. Поразмыслив, Паут дал два дня на разграбление города. Войска Паута покинули Лыбу, оставив её пустой и безлюдной. За городом Паут вновь почувствовал в голове наличие тёмной силы и, несмотря на своё согласие, не считал комфортным её присутствие. «Жги!» —

сказал голос и Паут понял, что он должен сжечь лес, по которому они проходили. По своему разумению, Паут не понимал, зачем жечь лес, который и так принадлежит ему, но голова вдруг набухла, и её охватил жгучий обруч, от которого перед глазами Паута вспыхнули звёзды.

— Да! — закричал Паут, и боль стихла, а он крикнул своим корсатам: — Зажигай лес.

Подопечные, не утруждая себя размышлениями, черкнули кресалами, и лес вспыхнул в нескольких местах.

Стоило им немного отойти, как огонь погнался за войском, подгоняя его вперёд. Границы земли Белды они миновали незаметно, а для местных жителей появление незнакомого войска удивило, но ненадолго. Незнакомая деревня, попавшаяся на пути войск Паута, тут же вспыхнула, и раздались первые крики, которые захлебнулись в крови, а оставшихся женщин насиловали, не таясь, выстраиваясь в целые очереди.

Бездыханные тела бросали в огонь, который курился чёрным дымом. Огонь легко перебросился на лес, жаркой стеной двигаясь вперёд, не давая всему живому никакого шанса на жизнь. Ночевать армии Паута пришлось на выжженном поле, отчего все воины превратились в черномазых кикимор.

Высоко в небе висели Гаагтунгр и Веельзевул, с удовольствием наблюдая выжженную поверхность планеты. Когда они уничтожат сушу, а Самаэль сделает прививку младенцу, то им будет что предъявить Тимурион, в обмен на Хутина. Рядом проплывало стадо амомедаров, за которыми плелась пара барберосов[20]. Последние, видимо, спали и сосали куски амомедара, так как всё стадо расползалось по сторонам.

— Интересно, где Самаэль? — спросил Веельзевул, протягивая лапу к ближайшему амомедару и отламывая приличный кусок. От предчувствия наслаждения Веельзевул пустил слюну, прицеливаясь, где укусить.

— С бабами развлекается, — ответил Гаагтунгр, считая Самаэля бездельником, который присваивает себе чужие заслуги. Огорчённый такими мыслями, Гаагтунгр, не отламывая, укусил амомедара.

— В отличие от некоторых, я занят делом, — сказал Самаэль и не сдержался, а хапнул пастью кусок амомедара, проплывающего рядом с ним.

— Ах! Какой вкус! — закрывая свои вертикальные зрачки, восторженно произнёс Самаэль, расправляя крылья и превращаясь в крылатого змея.

Гаагтунгр доложил, как старший, всё, что знал

— Хорошо, — сказал Самаэль, проглатывая кусок амомедара, — чуть вздремнём, а потом займёмся вашим младенцем.

Когда они погрузились в спячку, вздрагивая от нахлынувших эмоций, один из барберосов неожиданно проснулся и зашептал:

— Дульжинея, перестань храпеть, нам нужно лететь дальше.

— Бандрандос, ты меня обижаешь, — зашипела Дульжинея, хотя, по правде, она немного вздремнула, закусив каплю амомедара. Они погнали стадо амомедаров в направлении вновь возникшего спутника планеты Тимурион. Они спешили, так как тёмные могут проснуться и помешать их намерениям. Когда спутник оказался достаточно близко, они отправили стадо прямо на тёмную тучу бесов, которые беспрестанно кружили над Маргиной, держащей в руках Лори, который присосался к её груди и спал.

Стоило стаду спуститься пониже, как стая мелких духов сгрудилась вокруг первого дармового амомедара и неряшливо хавала, выхватывая куски, друг у друга. Один див в форме белого офицера, с эполетами полковника кадетского корпуса, открыл пасть, чуть не потеряв нижнюю челюсть черепа, и заорал не своим, а металлическим голосом:

— Стойте! Пока я жив, вы не будете жрать эту отраву!

— Ты сам ухаванный, ваше превосходительство, — нагло произнёс захмелевший бесёнок, ничуть не боясь грозного скелета: — Видимо, ты забыл, что уже пару столетий, как мёртв!

Полковник закрыл свою пасть, сверкнув золотым зубом, а потом снова открыл и куснул амомедара, застряв в нём зубами. Бесы и бесёнки не обращали внимания на застывшего дива, а настойчиво дрались за последние куски амомедара. Треск хрустящего амомедара раздавался в бесчисленных пастях, создавая громкий шорох саранчи, раздающийся в разреженной атмосфере спутника.

После того как последний кусочек амомедара исчез в чьей-то пасти, бесы вывернули животы вверх и вперили взгляды в звёздное небо. Их симпоты присосались к животам, выуживая из кусков амомедара яркие фантазии. Пуская из пасти слюну чёрная нечисть, увлекаемая гравитацией, покинули место над Маргиной.

— Как ты думаешь, они готовы? — прошептала Дульжинея, наблюдая за чёртовой тучей, улетающей вдаль.

— Молчи, вдруг проснуться, — пробормотал Бандрандос и подождал, для верности, пока чёрная стая не скрылась в тени планеты Тимурион. Бандрандос навис сверху над Маргиной и сообщил: — Оставь ребёнка, мы улетаем.

— Банди, миленький, что ты тут делаешь? — воскликнула Маргина, поднимая голову вверх.

— С каких это пор он тебе миленький? — ревниво спросила Дульжинея, надвигаясь на крохотный спутник, как айсберг.

— Дульжинея, и ты тут? Как же я вам рада! — воскликнула Маргина, поправляя грудь, чтобы ребенку было удобнее сосать.