— Оливия, я хотел иметь еще одного ребенка, девочку, дочь, и теперь она появится у нас, — спокойно объяснил он.

— Как ты посмел думать, что я соглашусь принять ребенка, рожденного от такого смертного греха, в наш дом? — спросила я по-прежнему тихим и спокойным голосом, руки были опущены, пальцы сжаты в кулак.

Моя осанка ничем не выдала моего внутреннего напряжения. Я уже усвоила уроки Малькольма, как надевать на себя свой собственный панцирь.

— Я полагал, что это вызовет твое одобрение, — сказал он с ехидной улыбкой на лице. Он сидел, откинувшись в кресле.

— Ты помнишь, Оливия, когда мы заключили брачный контракт, было решено, что ты родишь мне большое потомство, о чем я недвусмысленно заявил, У меня были и есть свои собственные представления о том, какой должна быть женщина семейства Фоксвортов. Ты знала, чего я хотел, поэтому сильно меня подвела и огорчила.

— Это несправедливое утверждение. На самом деле, я всегда хотела иметь много детей, — сказала я, выступая вперед, держа руки на бедрах.

— О, тем не менее, дорогая Оливия, факт то, что у нас не будет больше детей. Не могла или не хотела — это, в сущности, уже не важно, — сказал он.

— Поэтому ты пошел дальше и изнасиловал жену своего отца? — спросила я, ехидно улыбаясь.

Он тоже улыбнулся, показав, что его нельзя запугать.

Как же я ненавидела эту холодную, расчетливую ухмылку.

— Ты можешь думать, что все было именно так, если тебе этого хочется.

— Что ты имеешь в виду? Я узнала обо всем от самой Алисии.

— А что бы ты хотела от нее услышать? Оливия, ты подчас так слепа. Что, по твоему мнению, происходило здесь еще при жизни моего отца? Неужели такой старик мог утолить аппетит такой молоденькой девушки? Она вскоре стала строить мне глазки, стремясь найти повод встретиться наедине, поводила плечами, поминутно соблазняя меня. Сколько раз она находила повод прийти ко мне в библиотеку, а порой даже и в мою комнату?

— спросил он, поднимая брови.

— Ты говоришь все это, чтобы оправдать твой чудовищный поступок.

— Я? — он хмыкнул.

— Да. Я знаю, что она всякий раз стремилась отделаться от тебя, что ты преследовал ее еще при жизни Гарланда. — Он снова ухмыльнулся. — И не надо так самоуверенно улыбаться — я сама все видела.

— Ты? Что ты видела? — Я заметила беспокойство в его глазах, брови его сдвинулись, на лбу выступили складки.

— Да, однажды на озере. Ты преследовал ее и стремился силой овладеть ею, но она не подчинилась тебе. Я была в кустах, все видела и слышала. — Я роняла каждое слово, словно холодный тяжелый камень, стремясь разрушить его самоуверенность.

— Ты дура. — На лице у него был изображен гнев, и выражение стало каменным. — Ты думала, что шпионя за мной, ты узнаешь правду. Ты узнала ее лишь наполовину. Она мучила и искушала меня. Как ты думаешь, почему я вернулся так рано домой в тот день и отправился на озеро? Она сама намекала мне, что будет там купаться совсем голой. Она хотела, чтобы я пришел, и она стремилась получить меня. Это приносило ей удовольствие. Позднее, — продолжал он, — она уже не смогла мне отказать.

— Это смешно. В тот день, перед тем, как пойти на озеро, она позвала с собой меня, — с уверенностью добавила я, радуясь тому, что уличила его публично во лжи.

— Она знала наперед, что ты не пойдешь. Она была почти убеждена, что тебя не будет рядом, когда я появлюсь. Она, видимо, ожидала от тебя слежки, — в раздумье прибавил он.

— Ты лжешь! — я постучала кулаком по бедру для пущей важности.

Он моргнул, но сдаваться не собирался.

— Я?! Почему ты считаешь, что смерть Гарланда тяжким бременем не лежит у нее на душе? Она больше повинна в этом, чем тебе кажется. Она хотела, чтобы в ту ночь я был рядом с нею в той комнате.

— Она хотела тебя? Тебя? Я видела ее разорванную ночную сорочку — все, что ты наделал. Ты силой овладел ею.

На его лице застыла холодная, рассчетливая улыбка.

— Это была ее тактика. Она грубо воспользовалась ею. Борьба помогла ей побороть угрызения совести, но потом она отдалась мне уже от чистого сердца.

— Ты сошел с ума!

— Нет, Оливия, вряд ли я сошел с ума. Это ты сошла с ума; ты так плохо разбираешься в мужчинах и женщинах. Вероятно, потому что ты сама в сущности мало напоминаешь женщину, за исключением, может быть, роста.

Он знал, как меня обидеть. Как обвинить меня в его неверности. Но если грех и похоть есть истина, то я предпочла бы остаться невежественной.

— Я не верю ни единому твоему слову, — прошипела я.

— Потому что тебе этого хочется. Ты не хочешь этому верить, потому что ты, Оливия, в супружеской жизни представляешь для меня сплошное разочарование. Ты не только не можешь дать мне много детей, но и не можешь окружить меня теплой, чувственной любовью. Это не в твоей натуре; и никогда не было.

Я терпел это довольно долго, так как считал, что у тебя есть целый ряд других достоинств. Ты хорошо ведешь хозяйство, у тебя есть положение и авторитет в обществе, но я не припомню случая, когда проходя мимо твоей спальни, мне бы захотелось туда зайти, — добавил он.

Я не могла этого больше терпеть.

— Да, я такова, какова я есть, но когда ты входил в мою спальню, ты так и не смог найти там женщину, похожую на твою мать.

— Ты — жалкое существо, — заметил он.

— Я такова, какова я есть, точно так же как и ты, — ответила я, снова овладев собой. — Угрозы больше не имеют значения. Жребий брошен. Там наверху, в комнате, находится женщина, которая ждет от тебя ребенка. Он в глазах всего окружающего мира является нашим ребенком. Будет так: я буду руководить всем, всеми сценами в этой нелепой пьесе, — ответила я, всем видом показывая свое превосходство.

— Что ты имеешь в виду?

— Что я имею в виду? Мы воплотим твой ничтожный замысел, но инициатива будет исходить от меня. Алисия будет укрываться в северном флигеле, пока не родится ребенок. Всем будет объявлено, что она отправляется в важную семейную поездку. Кристофер останется со мной, а ты будешь относиться к нему, как к своему собственному сыну.

Когда мы инсценируем отъезд Алисии, ты должен при этом присутствовать. Позднее я рассчитаю всех слуг, за исключением Олсена. Ты обеспечишь всех годовалым, жалованием в качестве выходного пособия.

Я знала, что мои серые глаза были холодными, и взгляд пронизывал его словно стрелы.

— Годовалым жалованием!

— Нет, двухгодовалым жалованием! Я хочу, чтобы все остались очень довольны. Затем Алисия вернется и укроется в северном флигеле, а ты наймешь новую прислугу, чтобы выполнять всю работу по дому. Также ты должен проследить за тем, чтобы никто из этих слуг не проник в северный флигель.

Я видела, как он бесится от злости.

— Ты никогда не переступишь порог северного флигеля, пока Алисия останется там. Если ты поступишь так, я тотчас прекращу этот цирк и предам все огласке, какие бы неприятности не были с этим связаны. Я говорю серьезно, Малькольм. Надеюсь, мы обо всем договорились? — я пристально посмотрела на него.

Выражение моего лица не могло его обмануть, он понимал, что я прочту в его глазах.

— У меня нет никакого интереса к ней, за исключением того, чтобы она родила здорового ребенка.

— Ну что ж, мы договорились? — добавила я.

— Да, да, — торопливо добавил Малькольм, и я почувствовала его слабость.

Его плечи были слегка опущены, лицо казалось измученным. Я злорадствовала, уливаясь своей вновь обретенной властью.

— Хорошо, — наконец прибавила я, — я буду общаться с нею, а ты забудешь дорогу к ней. Я сообщу тебе, когда нам понадобятся услуги акушерки, ты наймешь ее и доставишь ее сюда.

— Я тоже собирался предложить это тебе.

— Но ведь не предложил, а, Малькольм? Я сама все продумала, — ответила я, восхищаясь собой и продолжая дальше раскрывать свой хитроумный план. — Как только она родит малыша, она сразу уедет, причем ты обеспечишь ее материально, как того требовал Гарланд. Сделка — это сделка, — сказала я холодно.