— Я тоже так подумала.

— Гарланд бросился к постели и стащил Малькольма. Они начали бороться. Гарланд обругал его последними словами, а Малькольм говорил гадости о первой жене Гарланда, об этой комнате, его мужском достоинстве. Они упали на пол и продолжали бороться. Наконец, Малькольм освободился от Гарланда и пополз к двери, но Гарланд был так взбешен, что не отпускал его. Он схватил его за шиворот, они покатились, и тут Гарланд вдруг вскрикнул. Он выскользнул из объятий Малькольма и упал на пол, где он… он, о, Боже мой. Неужели это правда? Гарланд умер?

— Да, — ответила я.

— Гарланд, Гарланд, мой Гарланд.

Она упала на подушку и снова зарыдала. Я знала, что она выплачется до изнеможения и уснет. Я ничем уже не могла ей помочь. Я вышла из комнаты и пошла разыскивать Малькольма.

Он оказался в трофейной комнате, и я поняла, что он все это время подглядывал за нами в глазок. Он сидел в кожаном кресле, уставившись на дверь, его лицо было белым, как бумага, глаза были широко раскрыты, и руки судорожно сжимали ручки кресла так, что я могла разглядеть вены, выступавшие под костяшками пальцев. Казалось, он изо всех сил цеплялся за дорогую жизнь.

— Что ты наделал? — спросила я его.

— Оставь меня в покое.

— Ты не догадываешься, что произойдет, если об этом узнают люди?

— Никто ничего не узнает. В этом не было моей вины. Он был серьезно болен. Доктор это подтвердит. А теперь убирайся и оставь меня в покое, — сказал он, проговаривая слова сквозь стиснутые зубы.

— Ты ужасный человек, Малькольм. Отныне ты никогда не будешь счастлив.

— Это произошло по ее вине, не по моей.

— По ее вине? — я почти рассмеялась.

— Убирайся, — повторил он. Я покачала головой.

— Мне жаль тебя.

В тот момент мне было действительно жаль его. Не важно было, какая маска была у него на лице, он, наверное, страдал от чувства вины, которое будет преследовать его всю оставшуюся жизнь. Оно, возможно, изменит его позднее, но сейчас оно ранило его словно нож, попавший в самое сердце. Очевидно, он пытался уменьшить свои страдания тем, что всю вину перекладывал на Алисию. В его искаженном сознании именно на ней лежала ответственность за то сопротивление, которое она ему оказала, а также за то, что она позвала на помощь Гарланда. В его искаженном сознании вся ответственность перекладывалась на женщину, а не на мужчину.

Может быть, позднее он будет уверять меня, что Алисия искушала его, мучила его. Поэтому она получила то, что заслуживала. Он обвинял бы во всем ту породу женщин, к которой она принадлежала. Он ненавидел ее и любил ее, точно так же, как ненавидел и любил собственную мать.

Я вышла, оставив его в темной комнате, погруженной в сумерки.

Похороны были пышными вопреки ожиданиям Малькольма. Приехало много людей, некоторые даже издалека — деловые партнеры, старые друзья, родственники и многие люди, кого взволновала смерть одного из богатейших людей в округе.

Малькольм хотел кремировать тело отца, устроив по этому случаю небольшую церемонию, но Гарланд предчувствовал намерения сына и его равнодушие. Вместе со своим духовником он составил письменное распоряжение, и когда преподобный Мастерсон извлек этот документ, Малькольму ничего не оставалось, как подчиниться. Должны были состояться пышные похороны, и потрачена изрядная сумма денег.

Счастливым обстоятельством, с его точки зрения, можно было считать состояние Алисии до, во время и после похорон. Под действием сильных транквилизаторов она передвигалась, словно была в страшном сне, ее лицо было мертвенно-бледным, взгляд отсутствующим, она никого не слышала, не видела и ничего не говорила. Ее мать была пожилой, больной женщиной и не смогла приехать на похороны. Как я сказала ей в ночь смерти Гарланда, у нее не было никого, кроме меня.

Я проследила за тем, чтобы она должным образом оделась, хорошо поела, и чтобы маленькому Кристоферу было уделено должное внимание. Я была рядом с нею, направляла ее действия во время церемонии, иногда слегка поддерживала. Я видела, что люди наблюдают за нами, их тронуло мое участие, известия об этом передавались от одного другому. Миссис Уилл, женщина средних лет, служившая много лет личным секретарем у Гарланда, заметила:

— Гарланд был бы признателен вам за помощь и участие к Алисии. Он так любил ее, так любил.

— Я лишь исполняю то, что необходимо. Меня не за что благодарить.

— О да, конечно, — согласилась она.

Присутствовавшие на похоронах выразили соболезнование Алисии, но она никого не видела. Смерть Гарланда превратила их всех в посторонних людей. В определенном смысле все те, с кем она познакомилась благодаря ему, умерли вместе с ним. Она уже переходила в иной мир, где не было Гарланда, его смеха и любви, в мир отзвуков и воспоминаний. Возможно, я стремилась быть ближе к ней, потому что лучше ее самой знала тот мир, куца ей предстояло войти. Я как бы приглашала ее туда, понимая, что она присоединится ко мне, и отныне мы будем вместе страдать от одного чувства — одиночества.

В течение всего следующего месяца Алисия была крайне слаба. Испытывая сильное умственное напряжение и принимая лекарства, она часто забывала о том, что необходимо спускаться к завтраку или обеду. Мне приходилось напоминать ей об этом. Она подбирала темные, довольно простые платья. Лицо ее оставалось бледным. Сердце учащенно билось, глаза потемнели, и взор потух, как в искусственных глазах тех набитых чучел трофейных зверей, что заполняли охотничью комнату. Единственным, кто оживлял ее лицо, был маленький Кристофер. Если бы не он, она бы никогда не покинула своей комнаты.

В дни траура Малькольм вел себя так, словно Алисии не существовало. Когда бы он не увидел ее, он смотрел сквозь нее, куда-то в сторону. Он никогда не разговаривал с ней, и она не обращалась к нему. Он и меня не спрашивал о ней. И я знала, что он тем самым пытается снять с себя всякую вину за случившееся. Возможно, он надеялся, что она угаснет и умрет, а его вина за все происшедшее так и не будет доказана.

Конечно, она сама подталкивала его к такому мнению, когда бродила словно тень по комнатам Фоксворт Холла, одетая или в черное, или в серое, или темно-синее, без грима, со строго заколотыми в пучок волосами, и при этом она избегала смотреть ему в глаза.

Наши обеды, по крайней мере те, на которых она присутствовала, были похожи на поминки. Она ела медленно, механически пережевывая пишу, Малькольм сидел, глядя перед собой. Иногда задавал мне вопрос, иногда делал какое-либо замечание. Долгие беседы не велись — лишь вопросы и ответы. Даже если она прикасалась к еде, то пальцы ее начинали дрожать, стоило ей прикоснуться к вилке. Она разрезала мясо медленно, с большим напряжением, словно нож был ужасно тупым.

Алисия даже не осознавала, когда обед заканчивался.

Малькольм вставал из-за стола и уходил, не прощаясь. Она удивленно поднимала на него глаза. Лишь в тот момент она осознавала, что присутствовала на обеде. Она долго смотрела на кресло Гарланда, и глаза ее наполнялись слезами. Это пустующее кресло причиняло ей боль всякий раз, когда она садилась за стол. Именно поэтому она с такой неохотой принимала приглашение на обед.

А когда она видела Малькольма, взгляд ее становился смущенным. Мне казалось, что она пытается осмыслить все происшедшее, но еще не в состоянии сделать этого. Возможно, она иногда грезила, и ей казалось, что Гарланд вот-вот спустится к обеду. Однажды мне даже показалось, что она ждала его. И мне пришлось уговаривать ее поесть хоть немножко.

Малькольм был спокойным и собранным. Как обычно, ее мрачное присутствие не портило ему аппетит. Казалось, он был удовлетворен состоянием дел, особенно отношением между ним и Алисией.

Но ее поведение действовало мне на нервы и нагоняло страх на детей.

Наконец, однажды я решилась напрямую поговорить с Алисией. Я надеялась, что оправившись от смерти Гарланда, она покинет Фоксворт Холл. Я подумала, что она сама подыщет подходящее место, как только прояснится ее финансовое положение. Она была молода, достаточно богата и могла подыскать себе хорошую партию. Какому же мужчине не захотелось бы жениться на молодой, очаровательной, богатой женщине, имевшей прелестного малыша?