— Ты не только Карину возил, ты и без нее ездил, так как она давно здесь не живет.

— Вот как?! — Григорий засмеялся. — В последнее время я просто поддерживал твою машину в рабочем состоянии и наездил на ней ровно столько, сколько стоили мои услуги механика, бесплатного шофера для твоей сестры, пока она здесь жила, и по совместительству лоха, которого удачно закадрила. Кажется, так ты расценивал наш брак?

— Хорошо, проехали, — небрежно махнул рукой Давид. — Я не думаю, что такая машина лишняя в твоем дворе. Заплати мне ее стоимость и владей дальше по полной программе.

— У меня нет таких денег, — просто ответил Григорий, стараясь не очень раскрывать рот от удивления. — Это соблазнительное предложение, но, к сожалению, я не могу его принять, извини.

— Ты все понял из сказанного? Кажется, нет. Итак, имеет значение не только то, что ты можешь, но и то, чего я хочу, — оскалив зубы в мнимо любезной улыбке, сказал Давид. — Мне нужны деньги, и ты мне заплатишь за машину, которой пользовался и продолжаешь пользоваться!

Григорий побледнел и сжал кулаки, но не успел он и подумать о том, чтобы выбросить непрошеных гостей из дома, как к нему подскочил молчаливый качек, ударил в солнечное сплетение и, когда тот осел на землю, упершись в нее коленями, с сопением заломил ему руки за спину.

— Ну? — спросил он у Давида, что дальше делать, обматывая Григория веревкой, которую проворно извлек из кармана.

— Добавь ему еще немного ума, — распорядился вымогатель, вытирая рот салфеткой и тяжело вздыхая после поглощения пищи.

Бритоголовый резким движением поставил Григория на ноги и в один неуловимый миг ударил головой о стол. Удар о край столешницы пришелся на брови, одна из которых косо попала на острое ребро и рассеклась о него. Из нее заструилась кровь и начала заливать Григорию лицо, скапывать на грудь. Григорий отфыркивался от жидкости и молчал.

— Ну что, сторгуемся или моя машина все-таки тебе не нужна?

— Пошел вот! — закричал Григорий. — И скажи своему костолому, чтобы он отпустил меня. Так мы вообще ни о чем не договоримся.

Давид показал глазами, чтобы верзила надежнее связал Григория. И тот постарался на совесть — теперь Григорий был оплетен веревкой от плеч до пят, так что не мог и шага ступить.

— Умно, — между тем рассудительно сказал Давид. — Лучше договориться, чем враждовать. Кстати, у меня есть более выгодное предложение. Если ты так настаиваешь, чтобы я забрал «мерс», то я его заберу, а ты уплатишь мне стоимость совершенного пробега. Это легко сосчитать и выйдет совсем недорого. Давай прикинем.

— Какая ты дешевая шпана, — сказал Григорий.

Он понял, что влип, что надо идти на какие-то уступки, иначе эти бандиты надругаются над ним еще больше или совсем убьют, и страшней всего, что это произойдет на глазах у Татьяны. Не о нем речь, но это повредит ее здоровью. За что девушке такие стрессы, такие несчастья одно за другим? А вдруг они отыграются на ней? От этой мысли ноги Григория чуть не подломились. Он прислушался к спальные, но там стояла тишина. Слава Богу, — подумал он, — было бы хорошо, если бы она догадалась выскочить в окно. О себе Григорий уже не заботился, он получал то, что заработал. Где был его ум, когда он из чужих людей привез сюда и впустил в свой дом настоящее отребье?

— Пойди посмотри пробег машины, — распорядился Давид, повернувшись к приспешнику. — А ты присядь рядом, — он подошел к Григорию с раскрытым ножом, приставил лезвие Григорию к боку и потащил его к столу, подставляя ногой стул. Григорий, едва не падая, со связанными ногами доскакал до стула и сел.

Тем временем бритоголовый вышел во двор и пропал. Он не вернулся ни через минуту, ни через десять минут.

— Он без ключей гараж так просто не откроет, — сказал Григорий, интуитивно затягивая время. — Да и нечего ему там делать. Я наездил совсем мало. Сколько денег ты хочешь? Только учти, я все сразу не отдам, у меня сбережений нет. Это дело будет тянуться долго и скучно.

— Нет, ты отдашь все сразу, — при этих словах Давид нажал на нож, острый его кончик проколол одежду и неглубоко проник в тело Григория. — Сейчас мы перероем твое барахло, заберем все мало-мальски ценное, найдем документы на твой дом, и ты подпишешь нам доверенность на его продажу…

— Не забудь прихватить наиболее ценное — тряпки своей сестры, — прибавил, осмелев, Григорий. — Я их вынес в сарай и там из них мыши себе туалет сделали.

— Паскуда! — прошипел Давид, втыкая нож глубже в бок своего бывшего зятя.

— Осторожнее! — вскрикнул от боли Григорий. — Уже, гляди, кровь по мне течет, а ты дуреешь дальше. По-настоящему, что ли, за решетку захотел?

Этот бесшабашный аферист — очевидный бездарь, — между тем подумал он о Давиде, не сопротивляясь и стоически побеждая боль. Он абсолютно лишен ощущения времени и опасности. Да моя Татьяна уже давно на улице и что-то предпринимает. Недаром этот комолый бык исчез.

Вдруг со стороны спальни послышался какой-то шорох, а потом что-то с силой бухнуло на пол.

— Что это? — спросил Давид, перепугано дернувшись.

— Не знаю, — ответил Григорий. — Пойди посмотри, может, твой помощник забыл о двери и ввалился сюда через окно.

Давид взглянул на связанного мужчину, прикинул, что шансов выпутаться у него нет и крадучись, чуть ли не на цыпочках подошел к двери спальни, держа наготове нож. Возле открытой двери он остановился, заглянул внутрь, а потом чудно замер. Григорий по согнутой спине преступника догадался, что тот застыл или от испуга, или от какого-то захватывающего зрелища. Что там творится? — занервничал он. Неужели на Давида такое сильное впечатление произвела женщина, неужели он, как дикарь, сейчас набросится на нее? Да я его… Григорий закрутился на стуле, стараясь хотя бы ослабить бечевку, чтобы прыжками доскочить до бандита и корпусом сбить его с ног, обезопасить от него свою жену. Но здесь Давид, не расслабляясь, так же с испуганно поднятыми плечами, начал пятиться от той комнаты.

— Руки! — услышал Григорий Татьянин голос, звучащий непривычно резко, с металлическими оттенками. — Нож на пол!

Она вышла из спальни с пистолетом в руке, наступая на Давида и держа дуло возле самого его лба.

Давид ошалел не только от неожиданности, не только от реально прочувствованной угрозы, а еще и от вида этой женщины — ибо голос был женский. На ней не видно было одежды, зато всю фигуру драпировала белая простыня, так что открытыми оставались только ступни ног. На голове, полностью скрывая волосы, белел какой-то неохватный допотопный платок, глаза и половину лица закрывали черные солнцезащитные очки с большими стеклами. А то, что оставалось на виду, ужасало сильнее зловещих одежд.

Прежде всего бросался в глаза обезображенный широкими розовыми шрамами лоб, будто здесь кто-то учился производить электродуговое сваривание, за что получил двойку и пошел вешаться. А сварка обязательно требовалась, ибо недавно с этого чудища старались снять скальп и делали это каким-то варварским каменным томагавком. Оголили череп до темени, а потом передумали, в сердцах рубанули это существо вдоль лба и так бросили умирать.

Почти та же картина приоткрывалась и на подбородке. Что делалось на шее, которую закрывал платок, можно было только представить. Как легко было догадаться и о ранении или ушибах головы в области висков и ушей, потому что оттуда на щеки наползали сине-кровавые синяки с желтоватыми окантовками по краям, приходящиеся на уголки губ и крылья носа. Сомнений не было: этому чудищу совсем недавно поменяли всю кожу лица. Но женщина уже вычихалось и держалась чертовски бойко!

Она мельком глянула туда, куда Давид бросил оружие, и удовлетворенно хмыкнула — нож закатился далеко под платяной шкаф.

— Стреляю! В своем доме за убитого не отвечаю! — между тем зычно говорила Татьяна, интонациями голоса подчеркивая уверенность в своей правоте.

— Кто это? — лепетал бандит. — Я как будто тебя знаю, я слышал твой голос.