— Не надо меня встречать.

— Почему это?

— Не хочу привыкать к лишнему вниманию, — не замечая беспокойства со стороны Григория, ответила Татьяна. — Сегодня останусь дома, а завтра постараюсь найти ту бабку-травницу, о которой ты говорил, и устроюсь у нее на две недели. А ты отдыхай, собирайся с мыслями.

— Таня, — захныкал Григорий, — мы же вчера договорились, что не будем больше расставаться. Ты мне обещала. Помнишь?

— Ого-го! Когда это еще будет? Зачем давать людям повод языками плескать? Ну переночевала я у тебя одну ночь, так это еще можно понять. А как начну каждую ночь к тебе бегать, то обо мне другое подумают. Скажут, что я в гульки ударилась. Это нехорошо. Ты должен заботиться о моей репутации.

— Как «когда будет»? Давай прямо завтра распишемся! Репутация… Я сегодня же пойду в сельсовет и попрошу назавтра нас расписать.

— Завтра будний день, — напомнила девушка. — Да у меня платья соответствующего нет.

— Наплевать! — Григорий в сердцах колотил себя кулаками по бокам. — У меня тоже нет. А они только по будням и расписывают, правда без торжественных церемоний, а по-тихому. Так что, договариваться?

— На завтра?

— Да.

— А не пожалеешь, что торопился?

— Какое торопился? Уже целый век жду! Весь Славгород ждать устал.

— Хорошо, договаривайся, пока я не передумала.

— Значит, я немедленно подаю заявление от своего имени, а ты с этого момента считаешься моей невестой и имеешь полное право ночевать у своего жениха. Так?

— Да! — согласилась Татьяна. — Распишемся и будем проводить медовый месяц в разных местах.

— В разных? Почему?

— Ну, я поеду лечиться у травницы, а ты будешь куковать дома.

— Так пока у меня есть машина, я тебя буду возить туда-назад.

— Ладно, как-то устроимся.

— Я по тебя выеду к вечерней электричке на Запорожье, — предупредил Григорий.

Григорий пошел на работу. Ему сделалось легче на душе, тем не менее он не прекращал думать о том, что в самом деле тихая Татьяна изменилась, и теперь не знаешь, чего от нее ждать. Такая предприимчивая, самостоятельная, что у нее ни в ком нет потребности. Вне сомнения, она порядочная и надежная, с развитым чувством меры и такта, но весьма… Как сказать? Даже не своенравная, а независимая. Надо скорее ее зануздать, а то так она и совсем одиночкой останется. А такой умный и одаренный на женственность человечек не должна пропадать!

2

Мотаться туда-сюда во время лечения у травницы Татьяна отказалась. Что это за лечение наездами, когда требуется не просто пить-есть, придерживаться диетических предписаний, выполнять всяческие процедуры, и вообще соблюдать другой режим жизни? Надо забыть о заботах, снять с себя все нагрузки, прекратить волноваться по поводу и без, меньше забивать голову телевизором и больше учиться единению с природой у домашних животных, в частности у кошек, чтобы уметь созерцать окружающий мир, жить по часам солнца и заботиться только о себе, как они.

Сейчас Татьяна всеобъемлющего поглощения собой себе позволить не могла, хотя Григорию сказала, что не желает начинать супружеская жизнь с частых и долгих отлучек из дому.

— Говорят, как проведешь медовый месяц, такой и вся жизнь будет, — сказала она. — Хоть неделю-другую побудем вместе, неразлучно, а потом снова нырнем в текущие дела и хлопоты. И вдобавок мне не помешает привыкнуть к новым обязанностям, даже к мысли о том, что я замужняя. Это все непросто, оно требует времени и терпения.

Григорий нашел соображения Татьяны резонными и согласился с ними.

А Татьяна втайне готовилась встречать незваное нашествие, и ждала его не днем, как люди ждут гостей, а ночью — такой своеобразный, по ее мнению, перец собирался прийти сюда. Была уверенна, что для такой аферы, какую он, очевидно, затеял, ночной визит более естественный — так делают все бандиты. Ну, хотя бы потому, что ночью намеченную жертву удобнее застать дома, да и свидетелей меньше, что ни говори — это тоже важно.

В самом деле, на рассвете третьего дня после регистрации их брака в окно вкрадчиво постучали.

— Это твой бывший благодетель, — тихо сказала Татьяна. — Открывай и ничего не бойся.

Григорий, еще не очнувшись от крепкого предутреннего сна, не обратил внимания на женины слова, чертыхнулся и пошел открывать, на ходу надевая спортивные штаны и домашние шлепанцы.

К его неприятному удивлению, Давид заявился не один, прихватил с собой какого-то качка с явными признаками немоты. У обоих был подозрительный, затравленный вид, будто они убежали из-под стражи и вот втирались в доверие, чтобы их приняли за порядочных граждан. Давид похож был на побитую собаку, у которой, правда, еще есть злость ради куска мяса порвать ближнего. Григория прямо от порога качек толкнул в грудь, чтобы он не вышел на улицу. Дело запахло керосином.

— Ты сам? — спросил Давид, заходя в гостиную.

Григорий автоматически кивнул вошедшим на стулья, стоящие вокруг стола. И этот кивок Давид истолковал, как утвердительный ответ на свой вопрос.

— Это хорошо, — крякнул он, устало присаживаясь к столу.

— Позавтракаете? — бесцветно спросил Григорий, передернув плечами, и потянулся к рубашке, что висела за входной дверью на вешалке. — Чем вы приехали?

— Давай, что имеешь, — Давид немного поежился, обратив внимание, что Григорий не среагировал на толчок вместо приветствия, и совсем ни о чем не догадывается. Значит, бестолковый и разговор будет долгим и поучительным.

Грубый, легковерный, пустоголовый, неотесанный… — думал он о Григории, наблюдая за ним. Как эта придурковатая Карина могла подумать, что будет жить с таким приматом? Устала она, зараза! Можно подумать, что это она больше всего рискует в их общем бизнесе, а не он. Ее риск заключается в том, чтобы вовремя надеть клиенту резиновый плащ и не брать в рот разную гадость. Давно уже ни одной состоятельной бабы мне не подкинула, еще и та, что была, выскользнула из ловушки в самый неподходящий момент, и вдобавок обобрала его до нити. Нечем даже этому бритоголовому мудаку заплатить за пособничество, придется пристрелить где-то в удобном месте, если и здесь ничего не выгорит.

Хозяин тем временем выставлял из холодильника остатки вчерашних салатов, холодную говядину и горчицу. Напоследок подал целлофановый кулек с порезанным хлебом, достав его из кухонного шкафа, и откупоренную бутылку водки — когда-то угощал ребят, которые помогали ему дома с ремонтом.

— К чаю ничего нет, — буркнул мрачно, заметив, как жадно гость налил в стакан веселухи и проглотил ее одним махом, затем кивнул своему спутнику, чтобы и он угощался.

После этого водки в бутылке осталось на самом донышке, и она перестала интересовать пришельцев.

Григорий всунул в розетку вилку электрочайника. Затем снова подошел к вешалке, густо захламленной своей повседневной одеждой, раздвинул это тряпье и снял с крючка ключи от машины, медленно положил перед Давидом.

— Вот твое добро, забирай, — сказал без сердца. — Все документы лежат в машине, в бардачке, где и были.

— Ты, я вижу, настроился дешево отделаться, — сказал гость, энергично жуя говядину. — Ты же пользовался машиной?

— Конечно, но не часто. Нужды не было.

— Ну, а платишь чем? Этой жратвой? — он кивнул на стол с яствами. — Хочешь обойтись простым угощением?

— Не нравится — не ешь, — нахохлился Григорий. — Я не понимаю тебя.

— Я говорю, что ты перед всеми здешними сучками красовался своей жлобской харей[28] на моем «мерсе», а теперь швыряешь мне ключи и намекаешь, чтобы я уходил вон, поблагодарив тебя за это.

— Говори по-человечески, — заиграл челюстями Григорий. — Ты мне эту машину для чего давал? «Дарю на счастье!» Забыл? И что, я должен был на нее смотреть?

— Но разве ты не понимаешь, что за все блага в жизни надо платить?

— Я так и делал. Жил с твоей сестрой, проявлял заботу о ней. Кстати, возил на этой машине, как ты ей объяснил свой широкий жест. Я не возражаю — такой дорогой подарок надо вернуть, если наш брак распался. Скажи за все спасибо и забирай свое добро!