Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— ..и бедный шевалье окажется на грани разорения еще до того, как соберет первый урожай! — закончил за нее Ла Валле и рассмеялся.

Жиль тоже хотел принять участие в беседе, но ему это не удавалось. В голове крутились события дня, не желая складываться в единую цепочку. Кто следил за ним и предупредил Симона Легро о его прибытии? Если не считать губернатора и его ближайшего окружения — а это исключалось — о нем мог знать лишь больной нотариус… и та девица с кошачьими глазами, что посвятила его в таинства любви по-антильски. Так кто же из них?..

ДОМ СРЕДИ СИНИХ ТРАВ

Если бы не ярко-зеленые глаза и не тягучий ирландский акцент. Жиль ни за что не узнал бы человека, весело вскарабкавшегося ранним утром по трапу «Кречета». Лайам Финнеган нашел-таки полученным деньгам лучшее применение, чем купить на них море рома.

В костюме из нанкина , белой тонкой рубашке, выбритый, причесанный и даже надушенный — какой-то другой, искусственный аромат перебивал достаточно ощутимый запах его излюбленного напитка — ирландец разительно изменился: открылось лицо с грубыми чертами, глубокими морщинами, свидетельствующими о пережитых горестях и делавшими его старше своих тридцати восьми лет, и подвижными неожиданно по-юношески свежими губами. В этой вполне приличной одежде его худая, нескладная фигура приобрела даже некоторую элегантность, и Жиль не преминул сделать ему на этот счет комплимент.

— Вы что же, решили по трезвом размышлении вернуться к врачебной практике?

— Может быть… но что с вами случилось?

Разве вы не собирались отправиться с рассветом на плантацию?

— Человек предполагает, а Бог располагает, — благочестиво вздохнул Жиль, отметив про себя, что ирландец, судя по нотке разочарования в голосе, не слишком рад его видеть. (Уж не надежда ли познакомиться поближе с одной из дам на корабле, пользуясь отсутствием хозяина, толкнула врача на пополнение гардероба?) И Турнемин добавил:

— Надеюсь, вас не стеснит мое присутствие.

— Стеснит? С какой стати, черт побери? Напротив, я рад, что вы тут. Мне надо с вами поговорить.

Взгляд Финнегана светился покоем и чистосердечием, и Жиль пожалел задним числом, что заподозрил его в грязных намерениях.

— Ну что же, посмотрим нашего раненого, заодно и поговорим. Точнее, наших раненых — со вчерашнего дня пациентов для вас прибыло.

— Вы что же, хотите превратить свой чудесный парусник в лазарет? Или вас ночью брали на абордаж?

— Почти угадали. Сегодня ночью, когда мы с женой возвращались с ужина у господина губернатора, на нас напали.

И пока Финнеган, засучив рукава, разбинтовывал ногу Моисея, Жиль рассказал ему, что случилось на набережной Людовика Святого и как он доставил на борт единственного попавшего в руки полиции пленника и передал его до прибытия врача на попечение Понго.

Финнеган откликнулся не сразу. Он сосредоточенно обнюхивал повязку, которую только что снял с раны, впрочем, достаточно было посмотреть на шов, чтобы убедиться в удовлетворительном состоянии больного. Стянутые стежками края разреза были розовыми, чистыми и затягивались вполне сносно. Врач с довольным видом отбросил прочь едва запачканные бинты и, вынув из кармана баночку с каким-то неприятно пахнущим составом, стал обильно смазывать рану под заинтересованным взглядом Понго, вошедшего минутой раньше в каюту с чашкой кофе для своего больного.

— Чем мазать? — спросил индеец.

— Это отличная штука, дорогой коллега.

Бальзам, который мой друг Цинг-Ча готовит из разных трав, но основной компонент — сок растения, называемого на языке индейцев аравак гуйаканом. Лечит что угодно. Этот здоровяк уже через день или два будет на ногах. По-моему, ему у вас понравилось.

И в самом деле, Моисей успокоился. В прояснившемся взгляде не было ни страдания, ни гнева, а, взяв из рук Понго чашку кофе, он даже как будто улыбнулся, и индеец ответил ему тем же.

Жилю вдруг показалось, что между этими двумя, такими разными по рождению, цвету кожи, языку людьми, которые и объясниться-то друг с другом словами не могли, возникла неощутимая и тем не менее прочная связь — взаимопонимание.

— Давайте теперь поговорим о вас, — произнес Финнеган, приводя в порядок рукава и складывая врачебный саквояж. — Относительно одной из неясностей ваших вчерашних приключений я могу вас просветить. Может, мэтр Моблан и в самом деле был слишком тяжело болен, чтобы вас принять, но вечером у Лалли-Розанчика, продажной квартеронки, своей любовницы, дававшей ужин офицерам гарнизона, у него вполне хватало сил и за столом и в постели. Лалли — она хорошо меня знает — пришлось даже к утру послать за мной, чтобы привести в себя девицу, с которой он был. Недаром Моблан посылал вчера лакея к Цинг-Ча, хотел к вечеру приободриться…

Теперь вчерашние события и в самом деле стали для Жиля проясняться. Не кто иной как нотариус предупредил Легро, именно его лакей встретил в городе банду убийц, намеревавшихся лишить Турнемина жизни еще до того, как он появится на плантации. Моблан и управляющий заодно. Потому-то его и задержали тут якобы до оформления необходимых документов. Какой смысл выдавать их человеку, которому, по разумению нотариуса, жить осталось всего ничего…

А уж искать законных наследников бывшего владельца они бы и вовсе не стали, и Легро, бывший фактически полновластным господином в «Верхних Саваннах», превратился бы в такового по всем правилам. И никаких тебе затрат…

— Я бы на вашем месте, — проговорил тягучий голос ирландца, — выпил бы чего-нибудь освежающего. Вы так побагровели — того и гляди, взорветесь… что у вас на уме?

— Могли бы уже догадаться. Я немедленно отправлюсь к проклятому нотариусу, и он получит все, чего заслуживает, а потом — с бумагами или без них — еду в «Верхние Саванны». Домой еду, понятно? — яростно завопил Жиль. — Хватит надо мной издеваться. Теперь моя очередь. А с вашим Легро, о котором мне все уши прожужжали, я покончу сегодня же. Понго! Передай капитану — пусть вооружит десяток матросов во главе с Пьером Менаром и пришлет их через часок в дом нотариуса Моблана на улицу Дофин. И приготовь мне дорожную сумку с запасом дня на три-четыре, да сам приготовься в путь! Доктор, мы еще увидимся. Пройдите, будьте добры, ко второму раненому…

— Постойте!

— В чем дело?

— Ваше предложение занять должность врача на плантации еще в силе? Я готов его принять.

— Скажите на милость! Неужто зловещий образ Симона Легро в ваших глазах потускнел?

— Как раз наоборот. Но мне страшно хочется увидеть собственными глазами, что же там произойдет, — тяга к новому во мне неистребима…

— Ну что же, в таком случае я согласен. Девятьсот ливров в сезон, жилье и еда. Годится?

— Еда… и питье?

— Это сколько угодно, только бы с ног не падали и рука не дрожала.

— Можете не беспокоиться. Ирландец, который не умеет пить, — не ирландец. Я тоже подойду к дому нотариуса.

Оставив Финнегана возле доставленного накануне чернокожего. Жиль поднялся на палубу.

Выстроенная команда готовилась отдать последние почести товарищу, чье тело, зашитое в парусину, лежало тут же. Подошел священник в стихаре и с кадилом, а с ним мальчик из церковного хора. Пришел час прощания с Малышом Луи, отважным матросом, что погиб накануне, защищая Жюдит, и Жиль думал, глядя на парусиновый сверток, дожидавшийся встречи с морскими волнами, что теперь его счеты с Симоном Легро может разрешить только смерть. Может, вообще лучший выход — убить управляющего «Верхних Саванн», как только он окажется на расстоянии выстрела, и не вступать с ним ни в какие дискуссии…

На палубу поднялись одна за другой все четверо женщин, обитательниц корабля, покрытые темными шарфами, и опустились на колени слева от тела.

Впервые на свет Божий показалась Фаншон, но Жиль не обратил на нее никакого внимания.

Камеристка следовала за Жюдит, словно тень, словно тревожная тень — как-то отнесется к ее появлению хозяин? — но шевалье твердо решил не замечать девицу, а как только ее не знающий удержу язык даст повод, избавиться от нее окончательно. Он даже не заметил, как горничная одарила его то ли умоляющим, то ли испуганным взглядом. Потому что смотрел в этот момент на стоящую на коленях рядом с матерью Мадалену: глаза опущены, руки сложены для молитвы. Едва парусник бросил якорь, девушка стала проводить на палубе часы напролет, без устали разглядывая удивительный, совсем незнакомый пейзаж, а главное, синюю воду — трудно было поверить, что эти ярко-синие волны и острые зеленые или серые гребни, яростно хлеставшие бретонские берега, — один и тот же океан. Мадалена явно предпочитала общество капитана Малавуана, но стоило подойти Жилю, как она, скромно извинившись, спешила удалиться — в конце концов взбешенный Турнемин убедился, что ему не удастся приблизиться к девушке.

51
{"b":"3150","o":1}